Медный всадник - Дмитрий Вересов

– Позвольте мне, как хозяину, выразить свою признательность всем присутствующим… – начал Черкашин.

– Ради бога, Анатолий Степанович, не надо этого! – попросила кто-то из дам капризным голосом. – Ну, давайте просто выпьем по-людски! Мы же не на заседании!

Черкашин обиженно развел руками – мол, как скажете. Преобладал на вечере мужской состав, хотя некоторые из чиновников прибыли с женами. «Ангелина куда-то запропастилась», – отметил Переплет. Хотел спросить о ней у своего соседа, но тот был всецело занят поглощением пищи, и Акентьев решил не мешать.

У него отчего-то совсем не было аппетита, покопался вилкой в салате и оставил, предпочитая наблюдать за коллегами.

«Экие мерзостные рожи, – решил он через недол-гое время. – Только жрать горазды. Нет, очень вовремя я от вас ухожу. Вон тот и на человека совсем не похож, какие-то бородавки лезут прямо на глазах…»

Через секунду-другую Акентьев с изумлением убедился, что с его соседом, в самом деле, происходят какие-то странные трансформации. Лицо его, и так не вызывавшее особой симпатии, теперь превратилось в чудовищную морду, напоминавшую картины Иеронима Босха. Глаза без век навыкате, разновеликие шипы украшали его загривок, а на короткой шее появился ошейник, тоже с шипами – как у сторожевых псов. Смысл этого украшения был неясен, потому что конец цепи, прикрепленной к ошейнику, был в руке самого исполкомовца. Хотя слово «рука» здесь было не совсем уместно. Рука эта теперь напоминала перепончатую лапу земноводного и вдобавок снабжена коготками.

Его сосед поводил острым осетровым рылом перед собой, очки в роговой оправе слетели на пол.

– Ничего не вижу! – пожаловался он. – Света! Больше света!

– Со светом, товарищи, перебои! – отреагировал Черкашин. – Не хватает на всех света! Объективно рассуждая, справедливое распределение света в принципе невозможно, поэтому нет ничего крамольного в том, что в первую очередь мы, представители власти, получаем его в количестве необходимом для плодотворной работы и заслуженного отдыха. Коммунизм, как известно, это советская власть плюс электри…

Его монолог был прерван самым возмутительным образом. Лазарь Фаридович вспрыгнул на стол и, встав в позу, провозгласил, что он больше не верит ни в бога, ни в черта, ни в советскую власть, и в доказательство этого сейчас у всех на глазах совершит акт самосъедения. Слова у него не расходились с делом, ибо в следующую секунду он уже вцепился зубами в собственную кисть.

Милославский отодвинул свою тарелку, едва не попавшую под сапог Хохрева и, взглянув пристально на этот самый сапог, сказал только:

– Обувка у тебя славная, я возьму, когда ты закончишь.

«К чему тебе сапоги? – подумал Акентьев. – У тебя ведь и ног-то уже нет, только плавники какие-то торчат колючие, того и гляди, полетишь со стула!»

Милославский повернулся к нему.

– Что же я, по-вашему, совсем не слышу, о чем вы там думаете? – спросил он гневно и затряс руками. Между пальцев у него были прозрачные перепонки.

«Это просто какой-то рыбный магазин», – подумал Переплет, обводя взглядом коллег и сослуживцев. С ужасом и восхищением наблюдал он за этими метаморфозами – казалось, начинается светопреставление и не только в масштабе столовой. Там, за стенами санатория, мир тоже должен был измениться. Вот-вот тьма, скрывающаяся по ту сторону реальности, захлестнет его с головой. Он обвел взглядом почтеннейшее собрание и отметил, что изменения в той или иной степени коснулись всех его участников.

Похоже, он единственный сохранял человече-ский облик. А Ангелины нигде не было видно. Она хитрая, она все это предвидела. А может, даже это все и устроила. «О, эта девушка, – подумал он – от нее всего ожидать можно. Недаром она воспитывалась в моем доме, многое слышала, дети, они все видят, даже то, что незаметно взрослым.…Нет, нет, о чем это я. Это ведь не Ксения», – напомнил он себе.

Одна из дам игриво ему подмигнула. Он только теперь разглядел, что ее платье сплошь состоит из мелких черных чешуек, а язычок-то, язычок раздвоенный! Это будило эротические фантазии, совсем неуместные в данной обстановке, тем более, что в следующий момент на улице за плотными зашторенными окнами раздались выстрелы и крики.

Вошел человек с аксельбантом, запер за собой двери и о чем-то с минуту, наверное, шептал в ухо Черкашину. Тот замахал руками, призывая всех к молчанию. В тишине стало слышно, как в холле кричат, хрюкают, стучат. Потом в запертые двери ударили – по-видимому, чем-то очень тяжелым. Люди, рыбы, амфибии вскочили с мест, прислушиваясь.

– Они Ильича вместо тарана взяли! – догадался Черкашин и побледнел от ужаса, то ли не мог вынести такого святотатства, то ли понимал, что дверям теперь долго не продержаться.

– Да ты не паникуй! Он же гипсовый! – сказал, не отрываясь от тарелки, Никитин и попросил Акентьева передать ему соус. – Развалится раньше, чем двери разнесут!

Акентьев передал. Завороженный происходящим, он действовал автоматически и так же автоматически переставил подальше бутылку водки, которую едва не сбил на пол взбесившийся Лазарь Фаридович. Тот продолжал терзать собственную руку, крутясь волчком, пока не слетел на пол – один из гостей предусмотрительно встал, уступая дорогу.

– Как это «гипсовый»?! – спросил, багровея, Черкашин. – Бронза!

– Черта с два, бронза! – усмехнулся Никитин. – Гипс, крашеный бронзовой краской!

– Что вы спорите? – рассудительно спросил третий, имя которого Переплету было неизвестно. – Сейчас сами все увидим!

Двери не выдержали, распахнулись, показалась голова то ли бронзового, то ли гипсового истукана, за которой волновалось море приземистых существ, многие из которых были вооружены короткими пиками, топориками и дубинками. Из их ртов вырывались крики, напоминавшие одновременно и кваканье, и хрюканье. Они бежали, прыгали, катились к пирующим. Статуя Ильича, которую они выпустили из рук……Или что там у них было – лапы, наверное?! Так или иначе статуя разлетелась на куски, доказав правоту товарища Никитина, который немедленно потребовал выплатить ему деньги, причитающиеся по пари. Черкашин ответил, что никакого пари с ним не заключал, Никитин сказал, что пари было, и Акентьев сам разбивал руки.

Переплет немедленно вспомнил, что и правда, разбивал, как ни удивительно, хотя сидел он на другом конце стола и не вставал с места с самого начала ужина. Голова Ильича, отколовшаяся от статуи, опередила волну атакующих и подкатилась к самому столу.

– Низшие создания,…– вспомнил Акентьев, разглядывая незваных гостей, которые стремительно приближались к ним.

Нужно было бежать, спасаться от них, но ноги не слушались. Остальные гости смотрели на ворвавшихся скорее с любопытством, чем со страхом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});