Промысл Божий в моей жизни - Митрополит Вениамин

— не сомневаясь, тихо и уверенно сказал послушник. “Мы ушли. Через час постучались: ответа нет. Мы вошли. Он уже скончался, сложив на груди руки. Лик его был мирный”.

Похоронили его на общем кладбище и на крест сделали простую надпись о рождении и кончине батюшки († 4 февраля 1908 г.).

“Святые не любили”... Как он сравнивал себя с ними? Очевидно, имел на это право. И преподобный Серафим говорил Елене Васильевне Мантуровой, когда она испугалась предложения батюшки умереть ей вместо брата, Михаила Васильевича:

— Нам ли с тобою бояться смерти, радость моя? Мы будем с тобою во Царствии Пресвятой Троицы!

Да, святые уже достигли бесстрашия любви, как сказал Апостол Любви Иоанн:

“Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он. В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.” (1 Ин. 4:17—18).

Значит, и преподобный Серафим, и батюшка о. Исидор достигли высоты любви. И как просто говорил мне о. Исидор о прославленном уже тогда Саровском праведнике:

— Преподобный Серафим-то не обидится на меня.

Так мы говорим лишь про подобных или равных себе.

Замечательно и другое обстоятельство в кончине батюшки. Он скончался 4 февраля. А в этот день творится память его ангела, преподобного Исидора Пелусиота... Значит, его святой одноименник и покровитель в иночестве призвал к себе, в горния селения, батюшку в день своей небесной славы.

И подобные совпадения смерти совершенно не случайны.

Жития святых отмечают их довольно часто17.

“Праведники и по смерти живут”, — говорит Слово Божие. Мне неизвестны чудеса блаженного батюшки, но сила одного имени его — велика и по смерти. И все с тем же И. Ф.

Лет восемь спустя мне снова пришлось устраивать его на новое место. На этот раз — в том же городе Т., где и я служил тогда. Мы здесь встречались часто, не менее раза в неделю. И странно: редко было, чтобы мы не спорили и не раздражались.

— Да, я — всем лишний. Надоел всем. Жить не стоит. Брошусь в воду или под поезд. И вы не любите меня. Келейника своего П. любите больше, чем меня.

— Послушайте, И. Ф.! Ну что же я поделаю, если я такой дурной?!

— Да-а! Должны любить. Сами ученые, знаете.

— Но по крайней мере, хоть не говорили бы о нелюбви моей: еще труднее от этого любить вас.

— Да, а вот батюшка отец Исидор любил.

— Да ведь батюшка-то был ангел, а я — человек; он — небо, а я — земля. Куда же мне с ним равняться?

— Нет, раз он связал нас, значит, вы должны любить. А вот вы не любите: лучше мне уйти от вас.

— Ну, вот и уходите: на что я дался вам? Раз я — такой дурной, и в самом деле я плохой — так и ищите себе лучших.

— Да! Батюшка мне велел не уходить от вас до самой смерти.

— Ну, в таком случае уж терпите меня, а не ухудшайте дела постоянными упреками в нелюбви моей.

— Да, я знаю, что только один батюшка Исидор любил меня, — говорил уже тише И. Ф. — Если бы не он, мне бы и жить нечем было. Он только и держит меня на жилочке. А то бы покончил с собой.

Потом мы или мирились или прощались в раздражении. А через неделю повторялось что-либо подобное — о любви батюшки и о моей худости.

Так было до 1917 года... Приблизилась революция. Мне предстояло переселение на юг и дальше. Приходилось расставаться с И. Ф. на годы, а может быть, и до смерти? Кто знает... И угодник Божий позаботился о калеке: передал его в иные руки.

Однажды И. Ф. в очередное воскресенье пришел ко мне в приподнятом настроении.

— О. В.! — называет он меня. — Давно я собираюсь сказать вам... Я хочу жениться.

— Жениться? — удивленно спрашиваю я. — Да кто же за вас пойдет при вашем характере?

— Нашлась такая.

— Кто же — такое чудо?

— Работница с Морозовской мануфактуры.

— А она хорошо знает вас?

— Да, знает.

— Удивляюсь... Ну, попросите ее прийти ко мне, хоть подивиться.

А в то время мною были заведены акафисты с общенародным пением и проповедями. Ходили почти одни рабочие, работницы — вообще простые люди. Среди них была и невеста. Но я ее, как и других, лично не знал.

Приходит она... Девушка лет 30—35. Лицо самое обычное.

Но сразу видно, что — совсем тихая.

— Как вас зовут? — спрашиваю.

— Зовите меня Катя.

— Вы решаетесь выходить замуж за И. Ф.? А знаете вы его? Ведь у него характер очень трудный.

— Знаю.

— Как же вы решаетесь?

— Да уж очень жалко мне его. Ведь он всему свету — лишний.

— Но выдержите ли вы?

— Бог поможет.

— Ну, тогда Бог вас благословит!

“Такая тихая выдержит”, думал я, глядя на эту добровольную мученицу.

Скоро они повенчались... Я был у них на обеде.

Наедине спрашиваю ее, как живут?

— Да что же? Разбушуется он, а я молчу. Он и стихнет.

Потом настала революция. Я переведен был в другой город18. Катя была оставлена о. Исидором вместо меня...

И несравнимо много лучше: она-то сумеет исполнять заповедь Божию о любви19...

Иной раз вспомнишь о Кате, и придет на память рассказ Чехова “Кухарка” (или вроде этого).

Одного пропойцу-попрошайку “действительный статский советник” отправил на свою квартиру дрова колоть. Тому это не понравилось...