В безумии - Клиффорд Саймак

— Ну вот, — сказал он, — теперь вам ясно? Блекборн пробормотал:

— Но это же невозможно.

Андерсен, очевидно, не расслышал его, но тем не менее как бы ответил ему:

— Мы фиксировали Саттона почти целый час, и мы отсняли каждый дюйм его тела. Проанализировать материал такого объема — для этого необходимо время. Мы еще не закончили. Но в одном мы потерпели неудачу. Мы применили психометр, но он ничего не показал. Ни проблеска мысли. Ни крошки утечки информации. Его ум был закрыт, плотно заперт.

— Какой-нибудь дефект с прибором? — спросил Адамс.

— Нет, — ответил Андерсен, — «психо» был в порядке. Он осмотрел собравшихся одного за другим.

— Может, вы не понимаете, что это означает? — спросил он. И начал разъяснять: — Когда человек спит или принял наркотики, или в любом другом случае, когда он без сознания, психометр может вывернуть его наизнанку. Он раскопает такие вещи, о которых человек, придя в сознание, клянется, что не помнит, не знает. Даже когда человек сопротивляется, определенная утечка информации существует, и она увеличивается, в то время как умственное сопротивление ослабевает.

— Но с Саттоном это не сработало, — сказал Шаллкросс.

— Верно, не сработало. Говорю вам, этот человек — не человек.

— И вы думаете, что он достаточно отличается от нас физически, чтобы жить в космосе, жить без воды и пищи?

— Не знаю, — ответил Андерсен. Он облизнул губы и огляделся по сторонам, как дикое животное, ищущее путь к спасению. — Я не знаю, — проговорил он, — просто не знаю.

Адамс мягко заговорил:

— Мы не должны падать духом, что-нибудь инопланетное нам не страшно. Это могло быть страшным, когда первые люди вышли в космос, но сегодня…

Кларк нетерпеливо прервал его:

— Сами по себе чужие вещи меня не беспокоят. Но когда человек становится чужаком…

Он сглотнул ком в горле и обратился к Андерсену:

— Как вы думаете, он может быть опасен?

— Возможно, — ответил Андерсен.

— Даже если так, он не сумеет причинить нам большого вреда, — предположил Адамс. — Его номер просто нашпигован следящей аппаратурой.

— Есть какие-нибудь донесения? — поинтересовался Блекборн.

— Только в общих чертах. Ничего особенного. Саттон бездельничает. Имел несколько вызовов. Последний сделал сам. Был у него посетитель или два.

— Он знает, что за ним наблюдают, — предположил Кларк, — он просто прикидывается.

— Ходят слухи, — продолжал Блекборн, — что Бентон вызвал его на дуэль.

Адамс кивнул:

— Ага, вызвал. Аш старается отвертеться… не похоже, чтобы он был опасен.

— Может, Бентон закроет эту проблему? — почти с надеждой произнес Кларк.

Адамс тонко улыбнулся:

— Мне почему-то кажется, что Аш провел этот день, придумывая грязную штучку для мистера Бентона.

Андерсен выловил трубку из своего кармана и набил ее. Кларк ощупывал карманы в поисках сигарет. Адамс поглядел на Шаллкросса:

— У вас что-то есть, Шаллкросс? Эксперт-лингвист кивнул:

— Но это не слишком шикарно. Мы открыли портфель Саттона и нашли манускрипт, сфотографировали его и положили точно на прежнее место. Но пока фото ничего не дало. Мы не можем прочесть ни слова.

— Код? — спросил Блекборн. Шаллкросс покачал головой.

— Если бы это был код, наши ребята расшифровали бы его. Но это не код. Это язык. А пока нет ключа, язык расшифровать нельзя. Мы, конечно, проверили. — Шаллкросс мрачно улыбнулся. — Вплоть до старых языков Земли… вплоть до Вавилона и Крита… Мы точно проверили каждый «линго» в Галактике. Ни один и близко не подошел.

— Язык, — сказал Блекборн. — Новый язык. Это означает, что Саттон нашел что-то.

— Естественно, — подтвердил Адамс, — он мой лучший агент. Андерсен беспокойно пошевелился в кресле.

— Вам нравится Саттон? — спросил он. — Лично вам Саттон нравится?

— Да, — ответил Адамс.

— Адамс, — обратился Андерсен, — я вот все удивляюсь… Меня с самого начала поразило одно… Вы знали, что Саттон возвращается. Знали почти до минуты, когда он прибудет, и устроили для него ловушку. Как это вышло?

— Просто предчувствие, — ответил Адамс.

Довольно долго они, четверо гостей, сидели, смотря на Адамса. Потом они поняли, что он больше ничего говорить не собирается. Все поднялись, чтобы оставить Адамса одного.

11

По комнате плыл женский смех, резкий и даже несколько искусственный.

Свет неожиданно изменил окраску с сумеречно-голубоватого апрельского на лиловый — сумасшедший, и комната превратилась в иной мир, который существовал в тишине, совсем не похожей на молчание. С легким ветерком, который прикасался к щеке ледяным дыханием, пришел запах, запах чужой земли, земли ужаса, перехватывающего дыхание.

Пол качнулся под ногами Саттона, и он почувствовал, как кулачок Евы вонзился в его руку.

ЗАГ обратился к ним, и слова его оказались мертвыми и глухими звуками, падающими из ссохшейся оболочки.

— Итак, чего вы хотите? Здесь вы живете жизнью, которую жаждете, находите любое убежище. Владеете тем, о чем мечтаете.

— Есть такой ручей, — произнес Саттон. — Маленький ручей, бежавший…

Свет изменился на зеленый, волшебно-зеленый, мерцающий тихой мягкой жизнью, бьющей через край вселенной жизнью и ощущением чего-то происходящего. Появились деревья, окаймленные ореолом мерцающей, расцелованной солнцем зелени, первых распускающихся почек.

Саттон пошевелил пальцами ног и почувствовал под ними траву, нежную травку весны, и ощутил запах луговых трав, которые почти не пахнут… и более резкий запах турецкой гвоздики, цветущей на холме за ручьем. Он сказал сам себе: «Слишком рано цветет гвоздика».

Ручеек булькал, пробегал по гальке вниз, к Большой Диоре, и Саттон рванулся вперед по луговой траве, плотно сжав в одной руке тростниковую удочку, а в другой — банку с червями.

Певчий дрозд мелькнул между ветвями деревьев, окружавших обрывистый берег по ту сторону ручья, а малиновка пела в ветвях могучего вяза, росшего над рекой. Саттон нашел размытое в обрыве место, похожее на стул, спинкой которому служил корень вяза, сел на него и наклонился так, чтобы заглянуть в воду. Течение казалось сильным, а поток воды темным и глубоким, он закручивался водоворотом дальше, булькая и бурля с огромной силой.

Саттон сделал вдох и затаил дыхание, сдерживая нетерпение. Дрожащими руками он нашел самого большого червя, выдернул его из банки и наживил крючок.

Задыхаясь, он закинул крючок в воду и прочел про себя заклинание, чтобы рыбалка удалась. Поплавок поплыл по кружащемуся спуску воды, покачался в маленьком водовороте, затем дернулся, почти исчез, выскочил на поверхность и поплыл снова. Саттон, напряженный, наклонился вперед, и руки ныли от ожидания, но он все равно чувствовал прелесть дня, мир, полный спокойствия, свежесть утра, мягкую теплоту солнца, синеву неба и белизну облака. Вода будто разговаривала с ним, и Саттон почувствовал, что становится частью чистого светлого состояния, состоящего из холмов и течения ручья, луга и земли, облаков, неба и солнца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});