Паучье княжество - Мария Понизовская

большой дороги, – драгоценностями и украшениями, как у знатных городских господарочек, что иногда приходили поглазеть на приютских детей.

Одна из таких особенно приглянулась Маришке – тоже беленькая и темноволосая, она могла бы быть её родственницей… Или, может быть, даже маменькой? Маришке казалось, что они с нею были очень-преочень похожи. Впрочем, совсем никто больше так не считал, и стоило Маришке размечтаться вслух – как старшие девочки подняли её на смех.

Старшие любили над ней потешаться. Конечно, когда вообще замечали.

Играть одной было несложно. В тёплые дни Маришка до темноты засиживалась во дворе. Тряпичным куклам побольше полагалось быть учителями и попечителями, обрезкам поменьше – сиротами. Играть в приют она могла до бесконечности, ведь, в отличие от настоящего, в этом – управляемом её тонкими пальчиками – у Маришки было много друзей. А ещё маменька-господарочка, частенько приходившая её навещать да обещающая забрать домой. И Яков Николаевич, то был её родным папенькой, то дядей – на тот счет Маришка долго не могла решить.

Нет, в одиночестве не было ровным счётом ничего страшного. Маришка прекрасно была обучена с ним сосуществовать. Но здесь – посреди старой крутой лестницы, в чужом доме – тревожило её вовсе не оно.

Приютская шагнула к перилам. Перегнулась через деревянную балюстраду и заглянула наверх.

«Всего один пролёт, – подумалось ей. – Один».

Она могла бы окликнуть Настасью. Убедить её, что в комнате им будет куда безопаснее, – и так очевидно и было. Но не стала этого делать.

«Ты свою дорожку выбрала, подруга», – злобно пронеслось в голове.

Где-то в глубине дома ветер с глухим стуком распахнул оконные створки. И Маришка распрямила спину, словно ужаленная неуместным громким звуком.

Она оглядела соседнюю галерею, хмуря брови, близоруко щуря глаза. Арка, скрывшая остальных воспитанников, казалась такой крошечной, далёкой.

«Не пойду!» – упрямо стиснула зубы Маришка.

Это было глупо. Это было безумием. И конечно, малявка того не стоила.

Лунный свет, бьющий меж досок одного из окон, вдруг пропал. А через долю мгновения вновь появился. Маришка уставилась на окно, веля себе думать о ночных птицах. Ночных птицах, и ни о чем другом!

Да только откуда взяться ночным птицам, раз на многие вёрсты вокруг была здесь одна пустошь?

Маришка приказала себе отправляться в спальню. Занесла над ступенью ногу, стиснув пальцами перила. Но свет в окне мигнул ещё раз.

И она позорно сорвалась с места, оставляя лестницу позади.

И бросилась к арке, той самой, ранее поглотившей Настасью. И всех остальных.

Маришка бежала на дрожащий свет впереди, и каблуки её так громко стучали по дощатому полу, что должно быть слышно было на весь дом. Ей было всё равно.

Приютские обернулись. Поравнявшись с Настей, Ковальчик остановилась.

Подруга попыталась ободряюще ей улыбнуться. Но Маришка обиженно отвела взгляд. В следующее мгновение острые пальцы вцепились ей в руку.

– Чё ты, курва, громкая такая? – один из мальчишек, тех, что помладше, стиснул ей предплечье. – Тебе ноги переломать? – Маришка молча вывернула руку.

– Слышь, как тебе бы не переломали, – Володя схватил мальчишку за шкирку и швырнул к противоположной стене. – Чего встали? – резко обернулся он к остальным. – Дальше!

Они быстро и послушно зашагали дальше – в глубь коридора по падающей от светильника жёлтой дорожке. Она то и дело дрожала и металась – когда Володя перехватывал лампу поудобнее.

Коридор был схож с тем, где располагались их спальни, с далёким высоким окном в конце. Только дверей тут было куда меньше. И всё равно, если бы Маришка не знала наверняка, что это место – бывшая усадьба, решила бы, что дом служил раньше какой-нибудь лечебницей для мнительных толстосумов.

«А может, и пристанищем для душевнобольных…»

Полы здесь выглядели достаточно крепкими – пока им не встретилось даже сильно отколотой половицы, не то чтобы целая дыра. Маришке всё больше и больше казалось, что Танюша давно в кровати, а их праздные шатания неминуемо закончатся встречей с учителем.

– Дуешься? – шепнула Настя, виновато дотрагиваясь пальцами до её плеча.

Маришка отстранилась, ускоряя шаг.

– Ну погоди, – не отлипала Настасья. – Ну ужель это я не пг'ава?

– Ты меня бросила, – напомнила Маришка.

– Вовсе нет. Это ты тут г'ешила, что умней всех…

– Насть, – Ковальчик фыркнула. – Я не собиралась вообще куда-либо идти, а ты… Ладно.

Настя ничего не ответила. Но Маришка успела заметить её на миг сжавшиеся губы. И стальной блеск в глазах. Подружка была недовольна. Но оправдываться не желала – конечно, то было не в её правилах. Как не собиралась и извиняться.

Они шли в практически полной тишине ещё с пару минут. А потом Володя остановился. Жёлтая световая дорожка выровнялась, почти перестала дрожать.

Володя медленно поднял руку, веля остальным последовать его примеру. Сироты, конечно, безропотно подчинились. И Маришка. Стискивая зубы, злясь на себя и остальных.

«Почему-почему-почему мы всегда делаем, что он говорит?!»

Володя вслушивался в тишину, и, чтобы услужить своему предводителю, приютские, казалось, даже перестали дышать!

Маришка снова – в который раз за последние годы – невольно задумалась об этом. Она никогда не понимала его неоспоримого здесь авторитета. Остальные на него разве что не молились. Идол, почти божество – они глядели на него так же, как отчаявшиеся глядят на капища Всевышних. Даже сейчас, в миг страха, в этом неприветливом доме, моля, вероятно, всю Правь уберечь их от Якова, они… все же благоговейно молчали. Стоя неподвижно, будто каменные изваяния. Потому что он так пожелал.

Это злило.

Но хоть они и замерли – все до одного, – а в коридоре всё равно звучал шелест чьих-то шагов.

Маришка нахмурилась.

Такого не могло быть. Мысли о Володе вмиг улетучились из головы.

Она огляделась.

Нет, все стояли неподвижно – будто истуканы. Застывшие тревожные лица, бликующие в жёлтом свете лампы глаза. И шарканье чужих, не их – уж точно не их – ботинок.

Маришкина шея покрылась мурашками. Она отчего-то схватилась за неё пальцами. Было совсем непонятно, откуда доносится звук. А вообще… должно быть, он и прежде здесь был. Да только как его было уловить за стуком одиннадцати пар сиротских ботинок?

Теперь же… теперь его было слышно отчётливо.

Настя, стоявшая близко-близко к Маришке, задышала рвано и сипло.

Ш-шарк.

Маришка снова огляделась, мазнув взглядом по каждому совершенно вытянувшемуся лицу. Они были напуганы. Снова.

Ш-шарк.

Будто что-то волочат по сору на полу.

Ш-шарк.

Володя поднял лампу повыше, и жёлтый свет протянулся ещё на тройку аршинов вперёд…

…И беспрепятственно встретился с бледной лунной полосой, падающей от окна. Коридор перед ними был пуст.

«Пуст…»