Россия 1801–1917. Власть и общество - Сергей Пушкарев

При Петре Великом велено было всем, получившим хотя бы первый офицерский чин, дать «патенты на дворянство». Но, согласно манифесту от 11 июня 1845 г., потомственное дворянство приобретают на военной службе только получением первого штаб-офицерского чина (майора). А на гражданской – получением «чина 5-го класса» (т.е. статского советника). Более низкие чины давали звание «личного дворянина» или «почетного гражданина». В 1856 г. возможность получения потомственного дворянства была еще более ограничена: на гражданской службе – производством в чин «действительного статского советника», а на военной – в чин полковника или капитана 1-го ранга во флоте.

Между крупной аристократией и мелкопоместной «мелюзгой» находилась масса среднего поместного дворянства, сидевшего по своим «медвежьим углам» и занимавшегося сельским хозяйством. Дворянская молодежь обыкновенно поступала на службу (преимущественно военную). Получив первый или второй офицерский чин, выходили в отставку, обзаводились семьей и поселялись в отцовских имениях, где предавалась хозяйственным заботам или бездумному и бездельному «пошехонскому раздолью».

Его описывает Салтыков-Щедрин: осенью гонялись за зайцами, зимой ездили в гости и принимали гостей, устраивали пиры и пирушки5. Причем особенным гостеприимством и тороватостью отличались предводители дворянства, если хотели быть переизбранными на следующее трехлетие. Яркие типы провинциального дворянства дал Н.В. Гоголь в «Мертвых душах», но, конечно, не все помещики были ноздревыми, Чичиковыми, Плюшкиными и собакевичами. Знаменитые гоголевские персонажи изображены писателем с тонкой иронией, а их характерные черты – со свойственным Гоголю гротеском, показавшим истинный образовательный и моральный уровень помещичьей среды.

«Народ этот ни в высь, ни вширь, ни по сторонам не заглядывался. Рылся около себя, как крот, причины причин не доискивался, ничем, что происходило за деревенской околицей, не интересовался. Даже к сельскому хозяйству <…> помещичья среда относилась совершенно рутинно, не выказывая ни малейших попыток в смысле улучшения системы или приемов. Однажды заведенные порядки служили законом, а представление о бесконечной растяжимости мужицкого труда лежало в основании всех расчетов»6.

В 30-х – 40-х годах XIX в. среди более активной части дворянства просыпается предпринимательский дух. Некоторые дворяне заводят фабрики и заводы, принимают участие в винных откупах, пытаются завести усовершенствованные приемы обработки полей по английским образцам. Однако зачастую эти предприятия кончались крахом, а привезенные из Англии дорогие машины валялись в сломанном виде на задних дворах, возбуждая насмешки мужиков над барином, который «чудит». Причинами неудач были «круглое невежество экспериментаторов»7, недостаток капиталов и малая производительность подневольного крестьянского труда.

Крестьянская телега и барская бричка

2.2. Чиновничество и «почетные граждане»

Разделенное по «табели о рангах» на 14 чинов (от коллежского регистратора до государственного канцлера) чиновничье сословие держит в своих руках все отрасли и нити государственного и местного управления. Верхние этажи бюрократической башни заполняются обыкновенно представителями «столбового дворянства», нижние – пестрой массой выходцев из всех сословий: дворян, духовенства, мещан, «посадских». Даже потомственный дворянин, чтобы иметь право участия в дворянских собраниях, должен был иметь, по крайней мере, чин 14-го класса. В это время все, кроме духовенства, купцов и лиц «податных» сословий, или служили, или состояли на службе при ком-нибудь.

Кроме обычных бюрократических пороков – формализма, волокиты и чисто бумажного решения вопросов в ущерб живому делу и живым людям – чиновничье сословие, получавшее весьма скромное жалованье, отличалось в большинстве любостяжанием и лихоимством. Об этом свидетельствуют и царские указы о борьбе с лихоимством, и показания декабристов, и свидетельства современников, знавших чиновный мир по своей службе в нем (Ф.Ф. Вигеля, А.И. Герцена, Н.В. Гоголя, М.Е. Салтыкова-Щедрина и др.). В 1816 г. Александр I писал министру юстиции Д.П. Трощинскому:

«Поручаю вам усугубить надзор, чтобы правосудие не было помрачаемо ни пристрастиями к лицам, ни мерзким лихоимством, Богу противным и мне ненавистным»8.

А.А. Бестужев писал Николаю I: «Прибыльные места продавались по таксе и были обложены оброком. Кто мог, тот грабил, кто не смел, тот крал»9. А.И. Герцен характеризует чиновническое сословие как «класс искусственный, необразованный, голодный, не имеющий ничего делать, кроме служения, ничего не знающий, кроме канцелярских форм»10.

Ограничив доступ чиновников-недворян в дворянское сословие, Николай I не желал, однако, чтобы низшие слои чиновничества и другие промежуточные группы населения смешались с серой массой низших «податных» сословий, подлежавших не только платежу подушной подати и отбыванию рекрутской повинности, но и телесным наказаниям. Поэтому манифестом 10 апреля 1832 г. было учреждено новое сословие «почетных граждан» (потомственных и личных). Членам этого сословия была предоставлена свобода от подушного оклада, от рекрутской повинности и от телесных наказаний. В состав нового сословия могли войти чиновники, не имеющие прав на получение дворянства, лица недворянского сословия с высшим образованием, верхушка торгово-промышленного класса, а также законные дети личных дворян.

Типы москвичей: чухонец продает масло, торговка и щеголек, рыбак и разносчик дичи, молочница и прачка, конфетчик и парикмахерский ученик, разносчица календарей и журналов

Свадебная процессия горожан, 1840-е гг.

2.3. Крепостное крестьянство

Далеко не все крестьяне в дореформенной России были крепостными, но 22 миллиона крепостных составляли в Европейской России самую многочисленную группу населения, примерно 39%. Кроме того, в 50 губерниях Европейской России жило около 19 миллионов казенных крестьян и 2 миллиона крестьян удельных, проживавших на землях императорской фамилии. Так что в состоянии крепостного бесправия в 1857 г. находились две пятые всего населения и около половины крестьянства.

И в советской, и в дореволюционной литературе было принято рисовать положение крепостного крестьянства самыми мрачными красками. Помещиков полагалось изображать в виде извергов, которые находили удовольствие в истязании крестьян всеми возможными орудиями пытки – розгами, палками, кнутами, плетьми, железными цепями, рогатками, «щекобитками». Бесспорно, случаи жестоких истязаний крестьян были. Мы находим сведения о них в судебных протоколах и воспоминаниях современников. Но они именно потому и попали в акты судов и на страницы мемуаров, что рассматривались как преступления, как исключительные случаи.

Отвергая слащавую теорию «патриархальной власти», согласно которой помещики относились к крестьянам как заботливые родители к любимым детям, мы не можем, однако, принять и противоположной, весьма распространенной теории сплошного зверства «класса помещиков». Если даже согласиться с утверждением, что помещики видели в своих крепостных не людей, а рабочий скот, позволительно усомниться в том, что большинство сельских хозяев находило удовольствие в его постоянном истязании. М.Е. Салтыков-Щедрин, которого никто не заподозрит в сочувствии крепостному праву, пишет в «Пошехонской старине»:

«Вообще мужика берегли, потому что видели в нем тягло, которое производит полезную и для всех наглядную работу. Изнурять эту рабочую силу не представляло расчета, потому что подобный образ действия сократил бы барщину и внес бы неурядицу в хозяйственные распоряжения. Поэтому главный секрет доброго помещичьего управления заключался в том, чтобы не изнурять мужика, но в то же время не давать ему «гулять»11

Дать общую картину положения крепостного крестьянства невозможно, ибо в сотне тысяч помещичьих вотчин оно было чрезвычайно разнообразно и подвержено переменам. Декабрист П.И. Пестель пишет в 3-й главе «Русской Правды»:

«Весьма различно положение, в котором находятся различные дворянские крестьяне. У самых добрых господ они совершенным благоденствием пользуются. У самых злых – они в совершенном злополучии обретаются. Между сими двумя крайностями существует многочисленное количество разнообразных степеней злополучия и благосостояния»12.

В наихудшем положении находился класс «дворовых людей», составлявший в середине XIX в. около 10% 22-миллионной массы крепостного крестьянства. Лишенная собственного дома и хозяйства, постоянно на глазах у барина, нередко изнуряемая длительной работой дворня, особенно дворовые девушки, полностью зависели от господского произвола и третировались как «дармоеды».