Верден. Мясорубка дьявола. - kastelno

— Ну и как же ты собрался разбогатеть? Банки грабить будешь?

— Зачем грабить? Банки сами кого хочешь ограбят. А вообще, если будешь грабить, то в тюрьму посадят. Я теперь учиться пойду. На строителя. Да ты сделай лицо–то попроще, а то сидишь будто змею проглотил. Знаешь, сколько денег пропало при стройке Панамского канала? Нет? И никто не знает, кроме Господа. Но то, что пропали десятки миллионов – это факт. Заметь, все на строительные сметы. Теперь что касается меня. Не сегодня–завтра спишут из армии вчистую, сам понимаешь, одноногие на передовой не нужны. Я, хоть и без пяти минут в отставке, но все же офицер, образование есть. Дальше мне, как военному калеке, положены льготные экзамены в университет. Плюс – бесплатное обучение. Какое–никакое пособие дадут, место в инвалидном доме полагается. Для начала хватит. С одной ногой мне от учебы отвлекаться меньше соблазнов будет. Когда–нибудь эта война закончится. Весь север страны сожжен. Нужно будет его восстанавливать. А кто за все платить будет? Правильно, государство. Вот к этому времени я и вынырну. Только бы попасть в эту среду, а там уж я разберусь. – Анри говорит тихим, но настолько яростным голосом, что я сразу же поверил ему. Похоже, он действительно намерен разобраться там серьезно.

— Ты тоже воровать на сметах хочешь? И именно для этого собираешься пойти в университет?

— А что в этом такого? Им можно, а мне кукиш? Нет, с меня хватит! Ты сам посмотри, сколько этой пышушей здоровьем сволочи по тылам ошивается! Спроси их: почему не на фронте? А они тебе ответят – мы принесем Франции больше пользы здесь! И действительно: эти псы сказочно обогатились на военных поставках! А я в отличие от них, за эту страну кровь проливал, с одной клешней вместо двух остался! И теперь тоже по–человечески теперь жить хочу! Или права такого не имею? Что, разве я не дело говорю?

— А если мы проиграем войну? Тогда как? К бошам на службу пойдешь? – спрашиваю я, понизив голос.

— Нет, мы не проиграем. Франция, Англия, Россия, нас просто больше и все вместе мы сильнее Германии. Признаю, генералы бошей толковей наших. Согласен, крови хлебнем мы все еще по полной. Но сейчас война идет не на победу, понимаешь! В этой схватке дерутся насмерть, на износ, до полного истощения. И здесь боши надорвутся первыми, помяни мое слово.

— Хорошо все у тебя получается. Красиво. И боши надорвутся, и ты денег сумеешь сколотить. Но вот только один вопрос: а пока боши не надорвались, кто их здесь сдерживать будет? Мы? И кстати. А чего ты в строители тогда надумал податься? Шел бы в интенданты, или в армейские поставщики. И учится не надо, и воруют они так, что у них каждый сам поучится сможет.

— Да ладно тебе святого–то из себя разыгрывать! Как был ты идеалистом, так им и остался! Я тоже раньше был таким, да вот спасибо войне, научила! — Он злится и замолкает.

Но ответа на вопрос я так и не услышал. Какое–то время мы оба молчим. В воздухе висит тягучая, неприятная пауза. Вижу, Клебер жалеет о сказанных мне словах. Да и мне не приятно за свою бестактность. Пытаемся плавно перевести общение на отвлеченные темы. Анри расспрашивает меня о положении на фронте, о прочих окопных новостях. Но разговор уже почему–то не клеится. И мы оба понимаем почему. Спустя некоторое время начинаю собираться. Мне и впрямь пора. Продолжать беседу нет желания. Да и просто не хочется больше здесь оставаться. Я оставляю под его койкой рюкзак с провизией, сигаретами и вином.

— Ладно, Анри, мне уже надо возвращаться. Держи, тут не Бог весть, какое богатство, но пока ты не разбогател на строительных подрядах, оно лишним точно для тебя не будет.

— Спасибо, тебе. От всего сердца желаю, что б ты уцелел в этом грязном поганище. И еще. Если захочешь, разыщи меня, как все закончится.

Во дворе госпиталя я встречаю группу раненых, возвращающихся с прогулки. С двух сторон их заботливо поддерживают санитары. Тело каждого из ведомых мне навстречу людей, бьет крупная, частая дрожь. Голова, туловище, руки и ноги у всех безудержно и беспрестанно сотрясаются, словно в жуткой, сумасшедшей пляске святого Витта. Будто кто–то неведомый, сидящий внутри их тел, неустанно дергает конечности этих несчастных за веревочки. Взгляд – безумен, пуст, страшен. Непонятно, как при такой дрожи они вообще могут стоять на ногах. Один из сопровождающих группу санитаров, в пол голоса поясняет мне – мол, это тяжело контуженные. Некоторые из них спятили под огнем, но ты не шугайся их, они тихие, буйных нет. Под крупный калибр попали бедолаги, да выжили на свою беду.

Назад возвращался опять на попутной санитарной машине. За несколько сигарет старший на автомобиле медицинский офицер, любезно согласился подвести меня. За всю дорогу я не вымолвил ни одного слова. Просто молча, и сосредоточенно курил, прикуривая одну сигарету от другой. А по возвращении меня ждали новости. Вездесущая солдатская молва принесла слух, будто скоро наш полк перебросят на новые позиции. Куда–то под Аррас. Новость воспринимается всеми совершенно безразлично. Под Аррас, так под Аррас. От перемены названия смысл абсолютно не меняется. Один дьявол, что здесь траншеи, что там траншеи.

К слову: лейтенанта Анри Клебера я больше никогда не видел и так и не узнал, как сложилась его дальнейшая судьба. О нашем с ним разговоре я не стал рассказывать никому. Даже Гийому.

 

Искусство ведения войны, подвластно уму любого здравомыслящего человека. Но воевать сложно.

VII

Тем временем Германия усилено готовилась к наступлению в районе Вердена. При разработке операции под кодовым названием «Герихт» («Осуществление правосудия», иной вариант перевода «Место казни»), генерал Эрих фон Фалькенгайн старался учесть опыт жутких позиционных сражений 1915 года. Огненный смерч артиллерийского огня гарантировано мог уничтожить первую линию обороны, но только первую. Для подготовки переноса пушечного удара на следующие рубежи необходимо время: нужно сменить огневые позиции, сделать уточнение новых координат целей, своевременно доставить огромное количество боеприпасов, перегруппировать войска, да многое что нужно сделать! Уроки прошлогодних боев неумолимо свидетельствовали: если защитники правильно используют временную паузу, следующая атака захлебнется в крови. На поле боя неумолимо воцарился Его Величество господин пулемет. Хорошо подготовленные и защищенные пулеметные расчеты перебьют любое количество наступающих. Но овладение первой линией траншей дает ключ к ходам сообщения, а следовательно и возможность попасть на второй рубеж обороны. Такая задача возлагалась на специально подготовленные отряды, некий прообраз современных сил особого назначения – штурмовые группы.

 В войсках формировались отдельные роты и взводы специально подготовленных солдат — штурмовиков. Все до одного – крепкие, молодые парни, и при том сплошь патриоты и исключительно добровольцы. Бывалые ветераны, уже не раз побывавшие под огнем. Штурмовики обучены не только как профессиональные пехотинцы, но также как военные инженеры и саперы. Главные козыри штурмового подразделения – исключительная мобильность, помноженная огневую мощь и скрытность группы. Задача проста: до подхода основных сил пехоты очистить от врага разрушенную огнем линию. И немедля вперед, по ходам сообщения к окопам второго рубежа. Они своеобразное острие пехотной атаки. Проделывают проходы во вражеских заграждениях, перерезают коммуникации, сеют панику и хаос. Штурмовики вооружены не длинными винтовками со штыком, мало пригодными в окопных боях тесных траншей. Их главное оружие ручные гранаты, пистолеты и ножи. Но в первую очередь гранаты. Именно ручная граната стала подлинным символом германского штурмовика эпохи Первой мировой войны. Она незаменимое оружие в траншее: осколки поражают множество вражеских солдат, метким попаданием можно запросто вывести из строя пулемет или развалить хорошо укрепленный блиндаж. Каждого солдата штурмового подразделения долго обучали искусству моментально найти укрытие от осколков брошенного им самим разрывного снаряда. Учили и впрямь на совесть. Отправляясь на боевой выход, штурмовой отряд брал с собой столько гранат, сколько физически мог унести. Их внезапное появление в относительно безопасной траншее, помноженное на град летящих во все стороны гранат, производило сильное впечатление на солдат союзников. Штурмовиков уважали и боготворили в кайзеровских войсках. Их страх как боялись и ненавидели в англо–французских частях.

Овладение Верденом поручено Пятой германской армии под командованием самого наследника престола Империи — кронпринца Вильгельма Гогенцоллерна. Начальником его штаба был назначен Фридрих фон Шуленбург, потомок одной из старейших прусских династий. Ударная группировка насчитывала девятнадцать полноценных дивизий развернутых в два эшелона. К этому следует добавить еще девять дивизий оперативного резерва. Удар предполагалась нанести лишь на правом берегу реки Маас по периметру от пункта Консенвуа до пункта Орн. Кронпринц со своим штабом предлагал прорвать французскую оборону сразу в двух направлениях одновременно – на правом и левом берегах реки Маас. Доводы наследника германского престола не были лишены смысла и казались весьма разумными: в случае овладения господствующих над местностью высот на левом берегу Мааса, Верденский район был бы полностью отрезан от путей сообщения с тылом. Однако после долгих размышлений генерал Эрих фон Фалькенгайн отклонил идею одновременного двойного удара, посчитав его ненужным распылением сил. Он предпочел провести массированное наступление на очень узком участке фронта, полагая, что концентрация всех огневых и человеческих средств в одном месте, гарантировано позволит прорвать и уничтожить любую оборону противника. Такое решение стало одним из самых спорных моментов в деятельности начальника немецкого Генерального штаба.