Три Черепахи - Олег Шмелев

Ровно в два Басков и Серегин поднялись на третий этаж. Бумажки на двери квартиры № 32 не было.

Басков позвонил.

Дверь открыла высокая полная женщина лет сорока, с очень свежим цветом лица, тронутого загаром. Пепельные волосы острижены коротко. Чуть вздернутый нос, серые с голубым проблеском глаза. Старенькое, в мелкий красный горошек ситцевое платье с коротким рукавом сидело в обтяжку. Она поправила упавшую на лоб прядь, и Басков обратил внимание, что пальцы у нее в ссадинах, а под ногтями как будто земля. Маникюра и следов нет.

– Здравствуйте, – сказал Басков.

– Добрый день, Ольга Андреевна, – вслед за ним сказал Серегин.

Таких гостей она явно не ожидала и была удивлена.

– Здравствуйте, – грудным контральтовым голосом ответила Ольга Андреевна. – Вы ко мне? – Она немного растерялась, настороженность мелькнула в глазах, но тут же на лице появилась робкая улыбка. Отступив и давая им дорогу, она пригласила: – Прошу, входите… Извините, встречаю в таком виде… Я только-только с садового участка.

В квартире пахло земляникой и укропом.

Прошли в комнату.

– Надо бы спросить, кто такие, – сказал Басков как можно более мягко и протянул Ольге Андреевне раскрытое удостоверение. – Мы из Москвы, из МУРа. Надо поговорить немножко.

Она не стала смотреть удостоверение, она была испугана.

– Что случилось? С Игорем что-нибудь?

– Почему вы думаете, что с Игорем? – спросил Басков. – Вы имеете в виду брата?

Она в растерянности переводила взгляд то на одного, то на другого.

– Он должен был приехать еще в субботу, а сегодня среда…

– Случилось несчастье. Но он жив и будет жить… Сейчас в Москве, в больнице… Вы не беспокойтесь.

Ольга Андреевна предложила им стулья, стоявшие у круглого обеденного стола, сама опустилась на тахту.

– Но это что-то серьезное?

– Достаточно серьезно.

Чтобы снять напряжение, в разговор вступил Серегин.

– А я ведь вас еще вот какой знал. – Серегин показал рукой на метр от пола, и голос его звучал при этом так, словно он говорил с ребенком. – Не помните Серьгу, Игорева дружка?

Она как-то беспомощно пожала плечами: переход был для нее слишком резок и неожидан.

– Я в сорок первом в октябре отсюда уехал, вы тогда в первый класс пошли, – продолжал Серегин.

Ольга Андреевна нахмурила лоб, а потом ласково взглянула на него.

– Это ваша мама мне свою шубку переделала, кротовую? Вы в шестой квартире жили? На втором этаже?

– Точно.

– Ну как же, вспомнила… Только вот лицо ваше…

– Мудрено. Без малого сорок лет прошло.

– Мне Игорь про вас много рассказывал… Уже после войны…

– Я его тоже не забывал. – Серегин словно оправдывался.

Но это лирическое отступление не отвлекло Ольгу Андреевну от грозного смысла слов, произнесенных Басковым. Она обратилась к нему с молящими нотками в голосе:

– Вы расскажете об Игоре?

– Что можно. Но, кажется, мы больше услышим от вас. Нельзя ли водички?

– Есть клюквенный морс, сама варила, – сказала Ольга Андреевна.

– По рецепту Матрены? – спросил Серегин.

– Вы ее помните? – удивилась она.

– Да, конечно… Но вы принесите нам водички. Она ушла на кухню.

– Такая пигалица была, – тихо сказал Серегин. – Славная женщина…

Ольга Андреевна вернулась с графином воды и стаканами, налила.

Серегин и Басков не спеша пили, а Ольга Андреевна смотрела на них в нетерпении. Наконец они поставили стаканы на стол, и она сказала Баскову:

– Если можно, ради бога, что с Игорем?

Он рассказал ей о происшествии на бульваре имени генерала Карбышева, не утаив ничего, кроме истории с паспортом. И про телеграмму умолчал.

Ольга Андреевна встала, взяла из шифоньера носовой платок и отошла к окну, задернутому белым тюлем.

– За что? – тихо сказала она, стараясь побороть слезы. – Мало он в жизни натерпелся?

Басков и Серегин молчали. Чем они могли ей помочь?

Эта была та минута, из-за которых оба они порою ругали и кляли свою должность и профессию. Чего хуже – приносить в дом к хорошим людям страшные вести.

– Ольга Андреевна, прежде всего нам нужен адрес вашего брата.

Она опять пожала плечами.

– Он живет в Ленинграде, на Суворовском проспекте.

– Давно?

– Ну, если точно, с пятьдесят седьмого.

– А почему именно там?

Она немножко не понимала, отчего нужно знать такие давние подробности. При чем здесь это, если с Игорем случилось что-то серьезное? Она ответила скучным голосом:

– Понимаете, он в сорок втором призвался на флот, на Балтийский: всю войну прослужил в Ленинграде, там у него много друзей… Туда и поехал…

– А почему? Здесь было плохо? Ольге Андреевне этот вопрос не понравился. Верно, ей было неприятно отвечать на него.

– Если хотите – да. Ему здесь было плохо.

Серегин, пока Басков задавал вопросы, смотрел на него с еле уловимым сожалением, и Басков наконец заметил это сожаление – соединил его с отчужденным тоном Ольги Андреевны и подавил в себе несколько эгоистический подъем, который испытывает сыщик, попавший на верную дорогу. Он понял, что сейчас не время вдаваться в психологические тонкости еще неясных ему взаимоотношений действующих лиц, – прежде надо определить, если допустима такая терминология, точное их взаиморасположение в пространстве и во времени.

– Вы меня извините, Ольга Андреевна, – сказал Басков, – наверно, мои вопросы кажутся вам бестактными… бесчеловечными, что ли… Но если каждый раз я буду делать реверансы, мы далеко не продвинемся.

Она, кажется, поняла наконец, что это не расспросы досужих любопытствующих, а рабочий разговор, почти допрос, и ей стало легче отвечать.

– И вы меня извините… Неожиданно очень… Вы хотите знать, почему Игорь отсюда уехал?

– Вкратце.

– Вкратце не расскажешь. В общем, у него тут была семья… Развелся… А встречать каждый день на улице любимого человека тяжело, правда? То есть с которым развелся…

– Скажите, Ольга Андреевна, не было ли у Игоря Андреевича друга по имени Юра?

Она как-то сочувственно посмотрела на него, впервые за последние пять минут подняв низко склоненную голову, и перевела взгляд на Серегина:

– Ленинградских его знакомых я по именам не помню… Игорь, правда, всегда много о них рассказывал… Но у него есть сын Юра.

Басков, как он сам выражался в подобных случаях, нажал на тормоз: еще один неожиданный поворот.

– Юра в пятьдесят седьмом родился? – спросил он, стараясь не выдавать истинных размеров своего интереса.

– В пятьдесят пятом.

– И где же он теперь?

– В Москве, с бабушкой, где ж ему еще быть. Это «с бабушкой» было произнесено так, что даже человек, самый глухой по части людской психологии, услышал бы отзвук каких-то больных столкновений. Но Басков уже решил, что не будет пока вникать в тонкости сложных душевных узоров, а пойдет по грубой канве фактов и событий. Поэтому он спросил:

– Адрес Юры вам известен?

– Нет, я с ними не общаюсь. Игорь, конечно, знает. Вставил слово Серегин:

– Фамилия у него отцова?

Ольга Андреевна печально улыбнулась.

– Что вы! Они фамилию Шальневых слышать не могут.

– Это кто – они? – спросил Басков.

– Бабушка, его тетя.

– А их как фамилия?

– Мучниковы.

– Разрешите, я запишу.

Басков записал в блокнот рядом с ленинградским адресом Шальнева: Мучников Юрий Игоревич, 1955 года рождения. И, посмотрев на Серегина, как бы ища его одобрения, задал новый вопрос, в той же своей манере – как бы не придавая ему особого значения:

– Ольга Андреевна, а фамилия Балакин вам ничего не говорит?

Ольга Андреевна, сидевшая до этого, облокотясь о стол, и чертившая ногтем на скатерти какие-то невидимые чертежи, выпрямилась и застыла. Она смотрела поверх плеча Баскова в задернутое тюлем окно и молчала.

Серегин, как и Басков, не мог угадать, что означает это молчание и что за ним последует, поэтому счел необходимым помочь Ольге Андреевне наводящим вопросом:

– Может, помните – был такой парень, постарше нас с Игорем, звали его Брысь? – И тут же сам высказал сомнение: – Да нет, вряд ли, он в сороковом году отсюда уехал, вам всего пять лет было.

Сидевшая напряженно, словно в ожидании удара, Ольга Андреевна вдруг закрыла лицо руками и, кажется, готова была разрыдаться.

Серегин подошел к ней, положил руку на судорожно вздрагивающее круглое плечо.

– Что вы, голубушка? Успокойтесь.

– Простите. – Она встала, ушла в другую комнату.

Серегин и Басков глядели друг на друга, слушали, как в соседней комнате хозяйка открывает и закрывает ящики то ли стола, то ли шкафа, и ничего не понимали.

Ольга Андреевна вернулась с фотографией в руке. Положив ее на стол, сказала еле слышно:

– Если вас интересует именно этот Балакин… именно он…

Серегин взял карточку. Это был профессионально выполненный групповой портрет размером 13 X 18, на плотной сатинированной бумаге, отлично напечатанный, так что изображение нисколько не выцвело. Красивая девушка держала под руки двух молодых мужчин, один из которых, по ее правую руку, зажал в углу рта дымящуюся папиросу. Он смотрел несколько исподлобья, из-под густых бровей, пристально и спокойно. А второй мужчина, очень похожий лицом на девушку, улыбался, как и она. Девушка была в легком платье, мужчины – в рубашках с коротким рукавом. Они стояли среди берез. Пятна света и теней играли на заднем размытом плане.