Чувства в клетке (СИ) - Янова Екатерина

Сам не понимаю, как спрашиваю:

— Как тебя зовут, Колдунья? — а в ответ слышу.

— Ты что-то перепутал, колдунья в ту ночь утонула, вместе с русалками, — дыхание замирает, она не могла это сказать! Не могла! У меня бред?

— Повтори, — прошу хрипло, не узнавая своего голоса.

— Ты глухой?

— Ты не могла сказать именно это, — снова шепчу пораженно.

— Колдунья в ту ночь утонула, вместе с русалками. Точнее не так. Колдунью выловили, и продали на потеху другим козлам, которые похуже леших будут, — отвечает она резко и начинает вырываться. А я не могу вздохнуть. В голове пазл никак не складывается. Хочется спросить что-то главное, но мысли не желают собираться в слова. И только когда она выворачивается и пытается лягнуть меня ногой, я прихожу в себя. Хватаю ее крепче и придавливаю к земле.

— Говори, кто ты?! И кто тебя послал?! — кричу ей в лицо.

— Я сама себя послала.

— Кто ты? — спрашиваю с отчаянием в голосе, потому что уже почти знаю ответ. Сердце уже узнало ее, только разум еще протестует.

Она начинает смеяться. Громко так, и жутко. А потом замолкает и, глядя пронзительно, говорит:

— Я твоя смерть! Думал, не доберусь? Думал, не отомщу?

— Почему ты на нее так похожа? — шепчу я.

— Похожа? Да. На нее я просто похожа. Между той наивной Мариной, которая верила в твой треп, и мной настоящей общего осталось мало, — говорит она со злой улыбкой, которая меня добивает. Я окончательно убеждаюсь, что это она. Не копия, не подставное лицо, ОНА — Мариша!

— Этого не может быть, — шепчу пораженно, не осознавая вообще, на каком я свете. Только ее глаза и эта улыбка, я в них снова теряю себя, как тогда. А Марина усмехается горько:

— В жизни всякое бывает. Вижу, ты меня совсем со счетов списал. Но я вернулась оттуда, откуда не возвращаются!

Я уже ничего не понимаю. Я сжимаю руки на ее плечах сильнее и как безумный ору, заглядывая в ее глаза, ищу там ответ:

— Как?! Как?! Я похоронил тебя! Я на твоих похоронах был! Я видел, как гроб с твоим телом опустили в могилу! Я на этой могиле потом столько ночей провел! Да я там месяц назад был! — на последней фразе голос мой ломается, и заканчиваю я совсем тихо, — Как? Скажи мне?

— Хорошо играешь. Я почти поверила. Еще скажи, что любил меня когда-то.

— Играю? Зачем мне играть? — ничего не понимаю. О чем она говорит?

— Вот и я не понимаю, зачем, — говорит она, а потом все резко меняется. Она выворачивает руку, которую непонятно как смогла освободить, обхватывает меня ногами, бьет лбом прямо в нос, и вот я уже лежу на спине, она сидит сверху, а к моему горлу прижимается нож. Точно такой же, как тот, что я нашел в своем номере.

— Можешь не притворяться. Это тебя не спасет, — ее глаза полыхают яростью.

— Ты хочешь убить меня?

— Да!

— Почему не сделала этого сегодня ночью?

— Не успела.

Она смотрит на меня с гневом, такая чужая и такая родная. А я насмотреться не могу. Столько лет она приходила ко мне лишь во сне. А сейчас здесь. Со мной. Улыбаюсь как дурак, хочу прикоснуться к ней, пытаюсь дотянуться, но она не дает. Прижимает нож к моему горлу сильнее.

— Хочешь мою жизнь — бери! — произношу, глядя прямо в глаза. — Она итак твоя! — говорю с улыбкой и расслабляюсь. Опускаю руки, закрываю глаза. И почему-то становится так хорошо! Пусть убивает! Пусть забирает мою жизнь, которая итак принадлежит ей. Пусть забирает вместе с чувством проклятой вины, которая преследует меня всю жизнь. Почти хочу этого. Много лет уже хочу. Не забрала тогда меня темная река, оставила для чего-то. Наверное, для того, чтобы моя девочка сама пришла за мной оттуда. Дурацкие мысли. Больные. Секунды тикают, но ничего не происходит. Не чувствую боли, наоборот. Понимаю, что давление лезвия на шею уменьшается, а потом слышу звон металла о камни. Вес ее на мне исчезает, я открываю глаза и встречаюсь с повлажневшим зеленым взглядом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мариша, — сажусь, смотрю на нее внимательно, понимаю, что-то поменялось. Сейчас взгляд у нее другой, нежный, родной. Вот она, моя Мариша. Это невероятно, но я вижу ее и чувствую. Снова тяну к ней дрожащую руку.

— Ты живая, — касаюсь ее щеки. Это не мираж. Это она. Я по-прежнему не понимаю, как такое возможно, но удержаться не могу. Я в ее плену, в плену глаз, в плену запаха, ее чар. Даже если это сон, я не хочу просыпаться. Поднимаю вторую руку, легко касаюсь волос. Мне кажется, если надавлю сильнее, она исчезнет.

— Не уходи, Мариша, — шепчу как безумный, — не бросай меня снова.

Взгляд ее резко меняется, снова становится холодным, губы зло сжимаются.

— Я не бросала тебя никогда! Я не такая лживая тварь, каким оказался ты! — она отталкивает меня и бросается бежать. А я сижу и смотрю оторопело вслед. Не могу ни подняться, ни пошевелиться.

Нет. Это не призрак и не сон. А значит, это действительно она. Вдруг, меня накрывает волна понимания, как такое возможно. Объяснить это на самом деле просто — меня обманули много лет назад. И, кажется, я догадываюсь, кто это мог быть.

Моя картинка мира с треском ломается. Тот чудовищный пазл, который сложился много лет назад, рассыпается и складывается в новый, еще более уродливый. Его острые грани с новой болью и осознанием впиваются в душу. Я начинаю на себе ощущать всю чудовищность обмана, который затеян понятно кем — моим проклятым дядюшкой.

Как в бреду выбираюсь из пещеры, оглядываюсь. Упорно не понимаю, где я. Когда бежал сюда, дорогу не запоминал. Где-то вдалеке слышу рев мотора мотоцикла. Значит, выбралась уже моя девочка. Бежит от меня, прячется. А я опять ее догоняю.

Пока ищу дорогу, перебираю мысли, от которых рвет голову. Я видел тело, но его невозможно было опознать. Оно было обезображено настолько, что смотреть жутко. Марину опознали по платью и крестику на шее. В тот момент я легко в это поверил. Страшный пазл сложился. Но тогда я не знал Барона. Даже представить не мог, на что он способен. А сейчас могу. Сейчас я легко могу представить, что вместо Марины он мог подсунуть другое тело. Почему эта мысль не пришла мне в голову раньше? Он ведь отстал от меня далеко не сразу. Долго еще уговаривал жениться. Все не мог понять, что я нашел в простой русской девке. Ну, случилось так, что поделать. Она сама выбрала свою судьбу. Не понимал он, что с ее жизнью ушла и моя. Душа так точно. Осталась оболочка, которая ходила по земле, что-то делала, а душа мертвая была. И невеста долго рядом терлась. Как могла, предлагала себя, в любви клялась. Понимаю сейчас, что дядька мог таким образом от Марины избавиться, в надежде, что все пойдет по его плану. Если это так, то где была Мариша все эти годы? Начинает трясти внутри от гадкого чувства, зная Барона, мне страшно за нее. Страшно думать, страшно анализировать. Страшно эту правду узнавать не меньше, чем хоронить ее. Но я должен. Должен узнать все. Без этого жить дальше не получится.

Поднимаюсь на гору, дохожу до дороги. Байк мой одиноко стоит под деревом, где я его и оставил. Хочу завести, но понимаю, что это дохлый номер, потому что шланг перерезан, и топливо из него все вытекло. Засранка. Не хочет, чтобы догнал ее. Обижена. Меня винит во всем. Хотя в чем именно, до конца не понятно. Надо найти ее срочно, чтобы разобраться.

Дорога назад заняла пару часов. Пришлось пешком топать до оживленной дороги, а потом ловить попутку. Телефон мой сдох, искупавшись в воде. Вот тебе и дорогущая водонепроницаемая модель. Денег с собой у меня тоже не было почти. Так, какая-то мелочь в кармане. Подвозить меня никто не торопился. Остановился только дедок на стареньком грузовике. Повезло ему крупно. За помощь я его щедро отблагодарил потом.

Вернувшись в отель, первым делом потребовал на ресепшене ключ от ее номера. Вид у меня был дикий и потрепанный. Поэтому можно понять, почему пораженный администратор сначала не узнал меня. Даже грозил охрану вызвать. Когда дошло, кто перед ним, побледнел и дрожащей рукой протянул карточку-ключ. Я бегом двинулся в ее номер. Внутри трясло, хоть я и понимал, вероятности застать ее очень мало. По дороге в ее корпус меня догнал перепуганный Алекс. Он почти как мамочка кудахтал, причитал, как я мог поступить так необдуманно, как мог так рисковать. Увидев мой потрепанный вид, начал звонить доктору. Пришлось послать его подальше. Сейчас мне точно было не до доктора, и не до его переживаний.