Плохая хорошая дочь. Что не так с теми, кто нас любит - Эшли С. Форд

уезжать.

Она посмотрела на меня, затем на задний двор, туда, где я играла без разрешения. Она схватила меня за руку и повела к деревьям, взяла лопату и мешок из грубой ткани, валявшийся рядом с грилем. Потом мы шли дальше и дальше, пока не дошли до той части нашего участка, где прадедушка косил траву. Притоптав немного траву, бабушка воткнула лопату в землю. Она копала медленно, целенаправленно, как будто тайком похищала у земли ее сокровище. Почва была мягкой, и вскоре она попросила меня подойти поближе.

Я заглянула в яму и увидела садового ужа. Нет, двух, трех, четырех… множество садовых ужей. Они сплелись в своего рода узле, хотя и не вплотную друг к дугу. Они двигались быстро и упорядоченно один вокруг другого. Они не боролись и не старались побыстрее скрыться от нас или от кого-то еще.

— Что они делают, бабушка?

Бабушка смотрела в яму.

— Они любят друг друга, детка.

Порывшись в мешке, она достала жидкость для розжига, налила ее в яму и подожгла спичку. Трава вокруг ямы загорелась, змеи — тоже. Инстинктивно мне захотелось схватить их и отбросить как можно дальше, в безопасность, но я тут же вспомнила, как они кусаются; я колебалась слишком долго, чтобы им можно было помочь.

Продолжая гореть, змеи не уползали прочь и не бились в безумии. Они лишь плотнее прижимались друг к другу. Даже когда от огня облезали их чешуйки, они старались сильнее сплотиться, прижаться к другим змеям вокруг них. Их зеленая кожа темнела и покрывалась пузырями; из-под металлического капюшона каждой сочилась и закипала плоть. Они не паниковали, не убегали. Я заплакала.

— Тебе придется вернуться. Нам обоим придется вернуться домой. Мама скучает по тебе.

Бабушка взяла меня за руку, и мы обе продолжили смотреть в яму.

— Эти твари загорелись, но не покинули друг друга. Мы не отказываемся от своих. Мы не перестаем любить наших родных.

Она смотрела на меня, и ее глаза наполнялись слезами.

— Даже когда сгораем заживо.

8

Перед тем как отправиться в Индиану на автобусе, бабушка облачилась в розовый спортивный костюм и надела на меня такой же, чтобы мы не потерялись в толпе. Когда люди, ожидавшие автобус, толкались — особенно при посадке, — бабушка сжимала мои пальцы, притягивала к себе и пристально глядела на каждого, кто, по ее мнению, подходил ко мне слишком близко. Я ненавидела, когда она сжимала мне руку. Я ощущала, как страх и напряжение спускаются с лица бабушки по шее и плечам, переходят в ее руку, а затем и в ладонь, сминавшую мою. От этого я тоже начинала испытывать страх, хотя бояться, казалось бы, было нечего. Она заставляла меня бояться чего-то невидимого. Но мне нравились костюмы одинакового цвета. Я была слишком маленькая, чтобы испытывать неловкость от этого, мне не нужно было подчеркивать разницу между нами, к тому же моя бабушка всегда отличалась хорошим вкусом в одежде. Я гордилась тем, что похожу на нее. Гордилась тем, что меня видят рядом с ней, и мне становилось немного спокойнее от мысли, что она всегда следит за мной.

Через несколько недель после возвращения на ферму она сказала, что пора ехать обратно домой, что моя мама скучает по мне, но я не соглашалась. В автобусе я прижималась лбом к окну, стараясь держаться подальше от красной полоски с предупреждением о том, что это аварийный выход. Как-то во время одной из предыдущих поездок на автобусе бабушка сказала, что если я усну на этой полоске, то окно может открыться, я выпаду на дорогу, и никто не заметит, что меня уже нет. Я мысленно представила, как мое спящее маленькое тело вываливается из автобуса и со стуком падает на дорогу, тогда как все остальные, в том числе водитель, продолжают спокойно ехать в Индиану, нисколько не задумываясь о том, что одна маленькая девочка, которая только что находилась рядом с ними, лежит теперь мертвая где-то далеко позади. Я приучила себя к чуткому сну, научилась ощущать разницу между полоской и стеклом на лице. Сейчас же легкая вибрация автобуса на ходу успокаивала меня, и мне снились моя чайная чашка с блюдцем, оставшаяся на ферме, сама ферма, где я могла при небольшом воображении быть кем угодно и ходить куда угодно. Когда я проснулась, бабушка рассказала, что мама переехала в новое место, что там будет больше пространства для игр и что все мы начнем в Индиане новую жизнь.

Для меня в Индиане действительно началась новая жизнь, но не в том смысле, как обещала бабушка. Кое-что изменилось. Я отсутствовала почти год, и к этому времени у меня появилась маленькая сестренка Никки. Я знала о ее существовании, но как-то позабыла об этом факте. Ее отцом был Даррелл, но с нами он не жил. Тогда мне было трудно помнить о тех, кого я никогда не видела живьем. Сестренка родилась за два дня до моего дня рождения, а я даже не помнила, чтобы мама была беременной. Когда мама вернулась из больницы, я еще находилась в Миссури. Брат любил Никки так сильно, что постоянно твердил о ней. Я считала, что она красивая, даже красивее меня, прежней и нынешней, и бабушка это подтверждала.

Когда я вошла в дом вслед за бабушкой, мама обняла меня одной рукой. Брат же обнял так крепко, что мы упали на пол.

— Покажи ей площадку, — сказала мама.

На площадке не более чем в сотне ярдов от дома были две горки, две пары качелей и огромная песочница. Первым делом мы побежали к качелям. Раскачавшись как можно сильнее, мы спрыгивали с них, летели по воздуху и приземлялись в кучу с мягким песком. И улыбались друг другу широко, по-настоящему. Я позабыла обо всем на свете. Я забралась вслед за братом на горку, не в силах сдерживаться от глупой улыбки. У меня даже заболело лицо, в животе урчало от возбуждения.

— Смотри, — показал брат на край платформы, на которой мы стояли.

Я склонилась, увидела кое-что и тут же шагнула назад. Перед нами извивались две половинки огромного земляного червя, перерубленного кем-то пополам. Брат положил мне голову на плечо и сказал:

— Он скоро умрет.

Мы повернулись и скатились с горки друг за другом.

Долго привыкать к новому дому мне не пришлось. Моя малышка-сестренка была забавной, у моего брата была приставка Nintendo с двумя контроллерами, мама поставила в моей спальне белую кровать, белый