Третья тропа - Александр Власов

— Тут же рублей на сто! — испуганно воскликнул Вовка.

— На сколько? — переспросил чей-то знакомый, неподдельно взволнованный голос, и появился сержант Кульбеда.

Мальчишки оцепенели.

— Еле догнал вас!.. — Подвиньтесь! — Он сел на скамейку, взял футляр магнитофона, посмотрел на конфеты и успокоился. — Сказанул — на сто!

Мальчишки сидели как мертвые, а Кульбеда задумчиво смотрел на витрины гастронома.

— Что же мне с Вами делать?.. Помню, в пятом или шестом это было. Завелся в классе воришка — карандаши цветные у нас тащил. Что с ним только не делали: и совестили, и на сборах пионерских чистили, родителям жаловались. Даже били!.. А пройдет неделя — он опять, да еще и оправдывается: говорит-, болезнь у него такая. Как-то взяли мы и собрали денег, накупили карандашей целый ворох и на перемене запихали ему в портфель. Полный набили — еле закрылся!.. И все — вылечился! Как рукой сняло… Теперь, слышал, следователем где-то работает…

Ребята все еще молчали и не двигались, но липкий холодок страха уже отступил от них. Они не очень вникали в рассказ Кульбеды, а просто прислушивались к его говорку и ждали, что будет дальше. Ждали без страха, а скорее с любопытством.

Как поступил бы, например, капитан Дробовой, они хорошо себе представляли. А что придумает сержант, их Микропора, который еще ни разу не сказал и не сделал ничего такого, что было бы не оправдано внутренним мальчишеским судом?

Кульбеда снова открыл футляр и, вытаскивая по одному кульки, принялся вслух подсчитывать стоимость конфет. Он насчитал десять рублей тридцать копеек, положил кульки обратно и спросил:

— Сколько заплатили?

— Сорок четыре, — глухо ответил Фимка.

Кульбеда полез в карман гимнастерки, вынул письма в старых заношенных конвертах, документы, какую-то маленькую книжицу и вытащил из нее сложенную пополам десятку. Пошуршав купюрой, он по-стариковски прокряхтел:

— Э-эх!..

Богдан, как дирижер, взмахнул руками, и ребята подхватили:

— Нет на нас гвардии старшины Грязепуда!

— Неверно! — улыбнулся сержант. — Грехопуда! — Он развернул десятку. — Кто пойдет?

Никому не хотелось объясняться с кассиршей. Но Кульбеда и не настаивал.

— Пожалуй, самому придется. Вас еще заберут — выручай потом…

Он поправил фуражку, подтянул ремень на гимнастерке и пошел к гастроному. Магазин уже закрывался. Последние

покупатели расплачивались с кассиршей. Подсобница остановила сержанта в дверях, но он с такой изысканной галантностью козырнул ей, что ее рука опустилась. Мальчишки через витрину увидели, как Кульбеда подошел к кассирше.

— Рвем когти! — сдавленным голосом приказал Богдан и, соскочив со скамейки, нырнул в кусты за козырьком автобусной остановки.

Ноги у мальчишек сработали быстрее, чем голова. Ребята и не сообразили, как очутились в лесу. Они бежали несколько минут, пока Вовка не начал отставать. Ему мешал неудобный тяжелый остов магнитофона, судорожно прижатый к груди.

— Стойте! Подождите! — взмолился он, но Богдан продолжал шуршать кустами где-то впереди, и тогда Вовка рассердился: — Брошу твою музыку — будешь знать, как бегать!

Богдан остановился. Запыхавшиеся Фимка и Димка плюхнулись на поваленное дерево. Вовка сунул свою ношу Фимке.

— Нашли носильщика!

— Ты не очень гавкай! — пригрозил Богдан и встряхнул футляр магнитофона, в котором соблазнительно захрустели кулечки с конфетами. — Возьму и не дам!

— Ну и не надо! — надулся Вовка, — И бежать совсем не надо было! Микропора нас бы ни за что не продал!

— Много ты знаешь! — огрызнулся Богдан. — И не такие продают и закладывают!.. Это пока жареным не пахнет — они перышки свои чистят! Хорохорятся: хоть искры из них высекай — не выдадут, не подведут! А когда наколют, все эти з-зако-ны красивые — под хвост!.. Видали мы!..

Богдан говорил зло, быстро. Его точно прорвало. Но он опомнился и замолчал. Эти слова к сержанту не имели никакого отношения. Не то о Шурупе, не то еще о ком-то другом говорил Богдан.

— А ведь он последние деньги выложил! — вспомнил Фимка.

— Теперь без курева насидится! — подхватил Димка.

— Ищет нас там, у гастронома! — сочувственно произнес Вовка. — Ему без нас возвращаться в лагерь нельзя. Дробовой живьем его проглотит!

Богдан понимал, что все это говорится ему, что мальчишки ждут не дождутся, когда он поведет их назад — к гастроному или даже в лагерь. Да он и сам уже вдоволь набегался по лесу.

— И Славке Мощагину всыплют! — добавил Вовка и почувствовал, что болтнул лишнее: Славку вспоминать не следовало.

— Лично меня это не колышет! — вновь ощетинился Богдан. — А для Микропоры могу и вернуться. Собирайте магнитофон — и пойдем.

Пока Фимка с Димкой возились с магнитофоном, пока мальчишки, разделив конфеты, выбрались из леса на дорогу, прошло минут двадцать.

Гастроном уже закрылся и не сиял яркими огнями. Сержанта Кульбеды не было ни у магазина, ни на автобусной остановке. Над дорогой одиноко висела почти полная луна, да на берегу реки у причала горели фонари.

— Что теперь? ;-вырвалось у Вовки, который уже давно ругал себя последними словами за то, что увязался за Богданом. — Я даже не знаю, в какой стороне наш лагерь!

— То ты, а то я! — оборвал его Богдан. — Разницу улавливаешь?

Он ориентировался неплохо, хотя лесом и ему не удалось бы выйти к лагерю. Но рядом была река, и Богдан знал, что где-то слева в нее впадает лагерная речка. Ничего не объясняя, он зашагал вниз по асфальтовой дороге, ведущей к пристани. Мальчишки пошли за ним. Его уверенность успокоила их.

Два фонаря освещали узкие сходни, соединявшие с берегом плавучий, похожий на паром причал. На перилах висели спасательные круги. Под одним фонарем белело расписание пассажирских пароходов, под другим — какое-то объявление на фанерном щите.

Мальчишки подошли поближе.

Над двумя портретами бритоголовых мужчин чернела настораживающая надпись: «Их разыскивает милиция». Под каждой фотографией был напечатан короткий текст с указанием фамилии, имени, отчества и особых примет. Специально оговаривалось, что преступники вооружены пистолетами.

— Ничего лбы! — тоном знатока произнес Богдан. — Не фраеры желторотые! Что-то грабанули стоящее! В законе ходят!

— Как это в законе? — не понял Вовка.

Богдан презрительно повел плечами, хотя и сам не точно понимал некоторые словечки, которыми старался поразить мальчишек. Воровского жаргона он не знал и часто придумывал какое-нибудь выражение, выдавая его за «блатную музыку».

— Не пустые гуляют! — продолжал он. — С игрушкой и поросятами. Такие и на мокруху пойдут без кашля.

Этим он хотел сказать, что у преступников есть оружие, патроны и что они могут убить без колебаний.

Мальчишки опять не все поняли, но никто не захотел переспрашивать. Им бы поскорей к лагерю, подальше от этих пугающих портретов, от реки, от которой вдруг повеяло холодом. Но Богдан не торопился. Что-то веселое пришло ему в голову.

Он подмигнул преступникам и повернулся к Вовке:

— Карточки целы?.. Вынимай!

Вовка вытащил из-под рубашки фотографии. Богдан нашел в пачке портрет капитана Дробового, смазал оборотную сторону карточки конфетой и пришлепнул поверх одного из преступников.

— Хорошо!

Мальчишки заулыбались. Забавно было видеть капитана Дробового под извещением о том, что его разыскивает милиция.

— Такой же бритый! — хохотнул Богдан, довольный своей выдумкой, и вытащил из пачки вторую карточку — фотографию Клима с перекошенным лицом и пятерней, вцепившейся в бороду. Вовка подумал было вступиться за комиссара. Но опять шевельнулась в нем прежняя обида. По чьей вине остался он без палатки? Из-за кого торчит здесь ночью, вместо того чтобы спокойно спать в лагере? Богдан приклеил Клима поверх второго преступника и, отступив на шаг, полюбовался на свою работу.

— Эти даже лучше смотрятся!

Капитан Дробовой — бритоголовый, насупленный — вполне мог сойти за разыскиваемого милицией. А Клим — тот выглядел таким заправским бандитом, каких обычно изображают на сцене не очень опытные актеры.

В самый последний момент, когда мальчишки уже отходили от доски, Вовка все-таки сказал неуверенно:

— Может, снимем комиссара?.. Он, по-моему, не вредный, свойский.

— Свойский? — у Богдана снова появилась в голосе недобрая хрипотца. — Свойских нету! Запомни это, если сесть на гвоздь не хочешь!.. Был бы у меня брат, я и ему теперь бы не поверил!.. И комиссар твой — как все: не хуже и не лучше!

Он еще раз взглянул на доску, криво усмехнулся и пошел влево по прибрежной тропе, не оглядываясь, уверенный в том, что мальчишки от него не отстанут.

А сержант Кульбеда в это время шел по той же тропе навстречу.