Личный демон. Книга 2 - Инесса Ципоркина

Так ее! — посмеивается кто-то третий, вмешавшись в их мысленную кошачью драку. Денница, Глазик, Камень — какая разница? Мужикам нравятся женские бои без правил, нравится думать, что мы тут из-за любовника друг дружке тумаки отвешиваем. Кто б вам сказал, милые, что дело вовсе не в вас.

Катерина нутром чует: Кэт готова сдаться, признать вину, в ногах валяться — а значит, она, Катя, наконец-то возьмет верх над лихим своим двойником. Не должно быть возле князя двух княгинь, даже в одном теле, двух ответов на один вопрос, двух решений на одну голову. Опыт пиратки, может, и пригодится Катерине… в определенные моменты. Но без теплых воспоминаний о бесправной флибустьерской жизни. Катя больше не хочет ощущать опыт Кэт как свой собственный. Она, Катерина, не задирала юбок перед матросами в грязных переулках, не стояла в дверях кабаков, уперев согнутую ногу в стену, не валялась пьяной в корабельных доках, не спала с сатаной в домике под сандаловым деревом. Она всего лишь провела сутки в голом виде на алтаре и на глазах многотысячной толпы зачала антихриста. По местным меркам это священный обряд. Так что нечего тут равнять меня с каждой шлюхой. Я не каждая, я священная.

То, что произошло между нами — тоже обряд, понимаешь? — упрямится Кэт. Сатанинские обряды непристойны — и разве я в этом виновата? Да, хозяин палат из грязи забрал мою душу, Тайгерм ее выкупил, оставив мое тело мне. Он ничего не сделал, чтобы спасти меня от виселицы, от пиратской участи. А за тебя он дрался с Уриилом. Я видела, как они сшиблись на границе света и тьмы, как ангел прощенный полосовал падшего собрата огненным мечом, как плоть расходилась под ударами, кровь вскипала и запекалась в ранах, а Денница только повторял: не отдам, не отдам. И шел вперед, под удары. Цапфуэль отступил, поняв: не отдаст. Умрет, если придется, за тебя, Катерина.

Почему он мне ничего не рассказывает? — сетует Катя, позабыв ненадолго про борьбу за власть, за единоличное владение собственным разумом и отцом своего ребенка.

Не может, вздыхает Кэт. Мужчины народ гордый, но стеснительный, мыслящий, но тупой. Я расскажу, как дело было. Если хочешь. Хочешь?

Что уж теперь, отмахивается Катерина. Все и так ясно: Люцифер на многое пошел, чтоб мы были вместе — и все-таки солгал мне. Сказал, детей не будет. Сказал, антихрист ему не нужен. Но его малявка, которой всего несколько часов от роду, меняет мое тело и ум, и чувствую я: Тайгерм лжет. И кому? Мне! Матери этого чертова ублюдка, то есть прости, маленький, моего дорогого сыночка…

Кэт смеется. Ехидно, по-девчачьи, с интонацией «А что я зна-аю…».

Ну давай уже, говори, сетует Катя. Еще резину тянуть будешь, Пута Саграда хренова.

Ему не нужен антихрист, потому что у него уже есть один.

Опять соврал, злится Катерина, прямо вспыхивает от злости. Говорил, никому детей не делал, а выходит, что делал. И кто он, этот старшенький папенькин сынок?

Не «этот», а «эта», поправляет пиратка. И не сынок, а жена. Вернее, Священная Шлюха.

Прежняя, что ли? — осторожно интересуется Катя.

Нынешняя! — Кэт только что не язык показывает. Ты!

Глава 4

Аколит и его дьявол

— Не болтай, Кэти, — смеется Тайгерм. — Оставь мне хоть немного грязных тайн, я все-таки князь тьмы. Ну все, вот мы и пришли. Здесь твои покои, Саграда, твой персональный рай в аду, как антихристам и положено.

Двери отворяются, будто в кино, в реальной жизни Катерина никогда такого не видела: огромные, неподъемные на вид створки одновременно подаются внутрь, раскрываются, величаво, приглашающе — и Катя, словно зачарованная, выскальзывает из объятий Денницы, идет вперед, пытаясь не думать о том, какие опасности таит персональный рай в аду. В мозгу тем временем проносятся десятки интерьеров, нелепо-помпезных и до чертиков неуютных. Только в таких номерах-люкс, если верить глянцу и кино, полагается жить сильным мира сего. В номерах-люкс они и умирают — от наркоты, блядок и руки киллера.

Как всегда, преисподняя щедра на сюрпризы: за дверью открывается простая, удобная комната. Потолок в углах скошен — видимо, персональный Катин рай помещается в мансарде. За окном что-то цветет, воркует, переливается, запах мандариновых и лимонных деревьев плывет в комнату, густой, маслянистый, неотвязный. На кровати лежит пестрое сатиновое покрывало, на покрывале раскрытая книга и блюдце с надкусанным эклером. Шоколадный эклер, приключенческий роман, балкон и голуби. Всхлипнув, Катя утыкается в грудь Мореходу — благодарит за исполненную в точности мечту. Не нужны ей никакие президентские номера и родовые замки: мансарда, похожая на материнские объятья — и рай посреди преисподней для Священной Шлюхи готов.

Для ее тела. Потому что ревнивая, неугомонная душа Катерины жаждет объяснений куда острее, чем тело — валяния на покрывале и поедания пирожных. Катя хочет знать, по какому праву ее, честную женщину, обозвали антихристом, который, если ей не изменяет память, был — или должен быть? — рыжий, одноглазый… Ну хорошо, хорошо, в некотором смысле так и есть! Она БЫЛА рыжей и БЫЛА одноглазой. Но антихрист-то мужчина!

Катерина поднимает голову и смотрит Деннице в лицо: отвечай. Рассказывай. Покайся.

На что она рассчитывает? На метанойю[28] сатаны? Знать бы еще, в чем. Понятно, что прегрешений Люцифера никаким калькулятором не счесть, но как он превратил ее, хорошую девочку Катю, в антихриста?

— Не смотри на меня, моя радость, — улыбается Денница. Развратно, боже, как развратно и весело он улыбается. — В себя смотри, в себя. Я лишь исполнитель желаний. ТВОИХ желаний.

— А я кто? Не путай меня, скажи как есть, — просит Катерина.

— Ты — частица моей Лилит. Боги земные, что я, мужчина, — и Люцифер расправляет плечи, как будто всем телом хочет показать, насколько он мужчина, — могу сказать нового про женскую сущность? Каждая из вас — Лилит, Астарта, Иштар, Анунит.[29] А значит, каждая из вас носит в себе и Лилит, и меня. Чем больше в женщине Лилит, тем выше шанс зачать ребенка.

— Антихриста, — уточняет Катерина.

— Да нет! — смеется Денница. — Просто ребенка. Моего. Нашего. Розового такого ребенка, с попой в складочках, понимаешь?

Катя понимает. Понимает она, матерь божья — или не божья, а досакральная мать-перемать. Будь оно все неладно, Катерина понимает: ему, нечистому, морального руководства человечеством мало, у него еще и инстинкт размножения взыграл. Ангел очеловечился и вызверился. Ну что ж, бывает. А только при чем тут антихрист по имени Катерина?

— Как ты это со мной проделал? Как ты меня совратил?

Уголовно-библейское «совратил» смешно звучит в устах взрослой замужней женщины. Но почему-то именно оно идеально ложится на Катино представление о том, как она дошла до жизни такой: застенчивая до робости, незлобивая до кротости, никому не делавшая зла Катенька стоит посреди собственной резиденции на самом дне ада, а в утробе ее — отродье дьявола.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});