Черная книга коммунизма - Стефан Куртуа

— Большой террор 1937–1938 годов, в ходе которого было уничтожено около 690 тысяч человек;

— депортация двух миллионов кулаков (и причисленных к ним) в 1930–1932 годах;

— уничтожение посредством неоказания помощи во время организованного властями голода шести миллионов украинцев в 1932–1933 годах;

— депортация сотен тысяч поляков, украинцев, жителей государств Прибалтики, Молдавии и Бессарабии в 1939–1941 годах, а затем в 1944–1946 годах;

— депортация жителей Республики немцев Поволжья в 1941 году;

— депортация крымских татар в 1944 году;

— депортация чеченцев, ингушей и ряда других кавказских народностей в 1944 году;

— депортация и ликвидация городского населения Камбоджи в 1975–1978 годах;

— постепенное уничтожение тибетцев Китаем, начиная с 1950 года, и т. д. Это далеко не полный перечень преступлений ленинизма и сталинизма и их почти точных копий, совершенных режимами Мао Цзэдуна, Ким Ир Сена, Пол Пота.

Тут остается одна, чисто гносеологическая проблема. Имеет ли право историк пользоваться при характеристике и толковании фактов понятиями «преступление против человечности», «геноцид», относящимися к области юридической? Не слишком ли эти понятия зависят от конкретного события — осуждения нацизма в Нюрнберге, — чтобы стать частью исторического исследования, целью которого является анализ основных сторон явления, актуальных не только на данный момент, но и в дальнейшей перспективе? И не слишком ли обременены эти понятия весьма эмоциональными «оценками», способными исказить объективность исторического анализа?

На первый вопрос отвечает современная история, показывающая, что практика массовых убийств, совершаемых государством или партией, отождествленной с государством, не относится лишь к нацистскому государству или к нацистской партии. Босния, Руанда дали доказательства того, что эта практика по-прежнему существует, к тому же она является одной из основных черт XX столетия.

Что касается второго вопроса, то речь не идет о возвращении к концепциям прошлого века, когда историк часто слову «понять» предпочитал слово «осудить». Однако может ли историк, оказавшись лицом к лицу с неисчислимыми человеческими трагедиями, причиной которых были определенная идеология и политика, полностью пренебречь принципами, с которыми связана наша иудео-христианская цивилизация и наша демократическая культура, — таким, например, как уважение к человеческой личности? Многие известные историки без всяких колебаний применяют термин «преступления против человечности», как, например, Жан-Пьер Азема в статье Аушвиц («Освенцим») или Пьер Видаль-Наке, который в связи с процессом Тувье в своих Размышлениях о геноциде пишет: «Говорят о Катыни, об убийствах Советами пленных польских офицеров. Катынь полностью подпадает под определения Нюрнберга». Таким образом, нам представляется, что мы вполне законно можем употреблять эти определения применительно к преступлениям, совершенным коммунистическими режимами.

Помимо вопроса о прямой ответственности коммунистов, стоявших у власти, возникает вопрос и о пособничестве. Канадский Уголовный кодекс, модернизированный в 1987 году, устанавливает в статье 7 (3. 77), что причастность к правонарушению, определяемому как «преступление против человечности», включает в себя покушение, пособничество, подстрекательство, совет, одобрение или фактическое согласие (курсив наш — С. К.). Кроме того, преступлениями против человечности считаются: покушение, участие в заговоре, согласие с уже совершенным деянием, совет, помощь или одобрение свершившегося факта [статья 7 (3. 76)] (курсив наш — С. К). Мы видим, что на протяжении 20–50-х годов коммунисты всего мира и многие другие люди вовсю аплодировали сначала политике Ленина, а затем политике Сталина. Сотни тысяч людей состояли в рядах Коммунистического Интернационала в национальных секциях «всемирной революционной партии». В 50–70-е годы другие сотни тысяч пели хвалу «Великому Кормчему», «большому скачку» и «культурной революции» в Китае. Да и совсем недавно немало было тех, кто радовался захвату власти Пол Потом. Многие из них ответят нам: «Мы ничего не знали». Это правда: утаивание, засекречивание всегда было одним из излюбленных защитных средств коммунистической власти. Но достаточно часто неведение было результатом слепой и воинствующей веры. Ведь уже с 40–50-х годов стали известны многие факты, и оспаривать их было трудно. Многие из этих громогласных подпевал разочаровались в своих вчерашних идолах, но, к сожалению, они сделали это тихо и незаметно. Но как же мы должны оценивать подобную аморальность: молча отказаться от своих взглядов, о которых когда-то заявлялось во всеуслышание, и не извлечь из прошлого никаких уроков!

В 1969 году один из первых исследователей коммунистического террора Роберт Конквест писал: «… трудно устоять перед искушением составить полный перечень неверных толкований и ошибок, допущенных на Западе [в оценке сталинского государства] (…) Мы решили остановиться лишь на нескольких наиболее типичных ошибках, допущенных теми, кто претендует на ясность выводов, моральную зрелость, неподкупность и политическую эрудицию. Один из важных аспектов сталинских репрессий — их воздействие на мировое общественное мнение. Сталин сам учитывал этот аспект, давая распоряжение о проведении процесса Зиновьева». Далее Конквест цитирует слова известного историка-эмигранта Б. Николаевского: «… на все такие доводы[7] он презрительно отвечает: «Ничего, проглотят!»». «Многие действительно «проглотили», — пишет Конквест, — и это один из факторов, сделавших возможным проведение массовых репрессий в СССР. Суды в особенности были бы малоубедительны, если бы какие-нибудь иностранные и посему «независимые» комментаторы не придавали им юридического значения…» И Конквест делает суровый вывод о том, что есть полное основание «предположить, что если бы процесс Зиновьева [в 1936 году] был во всеуслышание и более или менее единодушно осужден на Западе, то Сталин, возможно, не действовал так беспощадно… Те, кто «проглотили» тогда советские процессы, стали до некоторой степени соучастниками дальнейших репрессий, пыток и смерти ни в чем не повинных людей». Если уж такой мерой измерять моральное и духовное соучастие известного числа некоммунистов, то что же тогда сказать о коммунистах? И как тут не вспомнить о Луи Арагоне, призывавшем в 1931 году создать тайную коммунистическую полицию во Франции (правда, потом он публично сожалел об этом и порой выступал с критикой сталинизма).

Йозеф Бергер, бывший функционер Коминтерна, «вычищенный» из партии и побывавший в лагерях, цитирует письмо одного из бывших узников ГУЛАГа, оставшегося членом партии и после возвращения из лагерей: «Коммунисты моего поколения приняли власть Сталина. Они одобряли его преступления. Я имею в виду не только советских коммунистов, но и членов других коммунистических партий во всем мире, и это пятно лежит на каждом из нас в отдельности и на всех вместе. И стереть это пятно мы можем только единственным путем: добиться, чтобы такое никогда не повторилось. Что же произошло? Потеряли ли мы разум или теперь мы можем считаться изменниками делу коммунизма? Правда заключается в том, что все мы, включая наиболее близко стоящих к Сталину товарищей, принимали эти преступления за полную противоположность тому, чем они были на самом деле. Нам они представлялись самым большим вкладом в дело борьбы за решающую победу социализма. Мы истово верили, что чем больше растет значение коммунистической партии в Советском Союзе и во всем мире, тем ближе победа социализма. Мы никак не могли представить себе, что внутри самого коммунизма возникнет такое противоречие между политикой и этикой».

Бергер со своей стороны вносит необходимое уточнение: «Я считаю, что если можно осуждать позицию тех, кто принял политику Сталина, то это осуждение не стоит распространять на всех коммунистов огульно; еще труднее упрекать их в том, что они допустили все эти преступления. Думать, что эти люди могли противодействовать замыслам Сталина, значит, ничего не понимать в его византийском деспотизме». Бергера «извиняет» то, что он находился в Советском Союзе и потому оказался захваченным сатанинской машиной, вырваться из чрева которой не было ни малейшей возможности. Всё это, возможно, и так, но как быть с коммунистами Западной Европы? Они не находились под непосредственным владычеством НКВД, так какое же ослепление вынуждало их попрежнему превозносить систему и ее главаря? Надо было отцеживать информацию поистине колдовским фильтром, чтобы держать их в столь впечатляющем подчинении! В своем замечательном труде о русской революции Советская трагедия 13 Мартин Мала приподнимает краешек занавеса, говоря о «парадоксе великого идеала, приведшего к великому злодеянию». Другой крупный исследователь коммунизма Анни Кригель настаивает на почти не известной взаимосвязи двух ликов коммунизма: один источает сияние, другой — покрыт мраком.