Тень - Квинтус Номен

и говорит:

— Вы притащили меня чтобы над телом беспомощным поиздеваться? Каждому же врачу понятно, что такая рана неизлечима. А Таня-то наша, глазом не моргнув и с лицом самым серьезным, ему и отвечает:

— Вы должны до конца жизни бога благодарить за то, что вас, вместо того, чтобы оставить гнить посреди русского поля, отправили на демонстрацию высшего хирургического искусства лучшему хирургу нашей планеты. У вас рана такая, что да, любой германский врач вам бы ногу отчекрыжил нафиг по пояс — а в русском госпитале вы не просто живым, но и целым останетесь.

Немец аж взвился: — кто это здесь лучший врач планеты? А Таня так спокойно: это я, кстати, все, операция закончена. И к врачам с сестрами поворачивается: кто чего не понял или не увидел? Спрашивайте, я объясню и подробно расскажу. Только второй раз показывать не буду: немца резать больше нельзя, мне шовный материал тратить жалко…

— Немец что, и русский язык знал? Забавные у них бароны…

— Нет, Байрамали Эльшанович, разговор шел на немецком. Вы же знаете, я-то как раз в Германии медицину постигал, с девяносто девятого года семь лет в Берлине провел, оттого их разговор и понял.

— А что, Таня и немецкий знает? Вспомнила?

— Немецкий знает, но не вспомнила: ее учительница говорит, что у девочки талант… ну вы и сами это уже заметили. Вот она язык и выучила. Кстати, очень неплохо выучила…

В новый госпиталь заходили не только врачи с медсестрами, периодически там появлялся и «строительный» майор Фаддеев (он сам, представляясь, каждый раз предупреждал, что фамилия его пишется с двумя «д»). И постоянно проверял, как работают эти странные радиаторы отопления. А где-то в конце февраля он зашел на завод, долго разговаривал там с Мишей Шуваловым…

Миша вообще-то был очень занят: ему — как студенту-заочнику — руководство завода поручило возглавить производство «дровяных линий». Правда, основной причиной назначения было не то, что он учился уже на третьем курсе, а то, что его старший брат работал водителем в горсовете. У председателя Горсовета имелся автомобиль (очень «подходящий» для среднерусского климата КИМ-фаэтон). А еще в распоряжении горсовета был трофейный мотоцикл с коляской БМВ Р-12. Автомобиль использовался в основном для поездок по городу или в «область», а мотоцикл — исключительно в летнее время — для поездок по району (так как автомобиль по сельским дорогам ехал очень недалеко и недолго). Ну а зимой мотоцикл простаивал в гараже — и Миша, выпросив его «на посмотреть» у брата — вместе со всей своей комсомольской бригадой старался «повторить мотор» мотоцикла. Вообще-то в этом деле определенные успехи уже были достигнуты, и четыре «дровяных машины» с «дровяными» же моторами заработали в окрестных деревнях. Однако успехи эти касались исключительно самого мотора — но тут кто-то из комсомольцев подсчитал, что «девочка Таня» тратит ежедневно больше часа своего драгоценного времени на перемещение между госпиталями, школой и заводом. Прикинув, сколько всего полезного для страны могла бы сделать Белоснежка, сократив это время раза в три, комсомольцы предложили ей поначалу сделать «такой же мотоцикл», но Таня рассмеялась и, как могла, вежливо, ответила, что на мотоцикле ей будет холодно, так что меньше чем на автомобиль она не согласится. Причем не такой даже, какой есть в Горсовете, а «нормальный». И на естественный вопрос о том, что она понимает под «нормальным автомобилем», Таня ответила картинкой. Красивой, как решили ребята после изучения рисунка…

Но, несмотря на всю занятость, с майором Фаддеевым Миша поговорил — а после этого и немолодой майор, и молодой комсомольский вожак стали спать еще на час в сутки меньше. Что, впрочем, из совершенно не расстраивало…

Глава 7

В Системе рядовой день рождения какой-то особенной датой не считался, значения имели лишь десятилетний юбилей (возраст поступления в школы) и тридцатилетний. Так что когда третьего марта девочке утром преподнесли в подарок настоящий торт, она очень удивилась. Еще больше она удивилась, когда Прасковья Ильинична ей (строго по секрету) рассказала, как раненые собирали необходимые для выпечки этого торта ингредиенты: например, шоколадку они очень непростым и довольно кривым путем добыли у летчиков Дальней авиации, а уж где удалось добыть ванильный сахар — это осталось покрытым мраком тайны. Впрочем, даже сгущенку сейчас найти было невероятно сложной проблемой — но солдаты и персонал клиники все нашли и испекли для Тани торт. Причем торт получился очень большой — но вот сесть рядом с Таней и угоститься не согласился вообще никто.

Таня поначалу решила отнести торт в школу — чтобы угостить одноклассников, но Иван Михайлович ее отговорил:

— Девочка ты наша славная, ну сама подумай: во-первых, там каждому достанется вот по такому крошечному кусочку, причем кусочки получатся разные и одноклассники твои, возможно, завидовать друг другу будут. А во-вторых — и, наверное, в главных — все в госпитале старались торт именно для тебя сделать и, если ты его куда-то унесешь, люди на самом деле обидятся. Так что придется этот торт тебе есть…

— Я столько просто не съем!

— Это верно, но к вечеру и медсестры это поймут, так что попьешь с ними чай с тортиком: они же тоже всю душу вкладывают в наших пациентов, так что солдатам такое обиды не нанесет. А для одноклассников — мы с Байрамали Эльшановичем об этом подумали. И испекли для твоих одноклассников блины. Сестры наши для них варенье яблочное сварили… еще осенью, просто тебе не говорили…

В школу в этот день Таню сопровождал опекун: два врача блинов напекли как на Маланьину свадьбу, Таня столько не донесла бы. Зато их хватило и всем одноклассникам, и учителям — причем по две или даже по три штуки! А чтобы и школьники, и учителя в такому неожиданному подарку отнеслись «правильно», Байрамали Эльшанович специально перед всем классом сказал, что это — подарок Тане от бойцов Красной Армии, которых она каждый день спасает, не жалея сил.

Впрочем, и одноклассники подарили ей, что могли. Девочки где-то добыли козьего пуха и связали Тане очень красивую и теплую шаль, а мальчишки изготовили для нее настоящий радиоприемник. Правда, преподнося подарок, они честно признались, что сами изготовили лишь красивый деревянный корпус, а собственно приемник им помогал сделать какой-то Танин пациент. Из третьего госпиталя: девочка все же уговорила одноклассников приходить туда и помогать по хозяйству, а заодно и язык подтянуть…

Но все эти «праздничные мероприятия» лишь немного разбавили ежедневную рутину. После школы — госпиталь, после госпиталя — завод… Однако ночью «развлечения» продолжились: на станцию пришел очередной санитарный поезд и Таня увидела, как врачи суетятся возле вагонов, из которых выгружали раненых. А подойдя поближе, она натолкнулась на очень расстроенного хирурга-богатыря, что-то вслух произносящего по-азербайджански. Ну не знал он, что Шэд «на всякий случай» изучила довольно много языков, поэтому и высказывался, не обращая на девочку внимания.

— Что случилось? Я вижу, что вы чем-то не очень довольны.

— Таня? Хорошо, что ты уже пришла. Нам выгрузили больше сорока человек…

— Что, много операций предстоит? Я смогу хоть до утра ассистировать, вы не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь… и ассистировать не надо: сегодня у нас вместе с поездными работает шесть полных хирургических бригад. Так что я не об операциях волнуюсь, просто у нас раненых больше некуда размещать. Во втором госпитале операционной нет, там только выздоравливающие, а тут… впрочем, вот этому парню мы помочь ничем уже не сможем. Может, ты его в третий заберешь?

— Заберу, не вопрос. А почему помочь не сможем?

— Осколок в позвоночнике. Мы его даже достать не сможем, так что в лучшем случае он так и останется парализованным ниже пояса. Но ведь даже это очень ненадолго…

— Я позабочусь. А еще кого?

— Да тут… нет, только его: остальных мы хотя бы прооперировать сможем.

Дитрих фон Дитрих был очень неплохим врачом, так что ни малейших сомнений в перспективах своего существования после ранения он не испытывал. До тех пор не испытывал, пока какая-то юная русская девушка практически мимоходом его неизлечимую рану излечила. Причем так излечила, что уже через полторы недели он самостоятельно ходить мог! А когда решил девушку поблагодарить, он, все же испытывая определенную неловкость, сначала поинтересовался:

— Извините, медшен, как к вам можно обращаться? Я бы хотел…

— Обращайтесь