Ржаной хлеб с медом - Эрик Ханберг

Валтер был человек гостеприимный — приезжих ждало на столе угощение.

Гости ходили из комнаты в комнату, осматривались, желая, видимо, обнаружить что-то особенное. Зацепку какую, чтобы объяснить истинный смысл послеобеденного музицирования. Исподтишка наблюдали за хозяином. Но взгляд его был ясен и действия не вызывали подозрений. Надо было принять на веру: старику захотелось оригинально провести вечер.

Поросенок был накормлен. Корова выведена на лужок, паслась на отаве. Петух вместе с курами копошился за дровяным сарайчиком.

Солнце клонилось к закату. Бутылка коньяка, купленная по случаю концерта, опорожнена на вершок.

Можно было начинать.

— У меня тут вопрос один. Не буду ли я слишком близко в одной комнате с вами? Пойду-ка лучше в спальню.

Валтер оставил щель шириной со ступню. То ли не хотел пялиться на музыкантов: содержание дуэта явно не вязалось с внешним видом исполнителей. То ли действительно боялся, как бы не заложило уши.

Капелла начала со свадебного марша. Музыканты хорошо прорепетировали и за обещанные деньги старались играть честь по чести. Но необычность предприятия, видно, сковывала их. Инструменты плелись по нотам будто ощупью.

Дуэт Банюты и Вижута прозвучал уже уверенней. Соседи старались изо всех сил, чтобы оставить о себе добрую память. В конце концов номер должен был засвидетельствовать их творческую потенцию. Если выбор пал на них, надо было оправдать доверие.

Наконец певцы и инструменты замолкли.

Гости, притихшие, словно первоклассники перед учителем, ждали оценки. Но дверь не открывалась, хозяин не показывался.

Скрипач постучал смычком и шагнул в спальню.

Дядя Валтер сидел в мягком кресле, откинув голову на спинку, и смотрел в потолок. На лице покой, как у крестьянина, упрятавшего под крышу последний воз сена.

Концерт был окончен.

Окончена и жизнь.

Врача привезли через час и шестнадцать минут.

— Переживание было настолько сильным, что дядя Валтер не выдержал.

Осталось лишь выписать свидетельство о смерти.

После похорон, перебирая отцовские вещи, сын Валтера нашел в старом, затасканном кошельке сложенный маленьким квадратиком, истершийся на сгибах лист бумаги. Каждая буковка тщательно выведена, строчки тесно прижаты одна к другой.

Старый Валтер, видно, списал откуда-то рассуждения поэта Карлиса Скалбе о музыке «Банюты».

«Она как старый лес, куда входишь, поддавшись зазывному, мелодичному шелесту, и вдруг замечаешь, что перед тобой распускается один из тех непорочных цветов, которые можно найти только в лесных глубинах».

Дальше следовала цитата из Судрабкална, по всей вероятности, о той же постановке.

«Изумительная легкость птичьих трелей, что разлиты в музыке, кажется явлением другого мира. Он тоже наш, но существует лишь как предчувствие, бесплотный еще феномен».

Сын и невестка были в полном недоумении. Никогда в жизни их разговоры с отцом не касались оперных постановок.

— В цирк папочка ходил, — вспоминал молодой Валтер. — Когда приезжал в Ригу за покупками, оставался на ночь. И всегда говорил, что попытается раздобыть билет. Когда возвращался, мы спрашивали, что видел, как понравилось. Он неизменно отвечал: «Лучше всех были воздушные акробаты». Мы ведь в цирке не бываем. Туда больше деревенские ходят. Если на работе удается достать билет в театр, другое дело. А папочка о театре и слушать не хотел.

На похоронах Валтера все только и делали, что гадали, строили предположения, но яснее от этого ничего не стало.

Дядя Валтер ушел со своей тайной, и тайна эта раздражала. Как могло случиться такое, о чем в ближайшей округе никто и слыхом не слыхал? Когда здесь друг о друге знают все, включая содержимое шкафа и величину вклада на сберкнижке.

Старому Валтеру скрывать было нечего. Расскажи он, в чем дело, народ посмеялся бы и забыл.

В июне 1941 года Валтеру случилось провести день в Риге. Поезд обратно шел ночью. Валтер бродил по улицам и остановился у оперного театра. Он прожил без малого сорок лет и ни разу не открывал двери театра. Валтер всегда считал, что можно и чего нельзя себе позволить. Борозда не позволяла отрываться от дома, скудный достаток приучил быть скромным в желаниях. Но волна перемен во всей жизни сдвинула его с привычного круга, увлекла с собой и стала швырять. В ушах звенело: открыты все пути! Дорогу способностям! Раз так, отчего ему не пожертвовать один вечер опере? Хоть узнает, что она собой представляет. Валтер даже не поинтересовался, какой спектакль идет. Купил билет, и билетерша, сама приветливость, отвела его на левую половину, показала шестое место в четвертой ложе. Он сидел оцепенев, боясь шевельнуться и жадно впитывал все, что происходило на сцене, в оркестровой яме и в ложе. У него затекли ноги. Но он не смел их вытянуть, чтобы ненароком кого-нибудь не задеть. И только когда плечом нащупал опору, расслабился. Рассмотрел разукрашенный столб, который поддерживал ложу, — выше над ним, наверное, тоже сидели люди. Он не знал, как тут что называется, но опора ему показалась надежной, как липа в его дворе. Он даже позволил себе взглянуть украдкой на сидящую рядом женщину.

Если дни свои проводишь в борозде, в хлеву да на лугу и оттуда впервые пришел в оперу, от переживаний холод пробирает по спине.

На соседнем стуле сидело божественное создание. Валтеру показалось, что они всю жизнь ходили в этот дом, смотрели вдвоем на великолепие сцены, слушали, как взмывает и потом рассыпается на мелкие брызги музыка. В антракте он не осмелился выйти в фойе. Сидел на стуле и смотрел через плечо, как мимо ложи бесшумно плывет публика. Вошло создание.

— Вы все еще во власти музыки?

Деревенский житель и рта не раскрыл. Только согласно кивнул.

Подняли его аплодисменты. И божественное создание.

Повернулась, заглянула в глаза и, словно только что заметив его, удивилась:

— Я всегда хожу на премьеры. Тогда чувствуешь подлинное волнение. И сижу на пятом месте. Раньше я что-то не замечала вас.

Создание вышло и оглянулось:

— До следующей премьеры.

В следующий раз Валтер открыл двери оперы после войны. Просмотрел три премьеры. И все на левой половине, в четвертой ложе партера, на шестом месте. Но божественное создание на пятое место не пришло.

Валтер женился и в оперу больше не ездил. Целых пять лет. Но потом его снова потянуло к четвертой ложе. Покупал он не один билет, а два. Пятое место всегда оставалось пустым.

Много раз хотел Валтер рассказать жене о «Банюте», пригласить в Ригу. Однажды даже предложил:

— Может, сходим в оперу?

Жена посмотрела на него как на лунатика:

— Сдурел, что ли?

Валтер подумал: и вправду сдурел. Разве у нормального человека звучали бы в голове голоса:

«Останься, молю я! Ты моя звезда светозарная! Ты мое счастье волшебное».

Оттого нет-нет да и повторял:

— На каждого к старости молодая удаль находит. Дурак, ей-богу.

И находила эта удаль на него как раз в ту пору, когда телячье сено сушилось в зародах, а большой сенокос еще не начался.

Музыкальные критики уверяют, что дуэт Банюты и Вижута — лирическая кульминация оперы. Что ей присуща широкая плавная мелодичность и огромная эмоциональная сила.

Разговоры о дяде Валтере до сих пор не смолкают. Высказываются самые невероятные предположения. Ох, если бы кумушки знали, что покойник всю жизнь прятал от жены «Банюту». Если бы смекнули, что старый телятник на конференции, устроенной популярным журналом, отказался говорить потому… Да, почему? От него хотели услышать про гармонично прожитую жизнь. Но разве мог он рассказывать о ней, если в голове сама ни с того ни сего звучала мелодия:

«Останься, молю я! Ты моя звезда светозарная, ты мое счастье волшебное».

Дядя Валтер хотел говорить о всех тех, кто разводятся и женятся заново, о всех, кто живет шиворот-навыворот, о чести и бесчестии. Но заупрямился и молчал. Оживился лишь после конференции, когда рижские гости спросили, как спорится работа.

— Косим по утрам телячье сено, ставим в зароды.

ЛУЧШИЙ РАЦИОНАЛИЗАТОР

В журналистских поездках я всегда стараюсь побывать на выставках местных рационализаторов и изобретателей. Иной раз глянешь на хитроумные поделки деревенских умельцев — рот разинешь. До того они просты и гениальны. Придет ли в голову ученому, инженеру или конструктору, что вязка веников тоже требует технической смекалки? Да никогда. Веники вязали, вяжут, будут вязать и впредь. Велика ли хитрость — сложил березовые ветки в пучок, затянул проволокой, насадил на рукоять, и все дела. Метла готова. Ну, положим, кто-нибудь еще накинет петлю, чтобы поплотнее уложить ветки, покатает, примнет и только после этого оплетет проволокой.