Карусели над городом - Юрий Геннадьевич Томин

эта затея не имела бы смысла. Нет, пожалуй, они о нас кое-что знают. И, скажу тебе, мне это не очень-то нравится. Боюсь, что мы с тобой поступили неверно, нужно было бы немедленно сообщить куда-нибудь.

— Куда сообщить-то, Алексей Палыч, ну куда?

— Хотя бы в город, в мой институт.

— Ждут они нас там ночью…

— Это верно, — согласился Алексей Палыч. — И позвонить неоткуда, и позвонить некому. Завтра все решим. И… — Алексей Палыч прижал к губам указательный палец.

— Железно, — сказал Борис. — Три могилы, два креста.

Возле дома учителя заговорщики расстались.

Борис побежал дальше. Алексей Палыч вошел в калитку, снял у крыльца ботинки и на цыпочках подошел к двери в прихожую. Доски отвратительно заскрипели, но в доме было тихо. Алексей Палыч в темноте пошарил на полках, нащупал три пакета, несколько банок и запихал их в портфель.

Обокрав таким образом маленького внука, Алексей Палыч надел ботинки и открыл дверь в кухню. Из комнат не доносилось ни звука.

Пальто удалось снять бесшумно, но, пробираясь в свою комнату, Алексей Палыч зацепился портфелем за кухонный стол. Звякнула посуда. Из ближней комнаты донесся сонный голос Татьяны:

— Папа, это ты? Почему так поздно? Мама ругалась…

— Я уже давно дома, — сам не зная почему, солгал Алексей Палыч. — Это я — попить. Ты спи, Танюша, спи.

Анна Максимовна была на дежурстве. Не зажигая света, Алексей Палыч разделся и лег.

Во сне Алексей Палыч дергал ногами и стонал. Ему снились люди в милицейской форме, которые толпой гнались за ним по пустынной и бесконечной дороге.

День 2-й

Человек уходит — улики остаются

На другой день за завтраком Анна Максимовна спросила:

— Где ты пропадал вчера вечером?

— В школе.

— Что же ты там делал до поздней ночи?

— Почему до ночи?

— А во сколько ты пришел?

— Да не так уж и поздно.

— Часов в двенадцать, — сказала Татьяна.

Алексей Палыч покосился на дочь. Татьяна имела привычку говорить правду в глаза.

Особенно когда эта правда ее не касалась.

— Вот еще скажешь — в двенадцать!

— Ну, без пяти. Я же слышала, как часы били.

— Ты поторапливайся, — сказал Алексей Палыч. — На электричку опаздаешь.

— Электричка тут ни при чем. Ты, папа, пожалуйста, не увиливай. Мама крутится как белка в колесе, а ты ей совсем не помогаешь, — заботливым голосом сказала Татьяна.

Татьяна была хорошей дочерью. Подкинув Андрюшеньку Анне Максимовне, она понимала, как тяжело приходится матери. Это понимание Татьяна со свойственной ей откровенностью выражала вслух. Анна Максимовна охотно принимала сочувствие: большей платы ей и не требовалось. Кроме того, Татьяна была заботливой матерью — она считала, что Солнце, Луна и прочая Вселенная должны вращаться вокруг ее сына. Алексей Палыч, по ее мнению, вращался недостаточно быстро.

Когда в доме появился Саша, у Алексея Палыча мелькнула было мысль о мужском единстве, о том, что силы теперь будут уравновешены — двое на двое. Но Саша в разговоры вступал редко, больше отмалчивался. Он понимал, что для хорошего мужа слишком много летает.

— У нас картошка кончилась, — сказала Татьяна. — Неужели нужно все взваливать на маму?

— Сегодня куплю. А ты собирайся и отправляйся, — с раздражением сказал Алексей Палыч.

— Папа, если ты думаешь… — начала было Татьяна, но Алексей Палыч ее прервал:

— И не разговаривай со мной, как с ребенком. Я уже вышел из этого возраста.

Мать и дочь переглянулись. Такого Алексея Палыча они еще не видели. Рядом с ними за столом сидел незнакомый человек — грубиян, вообразивший, что он на самом деле глава семейства.

Анна Максимовна ощутила легкое беспокойство.

— У тебя неприятности? Что-то случилось?

Но Алексей Палыч уже раскаялся и включил задний ход.

— Что со мной может случиться? — мирно сказал он. — Ты подумай сама: ну что может случиться в Кулеминске?

Анна Максимовна вздохнула. С той поры, когда ради нее Алексей Палыч забросил свои облака, у нее сохранилось чувство вины.

— Ты бы хоть завтрак с собой брал в школу, — сказала она. — Какие уж там опыты на голодный желудок.

«Еще и какие!» — подумал Алексей Палыч.

— Давай свой портфель, я тебе завтрак заверну.

«Как бы не так, — подумал Алексей Палыч. — Интересно, что я туда натолкал в темноте?»

— Спасибо, я поем в буфете, — сказал Алексей Палыч вслух. — Ты мне дай, Анечка, рубля два. И сумку для картошки.

Зайдя в спальню, Алексей Палыч затолкнул портфель с украденным продуктом под шкаф и отправился в магазин.

Знакомая продавщица (в Кулеминске все продавщицы со всеми знакомы) взвесила десять килограммов картошки.

— Или своя кончилась? — спросила она, хотя прекрасно знала, что Мухины картошкой не занимались.

— Да вот так… — ответил Алексей Палыч, чувствуя себя белой вороной, потому что в Кулеминске картошку сажал даже сам директор крупяного завода.

— Неважная картошка, — сказала продавщица и шепнула: — Анне Максимовне скажите, чтобы зашла. Есть баночная селедка.

— Хорошая? — наивно спросил Алексей Палыч.

— Да вы что! — изумилась продавщица. — К нам из города приходили, по пять кило брали.

И вот тут, размякнув, Алексей Палыч совершил первую ошибку. Сама по себе ошибка была незначительной, но, как увидим, будут другие ошибки, и это приведет к большому скандалу.

— Скажите, Клавдия Петровна… — В Кулеминске все продавщицы носили имя Клавдия. — Скажите, Клавдия Петровна, а что примерно едят дети месяцев трех-четырех?

— Мальчик или девочка? — деловито осведомилась продавщица.

— Ну, скажем, мальчик…

— Мальчик… — задумалась продавщица. — Конечно, это все равно — мальчик или девочка. Это я так спросила… У меня-то девочка. А вот у вас как раз мальчик, разве вы не знаете, чем его кормят?

— Он уже большой. А чем кормили раньше, забыл.

— Да и я забыла. Моей-то семь лет, все лопает, лишь бы побольше. А вам зачем?

— Просто так. Из любопытства.

— Из любопытства… — протянула продавщица, и глаза ее нехорошо засветились. — Ну, ясно, из любопытства… Как