Жестокий мир мужчин - Татьяна Полякова

— Теперь вряд ли, — подумав, ответила я.

— Но почему, черт возьми? — В голосе слышалось отчаяние, я знала, что мой ответ не внесет покоя в его душу.

— Если парня убили, значит, я на правильном пути.

Всю ночь я почти не спала, то и дело смотрела на часы и торопила рассвет. В шесть выпила кофе и спустилась к машине. Я решила ехать в Чебоксары. Объяснить, зачем, я и себе бы не смогла, а говорить об этом с Севкой или Сашкой вовсе не хотела, поэтому свою поездку я решила держать в тайне.

Улицы ранним утром были почти пусты, я выехала из города и включила приемник погромче. Мне предстояла дальняя дорога.

Найти нужную улицу в незнакомом городе оказалось нелегким делом, я потратила на это часа полтора.

Татьяна Петровна Егорова жила в частном доме. Покосившийся забор и калитка с почтовым ящиком, выкрашенным красной краской. Я поискала глазами звонок, не нашла и толкнула калитку. Навстречу мне с громким лаем выскочила пятнистая дворняжка. Почти сразу же дверь дома открылась, и на крыльце появилась женщина. Она стояла, держась за перила, и смотрела на меня вроде бы с любопытством.

По дороге сюда я заготовила целую речь, теперь она показалась мне невероятно глупой. Я растерянно улыбнулась и сказала:

— Какой у вас сторож… — и добавила:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответила женщина. — Вы ко мне?

— Я ищу Егорову Татьяну Петровну, — пояснила я.

— Значит, ко мне. — Женщина вроде бы осталась довольна и распахнула дверь. — Проходите.

Я прошла и оказалась в маленькой чистой кухоньке с кружевными занавесками на окнах.

— Садитесь. — Женщина пододвинула мне стул, села на старенький диван и посмотрела на меня с любопытством.

Надо было как-то объяснить мой визит. С минуту я томилась, потом начала неуверенно:

— Татьяна Петровна, я хотела бы поговорить о вашем сыне, Дмитрии.

— О Диме? — удивилась она, вздохнула, разгладила фартук на коленях и сказала, точно виновато:

— Дима умер пять лет назад.

— Мне это известно, — кивнула я, врать было стыдно, но по-другому объяснить свой визит я не могла. — Татьяна Петровна, я работаю в газете, готовлю статью и… по ряду причин меня интересует эта история…

— Вы журналистка, да? — Женщина поднялась, поставила на плиту чайник и стала накрывать на стол. — Я ведь ничего не знаю, — сказала тихо. — О том, что случилось, мне сообщили лишь через две недели после смерти Димы. Он в больнице лежал, еще живой, а я… — Она закрыла лицо фартуком и заплакала. — У меня ведь нет никого теперь…

— Татьяна Петровна, вы простите, что я об этом спрашиваю…

— Нет-нет, ничего, — торопливо заверила она. — Вы на меня внимания не обращайте. Пять лет — большой срок. Я уж свыклась. Мы ведь с Димой нечасто виделись, писал он редко, приезжал только в отпуск на пару дней. Вы не подумайте, он был хорошим сыном, просто… жизнь так сложилась. Работа… а потом вдруг это…

Чайник вскипел, мы выпили по чашке чая с малиновым вареньем, Татьяна Петровна продолжила свой невеселый рассказ, я слушала и жалела, что приехала. Не стоило бередить чужие раны, хоть и поджившие.

— И похоронить-то по-людски не смогла, — сказала Татьяна Петровна. — Разве ж это дело, человека сжигать?

— Его кремировали не по вашей просьбе? — спросила я.

— Когда я приехала, все уже сделали. Дали мне банку… — Женщина опять заплакала. — Сказали, хранить долго его нельзя было, вот и…

— Кто сказал? — осторожно спросила я.

— Не знаю. В милиции, начальник, а уж кто — не скажу. Не до того было… Я ведь инвалид, в чужом городе ни одной души знакомой, а тут такое горе… сама себя не помнила…

Некоторое время мы сидели молча, мне стало ясно, женщина вряд ли знала, у кого работал ее сын и чем вообще занимался. Преодолеть значительное расстояние и ничего не узнать все-таки было обидно, я взглянула на часы, прикидывая, что, если отправлюсь сейчас, домой попаду не раньше одиннадцати вечера. Женщина расценила мой взгляд по-своему.

— Вы торопитесь? — спросила она почти испуганно, а я поняла: передо мной совершенно одинокий человек, ей хочется поговорить о сыне, и не важно, кто будет ее слушать, журналист или просто малознакомый человек. Кажется, она уже забыла о том, что я якобы из газеты, по крайней мере, вопросов на эту тему не задавала.

— А где он жил, у него была квартира?

— Была, однокомнатная. Продали ее, деньги я получила. Сосед говорил, обманули меня, за бесценок квартиру-то отдала, но я и этим деньгам рада, сама-то я в таких делах ничего не понимаю, где мне квартиры продавать. У меня еще пенсия, в общем, не бедствую.

— А где Дима работал?

— Говорил, в каком-то кооперативе, шофером. Прилично зарабатывал. Он ведь у меня хороший был, пил мало, а уж как с ним несчастье случилось, и вовсе бросил.

— Какое несчастье? — насторожилась я.

Татьяна Петровна тяжело вздохнула, опять поставила на плиту чайник, который к этому времени уже остыл, и сказала, точно извиняясь:

— Он ведь в аварию попал. Вроде бы не виноват, а все равно наказали. Два года дали. Только из армии пришел, устроился на работу, года не прошло — и вдруг такое. Уж как я переживала, были бы деньги, так, может, осудили бы условно, только откуда они у меня? Я Диму одна воспитывала, с мужем развелись, когда сыну три годика было, а муж-то мой уехал куда-то на Север, да и сгинул там, больше никогда не виделись, ну и помощи от него тоже никакой. Вот так вот…

— А когда Дима освободился, сюда не вернулся?

— Нет. В письме написал, что к другу поедет, что уж у него за друг был, не скажу, но уехал и вроде бы хорошо устроился. Ко мне приезжал нечасто, но и не забывал. Путь-то неблизкий, а у него работа… За месяц до смерти карточку мне прислал. — Она поднялась, прошла в комнату и вернулась с фотографией в черной рамке Молодой мужчина с длинными светлыми волосами и открытым лицом весело улыбался мне.

— Симпатичный, — сказала я.

— Да… у нас соседка, его ровесница, еще со школы его любила, такая хорошая девушка. Я все надеялась, а вот как вышло…

— Сколько ему было лет?

— Двадцать семь. — Женщина вытерла глаза, а я смотрела на фотографию со странным чувством, лицо казалось мне смутно знакомым. Заметив, что фотография меня заинтересовала, Татьяна Петровна робко проронила:

— У меня еще фотографии есть. Из армии две карточки и детские, много…

— Можно посмотреть? — попросила я.

— Конечно. Пойдемте в комнату, там удобнее будет.

Мы прошли в комнату с двумя окнами: железная кровать в углу, шифоньер, старый сервант, у окна стол с двумя стульями, кресло, на подоконниках горшки с геранью. Японский телевизор на тумбочке выглядел на общем фоне немного странно.

— Димин подарок, — пояснила женщина, кивнув на телевизор. — Я ведь редко выхожу, до магазина и обратно, одна радость — телевизор посмотреть.

Она извлекла из серванта толстый альбом, и мы устроились на диване.

— Это свадебная фотография, — сказала Татьяна Петровна, открыв альбом. — Вот такой я была…

— Красивая, — заметила я.

— Молодые все красивые, а годы да болезнь никого не красят… Это муж мой, Димин отец.

Мужчине на фотографии было лет тридцать, почти лысый, светлый венчик волос над ушами, тонкие губы, отрешенный взгляд. Впечатление неприятное, и вновь мне показалось, что лицо смутно знакомо. «Это уж вовсе глупость, — одернула я себя. — С отцом Димы, который тридцать лет назад уехал на Север, я встречаться точно не могла. И все же…»

— А это Дима, — перевернув страницу, пояснила женщина. — Ему здесь полгодика.

Фотографий было много: детский сад, школа, пионерский лагерь. Все как обычно, однако, чем больше я вглядывалась в детское лицо, тем больше убеждалась в том, что где-то уже видела этого парня.

— А эту из армии прислал, — тот же озорной взгляд, лихо сдвинутая фуражка, я перевернула страницу и едва не вскрикнула от неожиданности. Точно такая же фотография хранилась у меня дома: пятеро ребят в обнимку, в центре Сашка, слева Дима, а справа высокий черноволосый парень, по-моему, его звали Сережа, он жил в Питере и дважды приезжал к нам, еще когда была жива мама.

— А где Дима служил? — спросила я.

— В Усть-Каменогорске. Далеко очень. Я к нему так ни разу и не съездила.

Сомнений больше не было: конечно, один из погибших охранников — Сашкин армейский друг. Странно, что я об этом раньше не вспомнила, Димка Егоров и Сережка Аксенов, Сашка часто их вспоминал…

Я сидела в замешательстве, силясь осмыслить новость. Ну и что? Какое отношение к убийству может иметь мой брат и как все это связано с арестом Ильи?.. Но как-то связано, я теперь не сомневалась в этом.

Альбом мы просмотрели до конца, выпили еще чаю, и я засобиралась домой.

— А чего вы про Диму расспрашивали? — все-таки спросила Татьяна Петровна.

— Пишу статью о нераскрытых убийствах, — ответила я, хотя лгать было совестно. Предполагаемая статья ее не заинтересовала.