Между двумя мирами (СИ) - "shellina"

— На аглицком…

— Шведском…

— Польском… — Михайлов, Трубецкой и Петька ответили одновременно и замолчали поглядывая друг на друга. Я же лишь почувствовал, как дергается глаз и накатывает мигрень. Нападавших было не так чтобы много, и перепутать на каком языке они говорят было бы довольно проблематично для людей, которые в это время были прекрасно образованы и каждый из них знал, как минимум, два иностранных языка. Наконец, Михайлов неохотно ответил. — Поляков там больше было, несколько шведов, а командующий нападавшими и гренадер — точно англичане. Но только это ничего не значит. Кто-нибудь мог нанять этот сброд с миру по сосенке…

— Да какой сброд? — Трубецкой поморщился. — Эти твари все имели армейскую выучку, и явно были не просто пушечным мясом. Да и само нападение было очень хорошо организовано. К нему готовились и не один день, отрабатывая детали, что те солдаты на плацу «сено — солома» разучивали.

— Подготовленный отряд знал бы как выглядит государь, а для гренадера появление Миниха в карете было полно неожиданности! — вспылив, Петька слегка повысил голос.

— А ты, Петр Борисович, вроде как даже сожалеешь, что государя Петра Алексеевича в лицо из этих тварей никто не признал, и не ломанулись они всей толпой к вам троим, — это подал голос, молчавший до сего момента, Репнин.

— Да как у тебя язык повернулся, такое ляпнуть? — Петька вскочил, опрокинув стул, но и Репнин не стал дожидаться, пока этот щегол, коим он считал Петьку, вполне заслужено, к слову, двинет ему по морде. Но начавшуюся было драку прервал я, тяжело поднявшись и стукнув кулаком по столу.

— Хватит! Разошлись по углам, оба! Только мордобития среди моих ближников мне сейчас очень сильно не хватает. И так чертовщина какая-то творится вокруг, словно мир сдвинулся со своей оси и сошел с ума, потому что я пока вообще не понимаю, зачем кому-то понадобилось убивать меня, или кого-то из моих ближних соратников. Как ни крути, а подобное действо не приводит в итоге ни к чему хорошему тем, кто организовал это чертово покушение, потому что у меня в голове сейчас вертится только одна единственная мысль — размотать кишки всем тем тварям, кто организовал налет.

— Не у тебя одного такие мысли голову морочат, государь, — ответил мне тихо Михайлов. — Я ведь до сих пор не могу понять, как они дозор обошли?

— Да ждали они нас, жда-ли, — Репнин протер лицо руками. — Они ить дерево повалили аккурат после того, как дозор проехал, что отрезать нас от помощи дозорных. А до того сидели тихо как мыши. И вот что я хочу сказать — разбойный сброд так не сможет, тут выучка нужна специальная, прав в этом Никита Юрьевич, ох как прав. Но это может и другое означать — кто-то сведения о нашем пути передал, все до мелочей прописал. Только вот откуда ему было знать, что портреты государя, Петра Алексеевича, давно не писаны, и как кто выглядеть будет в нашем отряде — никому постороннему не ведомо, да и к тому же мало кто знает, что государь отличается скромностью в одеяниях, и среди офицеров сопровождения заподозрить в нем лицо столь знатное очень проблематично.

Теперь все замолчали и задумались. Не хотелось верить, что кто-то может быть предателем, даже, скорее, не предателем, а так, состоять на содержание у кого-то из иноземцев, потому что вопрос о национально принадлежности организатора отпадал сам собой в том случае, если покушались на меня — наши мою морду отлично знают и никогда бы ни с кем не перепутали.

Платяная дверь шатра, который брали на всякий случай, и даже не рассчитывали на то, что случай подвернется, отворилась и в шатер скользнул Митька.

— Я все сделал, как ты велел, государь, Петр Алексеевич, — он сел за низкий походный столик, и принялся править перья, чтобы в любой момент начать писать, если такая потребность возникнет. Я кивнул и задумался; правильно ли я поступил, когда, чуть приглушив эмоции, велел Митьке не звать сюда Ушакова, а наоборот, передать мой приказ оставаться в Москве и начать искать того, кто сдал нас организатору покушения, потому что, проанализировав то, что помню, я пришел к тем же выводам, что и Репнин. И при этом раскладе нахождение Ушакова здесь, не приведет ровным счетом ни к чему, только подвергнет его жизнь опасности, в то время, находясь в Москве, он сумеет найти предателя и предотвратить что-нибудь еще столь же смертоносное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Снаружи послышался топот копыт, какой-то невнятный шум, что-то громко грохнуло, и от неожиданности мы все вздрогнули и непроизвольно пригнулись: слишком были еще свежи в памяти и взрыв и последующая за ним взрывная волна, которая завалила многих в том числе и меня на землю, вой разлетающейся во все стороны картечи, стоны раненных и безжизненные глаза убитых. Приглушенные голоса приблизились к шатру, дверь дрогнула и принялась приоткрываться, но затем резко опустилась. Шум усилился.

— А ну пусти меня, мне срочно нужно увидеть государя! — голос был мне незнаком, и этот факт заставил слегка напрячься. В то время как Петька с Трубецким удивленно переглянулись. А вот им говоривший явно известен, и этот факт позволял слегка расслабиться.

— Никак не могу пропустить, твое сиятельство, — пробасил дежуривший у шатра гвардеец. — Не положено. Вот адъютант государя Петра Алексеевича выйдет, разузнает, что к чему, доложит по всем правилам, тогда и сможешь передать то, что хочешь.

— Да как ты смеешь…

— Миша, успокойся. Что голосишь, словно баба на рынке? Сейчас все недоразумения утрясутся и нас допустят до государя, — второй голос также мне ни о чем не говорил, зато Трубецкой нахмурился и покосился на дверь. Репнин вскочил на ноги и, дождавшись моего позволительного кивка, выскочил из шатра, начиная говорить еще до того, как дверь опустилась, полностью закрывая проем.

— Ба, Михаил Петрович, Николай Федорович и Петр Павлович? — на последнем имени он слегка запнулся, хотя начало было вроде вполне бодренькое. — У нас тут случилось страшное, на отряд напади, и убыл убит Миних…

— Да как вы все не поймете, что мы очень важную информацию пытаемся до государя донести, и что промедление может быть смерти подобно, — взрывной Миша, похоже, не услышал, что говорит Репнин и попробовал надавить на него, но не на того нарвался, как говориться.

— Даже так? И нес ты эту весть аж из самого Берлина, Михаил Петрович, где сейчас должен находиться. Или тебя и из Пруссии выперли, как совсем недавно из Лондона турнули?

Так, понятно, один из жаждущих немедленно попасться мне на глаза — Михаил Петрович Бестужев-Рюмин, которого в очередной раз вышвырнули из Англии. Интересно, что послужило причиной на этот раз? При этом Бестужева высылают исключительно с Британских островов. Остальные государства относятся к этому красавчику и любимцу дам более благосклонно. Так благосклонно, что, поговаривают, платят ему второе жалование, кроме моего, за некие услуги. Правда, я так и не понял, какие именно услуги стоят так дорого, потому что он ничего у меня не пролоббировал, не просил содействия… Да я его ни разу в жизни не видел в живую, все больше по докладам делая о нем некоторые выводы. А еще я видел его портрет. Нужно, конечно же учитывать, что художники этого времени или сильно льстят своим моделям, или же наоборот, пишут в такой манере, что у них все дамы получаются на одно лицо, и это лицо чаще всего с той, чей портрет писался, не имеет никакого сходства — моя невеста прекрасный тому пример, потому что я никогда не узнал бы ее, если бы моя будущая теща не назвала ее по имени. Но даже несмотря на это, выглядел на портрете Бестужев хорошо. Так что интерес к нему дам очень даже понятен, тем более, что Миша, как назвал его второй господин, которого я пока не опознал, слыл весьма галантным кавалером. Не понятно мне другое: за что его все-таки высылали уже второй раз из Англии? Официальное определение было настолько расплывчато, что не выдерживало никакой критики — резкое высказывание в адрес кого-то из палаты Лордов, или Общин, или… А, впрочем, неважно в адрес кого он резко высказался. Тем более, что за это не выгоняют из страны. Когда пришло повторное уведомление, я лишь поморщился и направил его в Берлин к папаше Фридриха. Тому вообще начхать, кто там чью страну представляет. А с Георгом у меня и так плохие отношения. Во всяком случае, Бестужев не был официальным послом, то есть верительные грамоты он королю не вручал. Он был всего лишь резидентом от Российской империи, которую, к слову, империей Великобритания так до сих пор и не признала. И посла не прислала, только опять-таки резидента, которого я уже тыщу лет не видел, наверное, не может из дома выйти, рога не дают в дверь пройти. И я внезапно поймал себя на мысли, что мне действительно любопытно, что же такого сверхважного Бестужев может привезти из Берлина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})