Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год - Вокруг Света

Я тоже взглянул на ослов со стороны. Но мне они почему-то представились занятными Тяни-толкаями, пришедшими на детский праздник ндоробо. Ослиные гладкие морды не вязались с их разрисованными полосатыми туловищами.

Но что это несет из пещеры оле Сенгида? Куски зебровой шкуры, длинные рога, обрезки каких-то кож. С деловым видом он кладет все это на землю и начинает разбирать.

— Зебровая морда — раз, — говорит он и вытягивает из принесенной им кучи шкуру, содранную когда-то с головы настоящего животного. — Зебровая морда — два, — продолжает старик. — Ориксовы рога раз, ориксова морда тоже раз,— заканчивает Сенгида и несет ненужные шкуры обратно в сарай. Но ориксова морда оказывается куском жесткой сухой зебровой кожи, на которой намалевано несколько черных полос и, вырезаны большие глазницы.

— Это же совсем не ориксова морда, — кричу я Сенгида.

— Ничего, глупое животное не разберет, — машет он рукой. — С ними можно обойтись и одними зебрами.

Приготовления закончены. Оле Сенгида вешает на пояс кожаный колчан со стрелами, перекидывает через плечо лук и мешок с «мордами», и мы в сопровождении Тиваса отправляемся вниз. Идем совсем не той дорогой, которой поднимались в первый раз, а прямо через лес. Там спуск круче, но гораздо короче. Сверху, как на ладони, прекрасно видна равнина. Зверей немного, но трех-то животных мы во всяком случае добудем.

— Какую ты хочешь зебру, мхашимиува? — спрашивает старик. — С узкими полосами или с широкими?

— С узкими, — отвечаю я.

— Будь по-твоему, — кивает он головой. — В ней и мяса больше.

Зеброй с «узкими полосами» здесь называют пустынную зебру, или зебру Грэви, обитающую на сравнительно небольшой территории саванн и пустынь, окружающих горы. Северная Кения, Сомали и восток Эфиопии — вот район распространения этой необычайно нарядно окрашенной дикой лошади. Узкие полосы — ее наиболее характерная отличительная черта. Зебра Грэви — самая большая из зебр. Сейчас, во влажный сезон, когда на равнине есть еще трава, пустынная зебра предпочитает обитать внизу. Но с наступлением засухи, как говорит Сенгида, очень много зебр поднимаются в горы. Тут-то и приходят в действие самострелы ндоробо.

Другая из обитающих в Кении зебр — зебра. Гранта — самая тривиальная из трех видов лошадей саванны. Она отличается широкими полосами, малым числом черных полос на шее и отсутствием «решетки» темных полос на крупе. Эти игривые создания, объединяющиеся в пору дождей в огромные стада, но с наступлением засухи распадающиеся на многочисленные «семейные» табунки, стали неотъемлемой частью ландшафта восточноафриканской саванны. Даже здесь, на пустынной каменистой равнине Эль-Барта, где по всем правилам должны были преобладать узкополосые зебры Грэви, все чаще попадаются зебры Гранта.

Вот мы уже спустились с гор, и Сенгида, остановившись за одиночной скалой, дает указания, что мы будем делать дальше. Он надевает на ослов зебровые морды, и те становятся вполне зеброподобными. Потом идет в саванну, ищет там что-то и возвращается за скалу, неся полные пригоршни зебрового помета. Он натирает им копыта ослов, потом себя.

— Делай так же, — серьезно говорит он мне. — Во время охоты человек волнуется и потеет. Надо отбить запах пота, иначе зебра почует человека.

Когда натирания навозом были закончены, старик полез в свою сумку и достал оттуда еще по куску зебровой шкуры. Он надел их как юбку сначала на меня, а затем на себя; шкуры закрывали нам ноги.

— Мзури сана, — критически оглядев меня, заключает он и объясняет, как будет проходить охота. Он спрячется за крупом одного «зеброосла», я — за другого, и так, прикрываясь, мы двинемся к стаду. Ветер дует нам в лицо, так что по запаху зебры ничего не поймут, а на вид определенно примут размалеванного осла за собрата. Когда мы подойдем к стаду на расстояние полета стрелы, Сенгида сам выберет зебру с хорошей шкурой и выстрелит. Мое дело лишь смотреть и не мешать ему. Чтобы осел не наделал никаких глупостей, не пошел слишком быстро и не расконспирировал нас перед самым носом у стада, его надо все время придерживать за хвост. Чтобы ишак, заупрямившись, не уперся на одном месте, Сенгида выдал мне длинную колючку акации. Ее надо будет вставлять ишаку под хвост всякий раз, когда он не захочет идти вперед.

Итак, мы выходим из-за прикрытия скалы и идем по направлению к табунку из семи узкополосых зебр, которые пасутся примерно в семистах метрах от нас. Чем ближе мы подходим к зебрам, тем чаще Сенгида останавливает своего осла, давая ему пощипать траву или просто оглядеться вокруг, как это делают любые разгуливающие по саванне зебры. В табунке уже заметили нас, но не проявили никакого интереса. Я иду чуть поодаль от охотника, так что отлично вижу все его маневры и по возможности стараюсь их повторить. Чтобы не потерять ишачий хвост, я даже обмотал его вокруг руки. Осел, очевидно, понял, что нам надо повторять все то же, что делают впереди идущие. В общем, между нами достигнуто полное взаимопонимание.

Из-под колючего куста выбежал шакал, ошалело посмотрел на странную компанию и, поджав хвост, куда-то затрусил. Раза два из-под наших ног вспархивали крикливые цесарки. Но мы упорно приближались к табунку, не выдавая себя. До зебр остается сто пятьдесят, сто, восемьдесят, шестьдесят метров. Наконец оле Сенгида останавливает своего осла. Старик осторожным движением передвигает колчан со спины на грудь и достает оттуда стрелу. На ее наконечнике — смертоносный яд. Мы встречаемся со стариком глазами — он показывает мне на роскошного жеребца, стоящего чуть поодаль, метрах в десяти от стада. «Да», — киваю я ему.

Оле Сенгида толкает своего осла под хвост, я делаю то же, и мы начинаем медленно продвигаться вперед. Охотник почти слился с животным. Тело охотника напряглось, глаза сощурились.

Я бы, конечно, заметил еще что-нибудь интересное, глядя на Сенгида, но ослиный хвост вдруг сильно потянул меня вперед. Оторвавшись от созерцания старика, я, к великому своему удивлению, обнаружил, что осел мой находится сам по себе впереди, а я отдельно бреду за ним, держа в руках лишь пару волосков от хвоста. Не знаю, сколько времени продолжалось это шествие, наверное недолго, потому что ни старик, ни зебры не заметили моего самостоятельного выхода в саванну. Животные, отвернувшись от нас, полудремали.

Я быстро укрылся за осла и попытался обычным способом сдвинуть его вперед, но осел идти не хотел. Очевидно, рывок, прервавший мое любование Сенгида, был настолько силен, что обидел ишака, и теперь сдвинуть его с места могли лишь экстраординарные меры.

Тогда я достаю колючку, заколотую у меня в воротнике рубашки, и всаживаю ее под хвост ничего не подозревающему животному. «И-го-го», — кричит ишак, подпрыгивая на одном месте, а потом вместе с колючкой бросается вперед. «И-го-го», — то ли от обиды, то ли от боли ревет ишак, несется дальше и врезается в самый центр табунка отдыхающих зебр. Те молниеносно вскакивают и галопом скачут в сторону от этого загримированного чудовища. Ишак же, испугавшись зебровой прыти, останавливается и стоит как вкопанный. Я начинаю приближаться к нему, но он больше не верит мне и отбегает в сторону.

Тут я вспоминаю про оле Сенгида. Старик уже успел забраться на своего осла и сидит на нем, покатываясь со смеху. Я смотрю на него — и тоже начинаю хохотать.

Когда мы кончаем веселиться, Сенгида отправляется ловить моего осла. Когда это ему удается сделать, мы вновь в полном составе отправляемся в путь. Но куда идти? Зебры, оказывается, отдыхали в низинке, а из нее ничего не видно. Мы выбираемся повыше, но здесь тоже ничего нет, кроме полутора дюжин жирафьих шей, маячащих на горизонте. В отсутствие Тиваса мы не можем объясниться, но нам обоим ясно, что надо возвращаться назад, к скале, и с ее высоты искать новый табун зебр. Так мы и поступаем.

Тивас, сидя на скале, видел весь «спектакль». Но это не мешает ему и Сенгида пересказать друг другу все случившееся, отпуская, по-видимому, шуточки в мой адрес. Когда они наконец истощают весь свой юмор, я обращаюсь к Тивасу:

— Старик тебе говорил много, но что из этого самое интересное, самое главное?

— Он сказал, что никогда не надо быть ослом.

— Переведи оле Сенгида, что он годится мне в деды, и поэтому я на него не обижаюсь.

Старик уже высмотрел новое стадо. Паслось оно довольно далеко, километрах в двух от нас, но другого выхода не было. Шли мы быстро, так что примерно через час оле Сенгида вновь полез в свой колчан за стрелой, но теперь я старался не отвлекаться. Лишь когда мы остановились в каких-нибудь двадцати метрах от табуна и охотник взялся за лук, я ослабил контакты с ослом и стал наблюдать за происходящим. Оставаясь в согнутом положении, охотник подвинулся вперед и пристроился стрелять из-под ослиной головы. Но потом, очевидно, эта позиция показалась ему неудобной. Молниеносно встав, он одновременно натянул тетиву и, почти не целясь, выпустил стрелу. Она просвистела над спинами трех кобылиц и впилась в глаз жеребцу. В то же мгновение, поняв, что к чему, зебры пустились от нас наутек. Раненый жеребец бежал последним, правда, по субординации он и должен быть замыкающим. Впереди табуна всегда скачет умудренная опытом старая самка, за ней жеребята — от мала до велика, затем в той же последовательности, в порядке увеличения возраста, самка с молодыми и в хвосте — жеребец.