Запоздалый суд (сборник) - Анатолий Емельянов

Теперь весь район, все соседи с зеленой завистью глядят на эти луга, и кое-кто тоже уже начинает подумывать над тем, как сделать урожайными и свои. Но немало и таких, кто завидовать-то завидует, а сам делать ничего не делает. Взять хотя бы того же соседа, что стог взаймы взял. У него тоже есть луга. Но когда Федот Иванович попытался было устыдить его за то, что он ленится пошевелить мозгами, тот ответил: «Так-то оно так, но не просто и осмелиться, тем более что райком на этот счет никаких указаний но давал…» Вот еще какие руководители есть! Не о хозяйственной выгоде думают, а указаний вышестоящих органов ждут. Потеха, да и только.

Теперь у «Славы» свои собственные семена трав. Да и не только для себя, но остается и на продажу. Худо-бедно каждый гектар семенников дает около центнера. Хочешь такой же луг заиметь, хочешь семена купить? Пожалуйста. Полторы тысячи за центнер. Дороговато? Что ж, поищи дешевле… Раньше дураков розгами лупили, сейчас таких вот иждивенцев, таких сонных налимов вроде соседа, ждущего указаний сверху, надо бить рублем! Поумнеть дурак вряд ли поумнеет, но все же ему вперед паука, а колхозу «Слава» доход… Оно, разобраться, его, соседа, и дураком назвать будет неправильно — просто хватки настоящей нет. В председательском дело нужен трезвый расчет. По — не только. Нужна еще и смелость. Пусть и основанная на этом самом расчете, по все же — смелость. (Не зря сосед и признался, что не может осмелиться!) У Федота Ивановича есть и то, и другое, у него есть и железная хватка, и смелый полет мысли…

— Погляжу я, Федот Иванович, — хороши у нас луга! — словно бы читая его мысли, говорит Вася Берданкин. Молчит какое-то время, а потом уже совсем о другом — Нас небось уже заждались.

Федот Иванович не отвечает, но мысли его теперь тоже переходят на другое. Теперь его мысли — о Шуре.

Не отложиться ли ему от своей ворчливой жены и не перейти ли совсем к Шуре? Жена, конечно, побежит в райком, дадут выговор, может, даже строгий и с занесением в учетную карточку. Ну, это ладно, выговор можно и пережить. А что потом? Потом будет жить-поживать. с молодой женой? Но ведь ей-то тридцать, а ему уже сорок девять. И так не молод, а на председательской работе и тем больше раньше сроку состаришься. Состаришься, а она-то еще будет в самом соку. И как знать, может, будет пилить хуже нынешней жены… Нет, тут рассудок терять нельзя, тут тоже должен быть какой-то реальный расчет. Излишняя храбрость может быть только по вред делу. Так что не будем храбриться. Уж, видно, как говаривали в старину, с кем повенчался, с тем и саваном покрылся. Поговорка невеселая, но, видно, в ней есть какая-то мудрость…

— Стерлядь сегодня должна попадаться, — Вася опять про свое. Сидит за баранкой, а сам уже давно весь там, на рыбалке.

— Не загадывай, — на этот раз отзывается Федот Иванович.

Александра Петровича Масленкина они нашли на берегу укромной заводи. Отличное место для рыбалки! Сура тут, обегая небольшой островок, разделяется на два русла. В правобережный рукав, около которого они обосновались, не только пароходики — катера и то не заходят по причине мелководья, так что рыба тут, что называется, непуганая.

С приездом председателя агроном забегал, засуетился, и Федот Иванович опять с неприязнью отметил про себя: ну, что мельтешишь-то? Ты же не мальчик на побегушках, а агроном колхоза. Почтение хочешь мне, как старшему, оказать — что ж, дело хорошее. По надо же все делать в меру. Вон погляди, как Вася держится — любо-дорого, независимо, хоть и понимает, что не меньше от меня зависит… Надо будет как-то поговорить с парнем на эту тему, чтобы людям в глаза не бросалось, чтобы не болтали, что вот, мол, Михатайкин холуя себе в подручные выучил…

Местечко славное, но на большой улов Федот Иванович не рассчитывал: сеть поставили поздновато, и приманку — тоже бы надо было запустить пораньше.

Так оно и вышло. Когда агроном с помощью Васи вытащил сеть, в ней оказались две стерлядки и шесть лещей. Не густо!

— Может, отважимся разок пройти бреднем? — предложил Вася.

Все понимали, и сам Вася в том числе, что предложено это было просто так, для красного словца: вода еще очень холодная, и, чтобы лезть в нее, надо действительно иметь отвагу.

— Па уху хватит, — сказал, как резолюцию наложил, Федот Иванович.

— Эта рыбешка не стоит и того, чтобы из-за нее сеть замочили, — еще хорохорился Вася, но опять же хорохорился больше для виду, потому что первым же начал собирать и укладывать сеть.

Федот Иванович достал из машины газеты и завернул рыбу.

— Зачем жадничать? Мы же не браконьеры, — и, взвешивая на ладони сверток, добавил — И так больше трех кило будет. Хватит!

Сели в машину и тронулись по тропе, которая какое-то время шла берегом реки, а потом юркнула в старый, местами сильно изреженный, лес.

В лесу сначала ехали тележной дорогой, потом просекой в молодых посадках. Тут было еще сыровато, и Вася включил передок. Несмотря на то что на ветровое стекло постоянно навешивались ветки густого орешника, а еще и приходилось ехать не прямо, а зигзагами, Вася ориентировался — не первый раз! — хорошо, и скоро они очутились на небольшой, окруженной со всех сторон кустарником, поляне. Посреди поляны стояли две разлапистые ели, а под их сенью — стол на четырех, врытых в землю, столбиках и вокруг него — тоже на столбиках — лавки. Этот стол Федот Иванович в шутку называл банкетным. За ним он угощал стерляжьей ухой приезжавших в колхоз дорогих гостей и, может, не очень дорогих, но очень нужных ему людей. Вторые здесь бывали, пожалуй, даже почаще. Многолетний опыт подсказывал Федоту Ивановичу, что некоторые дела и делишки можно устроить за таким вот, неказистым на вид, столом куда скорее и вернее, чем за полированным председательским в его кабинете.

Шура уже успела выскрести и вымыть стол и лавки, а на краю поляны разложила костер и повесила над ним котел с водой.

— Ну, рыбаки, где ваша рыба? — весело спрашивает Шура.

— Рыба есть, вот уха когда будет, — подлаживаясь под игривый тон Шуры, отвечает Федот Иванович и подает ей намокший газетный сверток.

Шура ловко подхватывает сверток, вываливает из него рыбу в большую деревянную плошку, затем берет пустое ведро и протягивает его Васе:

— Сходи за водой. Да побыстрей!

— Айн момент, — лихо отвечает Вася.

Васе как-то пришлось побывать в заграничной туристической поездке, и он при случае любит вставлять в разговор некоторые иностранные словечки или говаривать: «И мы Европу повидали!»

Знакомым ходом Вася спускается в ближний овраг. Здесь есть специально вырытый колодец. Колодец неглубок, метра полтора — не больше, но вода в нем чистая и вкусная. Его они с Федотом Ивановичем и Ванькой Козловым вырыли еще в прошлом году. И не просто вырыли — обвели срубом и сделали крышку: и меньше заметно, и осенью листьями и ветками не засоряется. А чтобы в колодец не попадала дождевая или вешняя вода, по обеим сторонам его прокопали желоба. Вынутая земля разровнялась, расплылась, желоба заросли травой, и для стороннего человека колодчик почти незаметен.

Следом же за Васей ушел с поляны и Александр Петрович:

— Пойду дровишек посуше наберу.

Дров и так хватит, дело не в дровах. Просто он знает, что Шура сейчас, не стыдясь его, полезет с нежностями к Федоту Ивановичу, и тот тоже станет с ней заигрывать. Шура-то не стыдится, а ему видеть такое стыдно, неудобно.

Он и вообще чувствует себя на этих попойках стесненно, неловко, неприкаянно. Есть же в году праздники — вот и веселись, ешь, пей вместе со всеми, а зачем в темный лес-то забиваться?! И Федота Ивановича подвыпившего, осовелого видеть неприятно, и домой приедешь — жена недовольна: где был, с кем пил? Что был он с председателем, это можно сказать, но как скажешь, что, кроме него, была и Шура, и какой-то вовсе бы тут никчемушный Ванька Козлов? Солгать? Лгать он с детства не умеет. Хоть и бедно они жили — семеро их было у матери, отца лишились рано — но честностью и правдой никогда не поступались. Так неужто теперь надо учиться хитрить и лгать?

Ему пришли на память прежние лесные застолья. Сидит окосевший Федот Иванович, облапив тоже пьяненькую Шуру, а перед ними Вася дурачится или Ванька Козлов своим тенором звенит — чувашские и русские песни поет. На песни Ванька неистощим. И голос у него не то чтобы выдающийся, но сильный, красивый. Особенно хорошо получается у него «Эх, дороги…», аж за сердце берет. Частенько эту песню и Федот Иванович подпевает. А еще Ванька большой мастак на частушки. И каждый раз они у него новые. А много и таких, которые сам же придумывает. Поглядит на председателя — выдаст частушку — не обидную, но задиристую — про председателя; взглянет на Васю или на него, агронома, — тут же готовы у него припевки и про них. Да, бывает, что не просто задиристые, но и ядовитые: то про тракториста, который спьяну на столб наехал, а бригадир Вася на это сквозь пальцы посмотрел; то про агронома, который молит бога, чтобы дождь пролился, но если, мол, дожди будут идти по заказу — зачем нужен колхозу и агроном? А председатель слушает такие частушки и как ребенок радуется: «Айда Ванюша! Пожги, пожги моих дружков! Так их, так!..»