Путешествия в некоторые отдаленные страны Лемюэля Гулливера сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей - Джонатан Свифт

С этим ответом посланный возвратился в Лилипутию, и монарх Блефуску сообщил мне все, что произошло. Под строжайшим секретом он предложил мне свое милостивое покровительство, если мне угодно будет остаться у него на службе. Хотя я считал предложение императора искренним, однако решил не доверяться больше монархам, раз есть возможность обойтись без них. Поэтому, поблагодарив императора за милостивое внимание, я просил его величество извинить меня. Не знаю, прибавил я, на счастье или на горе судьба послала мне это судно, но я решил лучше отдать себя на волю океана, чем служить поводом раздора между двумя столь могущественными монархами. Мне показалось, что император не был разочарован моим ответом: напротив, случайно я узнал, что он, как и большинство его министров, остался очень доволен моим решением.

Это обстоятельство заставило меня поспешить с отъездом. Желая, чтобы я возможно скорее покинул их страну, двор оказывал мне всяческое содействие в починке лодки. Пятьсот человек под моим руководством сделали для нее два паруса, простегав сложенное в тринадцать раз самое прочное полотно. Изготовление снастей и канатов я взял на себя. Я скручивал вместе по десять, двадцать и тридцать самых толстых и прочных тамошних канатов. Большой камень, найденный на берегу, послужил мне якорем. Мне дали жир трехсот коров для смазки лодки и для других надобностей. С невероятными усилиями я срезал несколько самых высоких строевых деревьев на мачты; в изготовлении их мне оказали, впрочем, большую помощь корабельные плотники его величества, которые выравнивали и обстругивали то, что было сделано мною вчерне.

По прошествии месяца все было готово. Тогда я отправился в столицу получить приказания его величества и попрощаться с ним. Император с августейшей семьей вышли из дворца; я пал ниц, чтобы поцеловать его руку, которую он очень благосклонно протянул мне; то же сделали императрица и все принцы крови. Его величество подарил мне пятьдесят кошельков с двумястами спругов в каждом и свой портрет во весь рост; портрет я для большей сохранности тотчас спрятал в перчатку.

Я погрузил в лодку сто воловьих и триста бараньих туш, соответствующее количество хлеба и напитков и столько жареного мяса, сколько могли мне приготовить четыреста поваров. Кроме того, я взял с собой шесть живых коров, двух быков и столько же овец с баранами, чтобы привезти их к себе на родину и заняться их разведением. Для прокормления этого скота в пути я захватил с собой большую вязанку сена и мешок зерна. Мне очень хотелось увезти с собой и десяток туземцев, но император ни за что не согласился на это. Не довольствуясь самым тщательным осмотром моих карманов, его величество обязал меня честным словом не брать с собой никого из его подданных даже с их согласия и по их желанию.

Приготовившись таким образом к путешествию, я поставил паруса 24 сентября 1701 года в шесть часов утра. Пройдя при юго-восточном ветре около четырех лиг по направлению к северу, в шесть часов вечера я заметил на северо-западе, в расстоянии полулиги, небольшой островок. Я направился к нему и бросил якорь с подветренной стороны. Остров, повидимому, был необитаем. Немного подкрепившись, я лег отдохнуть. Спал я хорошо и, по моим предположениям, не меньше шести часов, потому что проснулся часа за два до наступления дня. Ночь была светлая. Позавтракав, я еще до восхода солнца поднял якорь и с помощью карманного компаса взял тот же курс, что и накануне. Ветер был попутный. Моим намерением было достигнуть одного из островов, лежащих, по моим расчетам, на северо-восток от Вандименовой Земли. В этот день не случилось ничего особенного. Но около трех часов пополудни следующего дня я заметил парус, двигавшийся на юго-восток. Сам я направлялся прямо на восток и, согласно моим вычислениям, находился в двадцати четырех милях от Блефуску. Я окликнул судно, но ответа не получил. Ветер скоро упал, и я увидел, что могу догнать корабль. Я поставил все паруса, и через полчаса корабль заметил меня, выбросил флаг и выстрелил из пушки.

Трудно описать охватившее меня чувство радости, когда неожиданно явилась надежда вновь увидеть любезное отечество и покинутых там дорогих моему сердцу людей. Корабль убавил паруса, и в шестом часу вечера 26 сентября я пристал к нему. Мое сердце затрепетало от восторга, когда я увидел английский флаг. Рассовав коров и овец по карманам, я взошел на борт корабля со всем своим небольшим грузом.

Это было английское купеческое судно. Оно возвращалось из Японии. Капитан его, мистер Джон Бидл из Дептфорда, был в высшей степени любезный человек и превосходный моряк. Мы находились в это время под 30° южной широты. Экипаж корабля состоял из пятидесяти человек. Между ними я встретил одного моего старого товарища, Питера Вильямса, который дал капитану обо мне самый благоприятный отзыв. Капитан оказал мне любезный прием и попросил сообщить, откуда я еду и куда направляюсь.

Когда я вкратце рассказал ему мои приключения, он подумал, что я заговариваюсь и что перенесенные несчастья помутили мой рассудок. Тогда я вынул из кармана коров и овец. Увидев их, он пришел в крайнее изумление и убедился в моей правдивости. Затем я показал ему золото, полученное от императора Блефуску, портрет его величества и другие диковинки. Я отдал капитану два кошелька с двумястами спругов в каждом и обещал ему подарить по прибытии в Англию стельную корову и овцу.

Я не буду докучать читателю подробным описанием этого путешествия, которое оказалось вполне благополучным. Мы прибыли в Дауне 13 апреля 1702 года. В пути у меня была только одна неприятность: корабельные крысы утащили одну овечку. Я нашел в щели ее обглоданные кости. Весь остальной скот я благополучно доставил на берег и в Гринвиче пустил его на лужайку для игры в шары; тонкая и нежная трава, сверх моего ожидания, послужила им прекрасным кормом. Я бы не мог сохранить этих животных в течение долгого путешествия, если бы капитан не снабдил меня своими лучшими сухарями. Я растирал эти сухари в порошок, смачивал водою и кормил ими моих животных. В продолжение моего недолгого пребывания в Англии я собрал значительную сумму денег, показывая этих животных знатным лицам. Перед началом второго путешествия я продал их за шестьсот фунтов. Возвратившись в Англию из последнего путешествия, я нашел уже довольно большое стадо; особенно расплодились овцы, и я надеюсь, что они принесут значительную пользу суконной промышленности благодаря своей необыкновенно тонкой шерсти*.

Я провел с женой и детьми не больше двух месяцев. Дольше я не мог усидеть дома: мое ненасытное желание видеть чужие страны не давало мне покоя. Я оставил жене полторы тысячи фунтов и нанял ей хороший дом в Редрифе. Остальное свое имущество, частью в деньгах, частью в товарах, я увез с собой в надежде увеличить свое состояние. Старший мой дядя Джон завещал мне поместье недалеко от Уоппинга, приносившее в год по тридцати фунтов дохода; столько же дохода я получал от бывшей у меня в долгосрочной аренде харчевни «Черный Бык» на Феттер-Лейне. Таким образом, я не боялся, что моя семья окажется на попечении прихода. Мой сын Джонни, названный так в честь своего дяди, посещал грамматическую школу и был хорошим учеником.

Моя дочь Бетти (которая теперь замужем и имеет детей) училась швейному мастерству. Я попрощался с женой, дочерью и сыном, причем дело не обошлось без слез с обеих сторон, и сел на купеческий корабль «Адвенчер», вместимостью в триста тонн; назначение его было — Сурат, капитан — Джон Николес из Ливерпуля. Но отчет об этом путешествии составит вторую часть моих записок.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПУТЕШЕСТВИЕ В БРОБДИНГНЕТ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Описание сильной бури. Посылка баркаса за пресной водой. Автор отправляется на нем для исследования страны. Он оставлен на берегу; его подбирает один туземец и относит к фермеру. Прием автора на ферме и различные происшествия, случившиеся там. Описание жителей.

Итак, обреченный самой природой и судьбой вести деятельную и беспокойную жизнь, я снова оставил родину и пустился в море.

До мыса Доброй Надежды мы шли с попутным ветром. Здесь мы бросили якорь, чтобы запастись свежей водой. Но на корабле открылась течь. Нам пришлось выгрузить товары и конопатить судно. В заключение капитан заболел перемежающейся лихорадкой. Нам пришлось зазимовать на мысе Доброй Надежды. Только в конце марта мы поставили парус и благополучно прошли Мадагаскарский пролив[12]. Мы держали курс на север, и приблизительно до 5° южной широты нас сопровождали умеренные северные и западные ветры, обычные в этом поясе с начала декабря и до начала мая. Но 19 апреля погода изменилась: с запада налетел чрезвычайно сильный, почти штормовой ветер, дувший двадцать дней подряд. За это время нас отнесло к востоку от Молуккских островов и на три градуса к северу от экватора. Так, по крайней мере, показали вычисления капитана, сделанные 2 мая. В этот день ветер прекратился и наступил полный штиль, немало меня обрадовавший. Но капитан, искушенный в плавании по этим морям, приказал всем приготовиться к буре. Действительно, на следующий же день поднялся жестокий южный ветер, известный под названием муссона. Постепенно он перешел в ураган.