Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

Ускоряюсь. На финишную прямую с последним рывком выхожу, глаза прикрываю, в колено его пальцами ног упираюсь, выгибаюсь кошкой, ору мысленно. Ору! В голос! На полную громкость! Но даже в этом внутреннем грохоте слышу его мощный хриплый стон, проникающий в каждую клеточку тела, унося за собой в водоворот наслаждения.

Открываю глаза, зажимая пылающую пульсирующую промежность ладонью, успеваю уловить его дрожь в такт моей, его оргазм, его выдох облегчения. Как этот дьявол мешает наши биологические жидкости, кончая в кулак, прямо на мои трусики. Выжимает себя до исступления, кружевом собирает с головки каплю спермы и с какой-то лютой злобой запускает моё бельё в стену над кроватью.

Сползает на пол и шаткой походкой выходит из спальни, на ходу застёгивая ширинку, нервно подбивая под пояс брюк рубашку.

Злится. Конечно, злится, бесспорно, это так.

Довольствовался компромиссом, наизнанку выворачивался, приняв мои условия. Через себя переступал, через свои желания, в то время как мог бы с лёгкостью получить всё.

Меня. Другую. Любую.

Но вынужден зависнуть тут со мной, голову мою непутёвую охранять, давясь своим вожделением.

Так, секундочку… а где Эмир?

Одёргиваю подол, испытывая странное неописуемое волнение поднимаю трусики, нашедшие своё последние пристанище на подушке. Давлю позыв стыда и смеха, осознавая, что на этой постели спит его же мать. Проскальзываю в ванную и, не глядя на себя в зеркало, тщательно смываю с себя следы преступления. Старательно выстирываю совесть. Развешиваю сохнуть и приходить в себя.

Жалею о содеянном? Раскаиваюсь?

Жалею лишь о том, что не позволила всего.

Раскаиваюсь лишь в том, что лицемерила и с ним.

А с Солнцевым я мысленно уже рассталась. Со всеми мужчинами разом. Не нужен мне больше никто. Дерзко было даже думать, что кто-то способен его заменить. Наивно было даже пытаться искать. Глупо было даже начинать.

Он – мой приговор. И он только что хлопнул входной дверью.

Вылетаю из ванной со вполне однозначным порывом кинуться следом, но вовремя понимаю, что он просто пошёл курить. Бросаюсь к окну и вижу, как он выходит из подъезда, прикуривая на ходу. Как останавливается у края тротуара, так глубоко затягиваясь и так долго не выпуская клубу дыма, что меня передёргивает. Как раз в тот момент, когда он задирает голову, находя меня взглядом. Выпуская между нами ядовитое белое облако.

Стоит. Курит. Смотрит.

Одну, вторую, меня уже мутить начинает, а ему всё мало. Когда вообще пристрастился? Зачем?

Ведьмой меня называл… с чего я вдруг ведьма? Сирена – понятно. После моего экспромта само по себе напрашивается. Но я пыталась по телефону успокоить, не сработало, только сильнее расстроилась моя малышка, голос, искажённый динамиком, не узнала. Ни разу ещё её на ночь не оставляла, проснулась – а меня нет. Душа с телом расстаётся от одной мысли, выворачивает нутром наружу, лишь только представлю её детские страхи. Кнопка моя… хоть на стену лезь как обнять хочется. Её, его, разом всех. Казалось бы, какая малость. Какое ничтожное в рамках Вселенной желание. Что поделать, если моя Вселенная – они? Пашка только на своей орбите. Отдельная единица, обособленная.

Фокусирую взгляд на улице и под дых бьёт паническая атака – нет его там. Пустота. Ничего. Никого!

Разворачиваюсь и вскрикиваю, тут же зажав рот обеими руками.

Паша выдаёт насмешливую ухмылку и разворачивается к плите, шаря по шкафчикам. Без труда находит и кофе, и турку, и ложку, с первой попытки, с полпинка. Ясен пень, как в родовом гнезде его всё разложено, в том же порядке: Вероника Павловна приверженка привычек, хаоса не признаёт, особенно на кухне. Заметил? Обратил внимание? Вообще ни одной эмоции не выражает, щедро отсыпая ложку за ложкой. Как будто не было ничего между нами, ни сейчас, ни когда бы то ни было ещё. Впрочем, чему я удивляюсь? С его стороны всё именно так.

– Где Эмир? – нарушаю тишину отрешённым голосом.

– Повёз твоему Панфилову образцы ДНК, – ровный тон и явная издёвка, от которой неслабо так корёжит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Не мой, – чеканю сухо, брови у переносицы свожу.

– Все они твои, – смешок, турка на плиту. – Попался однажды – считай, увяз навсегда.

– Тебе-то откуда знать… – обида рвётся из груди, но застревает в горле, не затронув голосовых связок.

– Со стороны виднее, – флегматичное движение плеча и разворот на девяносто градусов. – Я не должен был. Прости, – искреннее раскаяние через всё лицо, ответная дрожь в губах.

– Меня больше твоя злость из равновесия выводит, – откровенное признание, поджатые губы и шапка пены в поле зрения, поднимающаяся из турки.

– Да я на себя, не на тебя… – морщится, а я кидаюсь к плите, но намерения свои надо было выражать точнее.

Секунда, и я в его крепких объятиях.

Секунда, и кофе на плите меня волнует в последнюю очередь.

Секунда, и обхватываю его в ответ, прикладывая голову к широкой груди.

Сердца долбят в унисон, нежность из берегов выходит, стремительно затопляя шесть квадратных метров абсолютным счастьем, глаза сами собой закрываются, умиротворением накрывает, спокойствием, радостью… любовью. Моей, безответной, но, обоих. Шальную мысль допускаю, а может, хватит её? На двоих. Не в моменте, чуть на подольше… Торгуюсь опять с судьбой… хоть на год, хоть на месяц, хоть на неделю. Планка всё ниже и ниже, а запах гари всё настырнее пробивает, игнорировать уже невозможно.

Разлепляемся. Так же в унисон.

– Попил кофейку, блин, – ворчливый выдох, тихий смешок, лукавый взгляд и мальчишеская выходка. Капитулирует в спальню, бросая на ходу: – Твоя очередь варить зелье!

Блин. Да почему я вдруг ведьма?..

Натираю плиту, обжигаясь о раскалённую конфорку, чтобы только по колпаку от его мамы не отхватить. Не то чтоб я её боялась, но лекцию по чистоте от опытного педагога выслушивать была совершенно не готова. Бедная, каково ей сейчас? Все глаза уж поди за ночь выплакала, не спала совсем, почти уверена. А я даже с Надюшей помочь не могу, пока Пашка по делам не уедет, пока Эмир не вернётся. Можно даже не рассчитывать, что они меня одну оставят.

Ставлю новую порцию на плиту и гипнотизирую взглядом. На этот раз не сбежит, самой нужен допинг.

Подумала и сама над собой посмеялась, проведя аналогию до предмета обожания, который, зараза такой, начал похрапывать в спальне!

– Вот гад… – шиплю беззлобно и, доварив кофе и выключив газ, топаю в единственную комнату, намеренно создавая как можно больше шума.

Залезаю на кровать, нависаю над ним и ловлю едва заметную улыбку.

– Падай, – отодвигает от торса руку, создавая для меня удобную ложбинку. – Кофе не поможет. Надо вздремнуть.

Падаю. Руку и ногу на него закидываю, по-хозяйски. Сейчас – мой. И только.

На скользкую дорожку встаю, понимаю это отчётливо. Но как отказаться от невинного объятия? Да и зачем? Погреюсь хоть немного, сколько получится, сколько дозволено будет.

Спать хочется нестерпимо, уютом нахлобучивает, веки тяжелеют, но так хочется подольше в сознании побыть, ощущая его рядом, что я пытаюсь завести непринуждённую беседу:

– Так что там с покушением? Какие мысли?

– Спи давай, – посмеивается, теснее прижимая к себе, – еле языком ворочаешь.

– Я просто представляю, как ворочается твой, – топлю на автопилоте, уже слабо соображая, что и зачем я делаю, – ну, знаешь, там…

– Возмутительная провокация… – тянет мелодично и причмокивает: – Возмутительно-прекрасная... Теперь и я представляю. Продолжай поить меня своим отваром, ведьмочка, посмотрим, чем всё закончится.

– Почему ведьма? – пытаюсь выгнуться, чтобы голову задрать и в глаза ему со всем недоумением уставиться, но он точно в тиски зажал – не шелохнуться. И молчит. – Паша-а-а-а…

– Да просто, – хмыкает себе под нос. – Мне так по кайфу.

– Глупость какая… – пытаюсь нахмуриться, но для кого стараться, если лица моего не видит?

– Покушение было больше похоже на прямую угрозу, но само по себе опасности не представляло, – возвращается к моему вопросу.