«Нехороший» дедушка - Михаил Попов

— Ты что-нибудь понимаешь? — мрачно спросил подполковник.

— Пока ничего.

— Вот ты сейчас садись и езжай туда.

— Зачем?

— Поедешь и расспросишь, что к чему. Что за деньги? что за митинг? кто организовал? кто пострадал? Видишь, там передают, что есть раненые. Кто эти раненые? Какова судьба денег? Видишь, пишут, что после взрыва обманутые дольщики не долго были в шоке. До приезда милиции очистили от рассыпанных денег территорию. А милиция, находившаяся на месте, участвовала в очистке.

— А мне-то что там делать?

— Я же тебе сказал: твое дело — разведка. Перепиши имена всех, кого ранило, разузнай, откуда автобус, что за взрыв!

— Не понимаю…

— Я сам пока еще ничего не понимаю, но уже кое о чем догадываюсь. Сам бы сгонял, но ты знаешь мое положение. И не зли меня. Твой Пятиплахов — он далеко, а я вот он, хотя и в укрытии.

Майка подбрасывала на ладонях яйца, как картошки из костра:

— Сейчас почищу.

К месту взрыва нас, конечно, не подпустили, да я и не сильно прорывался. Мы побродили вокруг вдоль натянутых ленточек. Я попросил Майку снять меня на фоне дома с названием подходящей улицы, пригодится для отчета перед подполковником. Мы решили перекусить, вернее, Майка решила, у меня все еще ее правильно сваренное яйцо стояло в горле. Она же требовала почти непрерывного кормления. Мы взяли горячие булки с серыми сосисками в заведении под названием «Русское бистро. Экспресс». Художник изобразил на вывеске мордатого усатого гренадера из времен войны с Наполеоном. Майка занялась булкой, я рассматривал вывеску. Еще пару дней назад сделал бы профессиональную стойку и полез за фотоаппаратом. Тут был явный состав преступления против культуры. «Бистро» — по затрепанной легенде — это приказ русского конного оккупанта парижскому трактирщику: мол, давай обслужи меня с максимальной скоростью. Отсюда якобы и пошло название закусочных ускоренного питания. Но вот слово «экспресс» в данном случае мне кажется явным перебором. Это уже предполагает обслуживание со скоростью торта в морду. Я вздохнул и не достал фотоаппарат. Не было сейчас во мне профессионала.

— А дедушка нашелся?

Я отрицательно помотал головой. Девочка прикончила еду и желала общаться. Она весело облизывалась.

— Ты знаешь, из чего делают соевые сосиски? — спросила она.

— Стой, мне надо позвонить. — Я не врал — подумал, что неплохо бы расспросить Сагдулаева насчет этой истории со взрывом финансового автобуса. Наверняка к ним уже поступили хотя бы интересные слухи. Мне хотелось получше подготовиться к разговору с подполковником. А что разговор предстоит, я не сомневался.

Сагдулаев оказался недоступен.

— Так надо же что-то делать! — сказала Майка.

Наверняка мой взгляд был и пустым и отсутствующим.

— Вот, — она достала из кармана куртки сложенную газету. — Помнишь?

Я взял: теплая, затертая газета. «МК».

— Поедем поговорим с ними.

— С кем?

Она предлагала пообщаться с музыкантами, избитыми на прошлой неделе в подземных переходах метро. Зачем? Во-первых, ей это было почему-то очень интересно. Она ждала новой встречи со мной, потому что «они» никто не согласились с ней этим заниматься. А одну ее не отпускают.

— Кто это «они»?

— А, не важно, — махнула она рукой.

— Но я тоже не хочу этим заниматься.

— Но надо же что-то делать. Можно поехать искать дедушку.

— И ты знаешь, где его искать?

— Да.

Я кивнул: говори!

— В том доме с вышкой.

Я вспомнил дом с вышкой и, надо сказать, ничего безумного в предположении девчонки не увидел. Если вся остальная поверхность нашего незнания о том, где он находится, была идеально гладкой, то в этом месте явно ощущалась микроскопическая шероховатость. «Почему мне самому это не пришло в голову?» — обычно говорят в таких ситуациях. Я ничего не сказал. Не дал Майке возможности подрасти в собственных глазах. С ней и так непросто. А уж с загордившейся, хапнувшей лидерство в нашем тандеме, намучаюсь. Но, с другой стороны, надо все обдумать: что за домик? Князь там какой-то мутный, Кувакин, сталинская шарашка, — уже набор для небольшого борща… Но, в самом деле, не сунешься же прямо сейчас к воротам — тук-тук, а не спрятался ли здесь у вас некий странный дедушка?

Надо подумать.

Попозже и вместе с компьютером. А девочку так и так надо чем-то занять.

— Поедем.

— К дедушке? — Она вскочила как какая-нибудь супервнучка.

— Нет, к музыкантам. Какой там поближе?

Она бросила взгляд на потертый газетный лист.

— Переход с Театральной на Охотный ряд.

За целый день работы мы нашли четверых.

Первый стоял на вершине длинного пологого подъема, по которому, тихо шаркая, брели с разной скоростью пассажиры. Он стоял перед распахнутым на полу футляром, и мастеровито наглаживал скрипку длинным смычком.

Я бросил червонец в кучку монет и мятых бумажек и остановился, дожидаясь конца композиции. Он сразу же оборвал исполнение и уставился на меня подозрительным взглядом.

— Что вам угодно?

Худой, длинный, очень похожий на скрипача скрипач.

— Я из газеты.

— На тебя было нападение, — тут же торопливо добавила Майка.

Ему явно не хотелось отвечать. Дурацкая история, чепуха какая-то. Ну, налетел вдруг какой-то мужчина. Кричал не по-нашему.

— Он вас ударил?

— Да нет, перед носом махал кулаками. И все кричал что-то по-итальянски, кажется. Или по-испански. И одет странно.

— А откуда он взялся?

Скрипач пожал плечами. Он не мог объяснить. Он не смотрит на идущих мимо, когда играет, часто глаза просто закрывает, чтобы сосредоточиться. Может, этот крикун выскочил из-за спины, а может, отделился от толпы, что плывет навстречу.

— И чем все кончилось?

— Да ничем. Я отвернулся и снова стал играть. Он выругался…

— По-нашему? — быстро спросила Майка.

— Н-нет, но было понятно, что выругался, драться лез.

— Да-а?

— Да ерунда. Ну, нос немного разбил. И его увели. Два милиционера, у них там дверь. Вон. — Он махнул смычком перед собой.

— Понятно, — сказал я, тоскуя от бессмысленности всего этого.

— А как одет? Ты сказал, одет был не так, — влезла снова Майка.

— Ну, странно. — Скрипач потрогал концом смычка щеку. — Черный балахон от шеи до ног. Только грязный очень, вернее — оборванный. Старое все, заношенное.

Это было непонятно, но переспрашивать было лень.

— А что это вас так заинтересовало?

— А кучу музыкантов в тот день побили, — ответила музыканту Майка.

— Меня не побили.

— Спасибо, — сказал я.

Указанная милицейская дверь была закрыта, чему я втайне был рад.

В переходе с Белорусской кольцевой на радиальную, возле суровых партизан никто в этот день не играл, хотя «МК» определенно указывал, что тут был инцидент. Неужели закончившийся трагически для исполнителя? Майка не приняла моей шутки, ее это расследование занимало всерьез.

С Белорусской мы отправились в подземный переход под Новым Арбатом. Тот, что ближе всего к Садовому Кольцу.

Вообще-то если рассуждать логически, то все открытое воздушное пространство города принадлежит всем гражданам в равной степени. Мне часто забредает в голову эта мысль. Почему отдельные граждане позволяют себе пытать всех прочих своим жутким пиликаньем и вытьем. И что самое фантастическое, получают за это деньги. Обычный нищий стоит в сторонке, его можно не увидеть, а побирушку музыканта не можешь не услышать, не бегать же мимо них, закрывая уши руками. Получается какой-то прямо налог на возможность пользоваться одним из органов моих же собственных чувств.

Некоторые улицы невозможно форсировать законным подземным образом, вырытые переходы захвачены звуковой заразой. Мучительнее всего — самозабвенные чистенькие старушки, выводящие почти правильными, но беспросветными голосами «Мой костер в тумане светит», и «Ту заводскую проходную, что в люди вывела меня».

На этот раз нас ждала встреча с пьяненькой шайкой из пяти парней, двух гитар двух девиц и большого количества пивных бутылок, стоявших и валявшихся вдоль стенки. Парень, ретиво рубивший по струнам, изображал какое-то англоязычное рычание, одна из девиц с беспредельно глупой улыбкой топталась в центре перехода, держа за козырек перевернутую бейсболку. Собирала дань с проходящих, великодушно прощая тех толстокожих, кто не хотел раскошеливаться за предоставленное искусство.

Я пустил вперед Майку. Вскоре мы разговорились с ними. Нет, сказали они, того, кого били, здесь сейчас нет. Он вообще скрипач. А где его найти? А идите к театру на тот Арбат, на Старый. А как его кличут? Нет, он не рокер и не курит, у него нет кликухи.

Мы этого рокера без кликухи все же нашли. Он не играл в тот момент, когда мы к нему обратились с вопросом. Ел бутерброд, не уличную шаурму, а нормальный домашний: хлеб, котлета. Одет был бедно, но чисто. Сидел на раскладном матерчатом стульчике рядом с художником карикатуристом. Футляр со скрипкой держал между ног.