Монета Александра Македонского - Наталья Александрова

Я не хочу сказать, что какие-то языки мне знакомы – мое знакомство с иностранными языками не сложилось, но все же по фильмам и песням я чуть-чуть поднахваталась и могу на звук отличить английский язык от французского или, скажем, итальянского. Так вот, это был ни тот, ни другой и ни третий. А также, по-моему, не немецкий и не финский (был у меня один знакомый финн). Так вот, тот язык, на котором говорил коротышка, не был похож ни на один из европейских языков. Он был какой-то рокочущий, гремящий, грубый, как будто горная речка, с оглушительным грохотом перекатывающаяся по камням. И еще… еще отчего-то этот язык показался мне очень древним.

Долговязый ответил поводырю на том же языке, только фраза была куда более длинной. И еще – еще в ней несколько раз прозвучало знакомое мне слово: Мардук. Имя теткиного дрессированного грача. Причем долговязый тип каждый раз произносил его в связке с еще одним словом: «кохба мардук».

Вот интересно, откуда он знает теткиного грача?

Честно говоря, эти переговоры на непонятном языке немного напрягли меня, и я даже слегка разозлилась на Никодима Никодимовича. Мало того что оставил меня одну в этом магазине, среди всего этого допотопного барахла, так разбирайся тут с какими-то подозрительными иностранцами…

Коротышка тем временем что-то ответил своему долговязому спутнику, после чего повернулся ко мне и часто-часто закивал, как китайский болванчик:

– Помочь, помочь! Вы очень можете нам помочь. Покажите нам монету!

– Монету? – переспросила я. – Какую именно монету? У нас довольно много разных монет…

Тут я вспомнила слова Никодима Никодимовича и проговорила с видом знатока:

– Могу предложить вам настоящий австрийский грош восемнадцатого века. Кстати, в очень неплохом состоянии.

– Нет! – Коротышка поморщился и замахал руками. – Нет, это нам не нужно!

А его долговязый спутник оттолкнул поводыря и пошел вперед, стуча по полу своей черной палкой. Подойдя ко мне почти вплотную, он резко ударил палкой в пол и повелительно прохрипел:

– Кохба мардук!

Я повернулась к коротышке, который производил впечатление более вменяемого и, по крайней мере, говорил по-русски.

– Скажите вашему другу, что он не у себя дома. Может быть, у вас – не знаю уж, откуда вы родом – так принято, но у нас полагается вести себя прилично!

Тут коротышка резко переменился. С лица его слезла слащавая улыбочка, он ощерился и прошипел:

– Ты еще нас учить будешь! Имей в виду, госпожи больше нет, и за тебя никто не вступится! Никто тебя не защитит! Так что лучше отдай монету по-хорошему!

Ну и ну, подумала я, поспешно отступив за прилавок, вот уж попала в переплет!

Здесь, за прилавком, была кнопка тревожной сигнализации. Никодим Никодимович показал мне ее на всякий случай и сказал, что если что-то случится и я нажму эту кнопку – полиция приедет самое большее через десять минут.

Он-то был уверен, что ничего не случится, и я тоже так считала, потому что в этом магазинчике нечего брать, но вот оно… в нашей жизни ни в чем нельзя быть уверенным!

Я протянула руку к кнопке – но тут рядом со мной оказался долговязый слепой и положил на мою кисть свою ладонь.

Слишком он шустрый и ловкий для слепого, подумала я. И слишком холодная у него рука. И тяжелая, будто каменная. Или чугунная. А он разразился длиннющей тирадой на своем каменном языке. А коротышка, который оказался тут как тут, перевел эту тираду всего двумя короткими словами:

– Не надо!

Я с трудом вырвала руку, еще немного отступила, пока не уперлась спиной в стену, и испуганно проговорила:

– Что вам нужно? У нас нет ничего ценного! Берите все что хотите и уходите, только не трогайте меня!

– Вот это правильно, – одобрил коротышка. – Мы возьмем то, что нам нужно, и уйдем. Только ты нам должна немножко помочь. Скажи нам, где монета!

– Ну вот, опять началось! – простонала я. – Я тут первый день, ничего не знаю и понятия не имею, какая монета вам нужна!

Коротышка взглянул на своего спутника и что-то сказал ему по-своему. Тот ответил – коротко и недовольно. Они как будто потеряли ко мне интерес и принялись шарить в шкафах. Воспользовавшись этим, я снова попыталась подобраться к тревожной кнопке, но фальшивый слепой (а я уже не сомневалась, что он очень даже зрячий) только повернул лицо в мою сторону, и у меня тут же отпала охота что-то делать. В конце концов пускай берут что хотят и убираются!

Коротышка открыл один из шкафов, издал удивленный возглас и повернулся к своему спутнику. Тот подошел к нему, заглянул через плечо и что-то проговорил. Мне самой стало любопытно, что они там нашли, и я немножко приблизилась.

Фантастическая парочка разглядывала деревянный ящичек, который стоял на полке. До сих пор этот ящик не попадался мне на глаза, ну да я тут особенно и не хозяйничала.

Долговязый еще что-то сказал по-своему и протянул руки к ящичку.

И в это время в магазине появился новый персонаж: из коридора, ведущего к лестнице, выбежал Казимир.

Шерсть у него на загривке стояла дыбом, глаза горели адским пламенем. Не останавливаясь, он подлетел к долговязому типу, вцепился когтями в край его плаща и моментально вскарабкался на плечо. Здесь он устроился поудобнее, издал боевой вопль и вцепился в лицо фальшивого слепого.

Тот вскрикнул, попытался отбросить кота.

При этом деревянный ящик выпал из его рук, с грохотом упал на пол и раскрылся. И из него уставилось на нас страшное лицо…

Я вздрогнула от испуга, на мгновение закрыла глаза и тут же снова открыла их.

Разумеется, это было не лицо, а маска – не какая-нибудь африканская поделка, а бронзовая маска, расписанная цветной эмалью. Ничего подобного мне прежде не приходилось видеть. Грозно насупленные брови, оскаленный рот, крючковатый нос и пылающие красными огнями глаза – маска казалась воплощением гнева и ярости.

И мало этого, из раскрытого ящичка потянуло каким-то странным запахом, от которого мне стало еще страшнее – как будто это был запах самого страха.

И не одна я ее испугалась: коротышка, увидев эту маску, попятился и испуганно воскликнул:

– Шамаш! Шамаш!

С этими словами он бросился к двери.

Долговязый тем временем продолжал бороться с котом. Тот драл его лицо когтями и грозил вот-вот превратить фальшивого слепого в самого настоящего. Отбиваясь от кота, он пятился к двери. Наконец каким-то чудом он сумел сбросить Казимира, отвел руки от лица (все пальцы его были в крови) и только тут увидел жуткую маску.

Выкрикнув то же самое слово, что и коротышка:

– Шамаш! – он побежал за ним.

Через секунду дверь с грохотом захлопнулась, магазин опустел, и мы с Казимиром остались одни.

– Ну, Казимир, ты молодец! – проговорила я в восхищении. – С таким котом не нужна никакая охрана!

Он замурлыкал и принялся тереться об мои ноги, явно намекая на вознаграждение за храбрость – мол, доброе слово, конечно, и кошке приятно, но блюдечко молока еще приятнее…

Я поняла эту безмолвную просьбу и налила ему в блюдечко теплого молока.

Затем огляделась и начала наводить в магазине порядок, между делом размышляя.

С каждым часом этот магазин казался мне все более странным.

Покупателей в нем не бывало, а когда зашла парочка – это оказались явные психи, да еще разговаривающие на каком-то непонятном языке. И они тоже ничего не собирались покупать. За счет чего же существует этот магазин? Для начала – на какие деньги живет Никодим Никодимович?

Ответов ни на один вопрос у меня не было, и я отдала все свои силы уборке.

Первое, что я сделала, – убрала в ящик ту страшную маску, которая так напугала странных грабителей.

Странно, может быть, мне показалось, но теперь эта маска не была такой грозной, как в первый момент. Больше того – бронзовое лицо предстало предо мной спокойным и умиротворенным.

Не успела я ликвидировать самые заметные следы разгрома, как вернулся Никодим Никодимович. Вид у него был какой-то странный – словно он хотел мне что-то сказать, но не решался.

Тут он заметил беспорядок в магазине и забеспокоился:

– Тосенька, что-то случилось?

Я не пожалела красок, рассказывая ему о визите странной парочки.

Старик ужасно переполошился, особенно когда я описала внешность фальшивого слепого, и долго заставлял меня припомнить все слова, которые он говорил. Я с трудом вспомнила, как он несколько раз повторил «кохба Мардук», и Никодим Никодимович еще больше испугался.

– Ох, что же я натворил! – причитал он. – Что же я наделал! Зачем же я оставил вас одну!

В конце концов его покаянные причитания мне надоели, как и сам этот магазин вместе с наполняющим его барахлом, и я заявила, что ухожу по делам.

На самом деле идти мне было некуда: с работы меня выгнали, домой идти ужасно не хотелось – свекровь пристанет с расспросами…

Я еще немного подумала и приняла неожиданное решение: навестить свою мать.