Обряд - Александр Крашенинников

Ручей пересекал поселок посередине, ложбиной меж двух холмов. Вверх по течению в сторону мельницы не было ни дороги, ни даже тропы. «Значит, мельница-мутовка, без пруда, — подумал он. — Рыбачить негде, никто туда не ходит».

Гроза, должно быть, лишь задела Пристанище. Асфальт был уже сух, трава еще сверкала, но вода с полян скатилась, оставив кусочки коры, погнутые легкие былки, подсыхающие полоски нанесенной глины. Впереди на юге вовсю голубело, хотя солнца пока не было. Береза на опушке то сонно потягивалась, поводя ветвями, то вдруг трепетала, стряхивая последнюю влагу.

Дачник в полосатой пижаме, высоко поднимая ноги, ходил в ближнем огороде и, зачем-то приставив руку к глазам, длинно всматривался в дали своей заурядной местности.

Ноги в кроссовках промокли через пять минут, но одет был Игорь удачно: ветровка и вместо всегдашних джинсов спортивные брюки. Лес пополз в гору, выступили серые уродливые валуны, проплыл за деревьями гигантский, в метр высотой муравейник, внезапно показалась меж деревьев плоская каменистая вершина, и сразу за ней холм круто покатился вниз.

Полчаса спустя Игорь, держа в виду все более тончающий ручей, забрел в странные дебри. Среди ясного дня стало вдруг сумрачно, деревья поднялись, их ветви наверху плотно сцепились, трава, напоминающая осоку, хищно обхватила ноги. Мирные домашние муравейники исчезли, обгорелые пни жутко, нереально торчали в гуще нетронутого леса. Запахло болотом, грубо и раскатисто ухнула неведомая огромная птица, черным парусом мелькнув меж берез и елей.

Слева вдали мигнуло какое-то яркое пятнышко, искорка. Исчезло, опять мерцающе засветилось. Игорь, как-то вдруг оробев, пошел туда, на это пятнышко, Местность понизилась, ноги начали натыкаться на мягкие рыхлые кочки. Пятнышко, пропав, появилось еще левее. Он еще раз повернул. Теперь вокруг были только исполинские косматые ели, дневной свет почти исчез, в углублениях почвы свирепым маслянистым блеском посвечивала вода. Он остановился, глупо озираясь. Пятнышко — огонек, свечечка? — качнулось, отдаляясь, утонуло в сумраке, вынырнуло ярко-сиреневым и вдруг как-то по-человечески — так показалось — подмигнуло. Верховой шелестящий шум пронесся над головой Игоря, в ушах что-то тонко лопнуло. «Не ходи при болоте, черт уши обколотит», — вспомнилась присказка бабки Анны, он хотел улыбнуться, ободряя себя, но ничего не получилось.

Справа, из-под глухого темного сукна ближней ели высунулась рука и поманила а себе Игоря. Он, вздрогнув, подбежал к ели и нырнул под ее шатер. Там никого не было. Он огляделся, напрасно стараясь успокоиться. Вдали, в той стороне, где был огонек, расстилалось за деревьями бело-желтое свечение, точно лежала там тихая цветочная поляна. Он пошел к ней. «У-ух!» — выдохнуло сзади на весь лес. Он кинулся бежать, натыкаясь на прутья березового подроста, на жесткую хвою, спотыкаясь о корни. На лицо, точно маска, налипла паутина, за шиворот упала сухая хвойная иголка, уперлась в шею.

Свечение погасло, сумерки плавали за деревьями. Он встал, горячечно дыша. Густая серая тишина висела вокруг. В той стороне, куда было обращено его лицо, виднелась коричневая вода болота с разорванной пленкой ряски на ней. Синеватый пар или дым, стелясь, вытекал оттуда, тянул кисловатый запах. Голова кружилась, перед глазами вдруг начали распускаться и тотчас лопаться оранжевые цветы. Он попятился, повернул направо, налево и опять остановился, не зная, куда идти. Шагах в десяти от него внезапно упала красная тряпица, похожая на войлочный колпак. Он подбежал к ней. Колпак на глазах почернел, сипло залаял и кинулся прочь. «Это у немцев только черти красненькие, у нас они всегда черные, угольные», — опять вспомнилась бабка Анна. Он с силой, до боли потер виски. Сумерки медленно набрали дневной свет, невдалеке проступил озаренный солнцем прогал, полоска ручья блеснула в стороне. Но он не успел заметить и запомнить, где именно, в каком направлении ручей, день опять растаял, легла полутьма. Игорь стиснул виски. Сумерки не исчезали. Он опустил руки. В лицо тяжело дышало болото, за болотом опять ходило легкое свечение.

«Он черту баран», — прозвенело у Игоря в голове. Он двинулся вдоль кромки болота, намереваясь миновать его стороной. Там, откуда он пришел, было сухо, значит, мельница за болотом. «Нет, шутишь. Напрасно, напрасно…» — бормотал он. Впереди показался меж деревьев пятачок поляны, сбоку выдвинулся кудрявый черемуховый куст, и рядом с ним Игорь увидел растушую из березового пня человеческую голову. Голова была гладкощекой, ясноглазой и с тяжелым морщинистым лбом. Ноги у Игоря окаменели.

— Иди сюда, — сказала голова, и пень под ней качнулся, точно готовый вот-вот развалиться.

Он, чувствуя озноб, подошел. Внезапно клещевидная костяная рука обхватила левую лодыжку. Игорь другой ногой со всей силы пнул в голову. Что-то страшно затрещало, посыпалось, земля качнулась, скользнула. В спину толкнуло ветром, он, наклонясь вперед, почти падая, сделал несколько мощных неимоверных шагов и почувствовал, что стоит в воде. Огляделся. Вокруг была кочковатая разложина с черными торфяными разводьями. Отчаяние подступило к горлу, он провел рукой по лицу.

Лес тут был прозрачный, березовый, на другой стороне разложины виднелась приподнятость. Игорь побежал туда, разбрызгивая торфяную кашицу. В груди что-то раздулось, разбухло, подпрыгивало, сотрясая его. Дважды ноги обрывались в узкие мягкие ямы, он хватался за тонкие, гнущиеся под рукой стволы.

Миновал проподнятость, ввалился в кусты вереса и, выпрыгивая из них, увидел внизу летящий по камням ручей. Еще не веря, что наваждение кончилось, он подбежал к берегу и, наклонясь, окунул лицо в воду. Острые шипы свежо и весело пробежали по коже.

Вдруг вспомнилась молодая синеглазая голова на трухлявом пне и то, с какой ненавистью он ударил ее. Озноб этой ненависти, казалось, и теперь еще не прошел, он чувствовал его. Что-то с ним стряслось, что-то случилось.

Он опять выбрался наверх. В полукилометре вверх по ручью стоял почерневший от старости сруб без окон. Должно быть, это и была мельница. Он побежал к ней, прыгая по валунам, хрустя галечником.

День после грохота, тьмы и потопа опять разгорелся. Тонкий розовый пар струился над дальней лощиной, ручей слепил глаза, и удод в соседней роще горевал как-то покойно, умиротворенно. Солнце клонилось к западу, светило уже косо. Должно быть, он потерял уйму времени.

Мельница стояла ниже переката, очень крутого, почти водопада. Ольха, ивняк, крушина, черемуха плотно окружали ее, оставляя свободной лишь верхнюю часть сруба. Омуток фиолетово поблескивал под ней, радужно пенилась вода, вырываясь откуда-то снизу, точно из-под земли.