Магнетизерка - Леонид Девятых

Рим — город, куда ведут все пути. Сия фраза ходит уже не один век. Читая документы, Татищев нарисовал в своем воображении то, что могло произойти с героями этого весьма необычного дела.

Татищев представил дом Жуяни на Марсовом поле в Риме, где под именем знатной полячки графини Селинской стала жить «побродяжка-княжна». Дом стоит уединенно и особняком, прикрытый с улицы небольшим тенистым садом. Ривас подошел к двери и негромко ударил в нее скобой.

Из окна, увитого виноградными лозами, сперва выглянула горничная, а потом в дверях показалась фигура секретаря «княжны» Чарномского.

— Я с письмом от его высокопревосходительства господина генерал-аншефа графа Орлова, — важно произнес де Ривас.

— От кого? — спросил Чарномский, с недоверием оглядывая де Риваса.

— От его сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова, с личным письмом, — со значением повторил посланец и протянул пакет Чарномскому: — Писано собственноручно его высокопревосходительством генерал-аншефом графом Алексеем Григорьевичем Орловым.

Секретарь судорожно схватил письмо и скрылся за дверью. Через минуту он с вежливым поклоном широко растворил перед де Ривасом двери.

— Простите, не узнал вас сразу. Пожалуйте, милости просим.

Чарномский едва сдержался, дабы не броситься расцеловывать флотского капитана.

Княжна приняла де Риваса в небольшой комнатке на нижнем этаже дома, выходившей окнами в сад. Здесь уже не было ни дорогих штофных обоев и бронз, как в Неаполе или Берлине, ни золоченой мебели, не было и десятков комнат, наполненных поклонниками, которые нетерпеливо ожидают любого ее приказания или хотя бы благосклонного взгляда.

Несколько убогих комнаток, три горничные, секретарь, аббат-иезуит и доктор, — вот и все окружение княжны Таракановой. И всюду, во всех углах — откровенная бедность. Сама «Всероссийская княжна Елисавета Тараканова, принцесса Владимирская, dame d’Azov», пленительница персидского шаха и немецких фюрстов, лежала теперь в чахоточном жару на кожаной софе, прикрытая голубой бархатной мантильей. В комнате холодно и сыро. Языки тощего пламени едва заметны в камине. Верно, «княжна» экономила даже на дровах.

— Благодарю вас за письмо, — произнесла она по-французски и закашлялась. — Я прочла его. Весьма признательна.

На ее щеках выступил нездоровый румянец.

— Прошу прощения, что я принимаю вас так. Я, видите ли, приболела. Как некстати! Впрочем, не будем об этом говорить, все это пустяки по сравнению с вестью, которую вы принесли.

Она привстала и, поправив свои пышные волосы, дружески протянула де Ривасу руку, которую тот весьма почтительно поцеловал.

— Как видите, за исключением самых преданных друзей, — она с благодарностью посмотрел на аббата и секретаря, — едва армия заключила мир с Турцией, меня тут же все бросили, оставив без средств к существованию. Мне надо платить за квартиру пятьдесят цехинов в месяц, но у меня нет ни байока, и мне нечем даже заплатить доктору. Я задолжала за провизию, меня осаждают кредиторы, грозит полиция.

Она снова закашлялась и устремила на де Риваса лихорадочно горящий взгляд.

— Но ничего, — вдруг со злорадством произнесла она, — когда Россия признает меня, я все им припомню.

— Ваше высочество, — почтительно произнес де Ривас, величая «княжну Елисавету» так, как ему было велено графом Орловым, и протягивая ей запечатанный шифром графа кредитив на имя банкира Дженкинса, — его высокопревосходительство граф Алексей Григорьевич предлагает вам небольшую помощь, дабы вы не чувствовали себя стесненной в средствах.

«Княжна» схватила кредитив, прочла и вскочила на ноги.

— Безграничный кредит! — «Княжна» со смехом и слезами выбежала в другую комнату. Послышалось громкое, истерическое рыдание. Чарномский вышел следом, а когда вернулся, был крайне взволнован и мертвенно-бледен.

— Ее высочество чрезвычайно вам благодарны, — с чувством произнес он, пожимая де Ривасу руку. — Не знаю, согласится ли она приехать в Болонью, куда приглашает ее граф Орлов, но смею надеяться, что согласится. Ведь ее высочество крайне смела, бесстрашна и… предприимчива. Я был бы очень признателен вам, если бы вы подождали ее решения день-два. А покуда держите все в величайшей тайне.

При этих словах он приложил палец к губам.

Более недели де Ривас и переодетый нищим лейтенант Христенек (на четверть немец, на половину еврей, а в остальном грек), присланный для подмоги Иосифу Михайловичу, посменно следили за домом княжны из австерий напротив ее дома. Поначалу ничего не происходило, «княжну» по-прежнему навещали доктор и аббат-иезуит. Затем она посетила контору Дженкинса, после чего расплатилась с долгами и полиция и кредитор перестали досаждать ей. Однако она и не думала собираться в Болонью.

* * *

Татищев оторвался от чтения, поднял голову.

Так вот когда познакомились де Ривас и Христенек, более четверти века назад! А может, были знакомы еще ранее. Незнакомых людей редко посылают для «подмоги» резидентам.

Павел Андреевич вздохнул и снова углубился в чтение. И его воображение, в котором ему отказывали плохо знавшие его люди (а кто мог похвастаться, что знает подполковника Татищева хорошо?), снова стало рисовать в сознании образы и картины, непроизвольно возникающие от чтения сухих строчек.

* * *

Дом Жуяни совершенно преобразился.

«Графиня Селинская» стала принимать гостей, держать открытый стол, начала выезжать, посещая то гуляния, то выставки и галереи. Ее красивейший в городе экипаж, а то и саму, наряженную и веселую, бешено мчащуюся на резвоногом скакуне с кавалькадой вновь появившихся поклонников, можно было ежедневно наблюдать на улицах Рима. У ворот дома днями и ночами тесно стояли экипажи, толпы нищих осаждали ограду, глазея во двор и оглашая криками всякое появление «княжны», а паче — ее блестящий выезд. Рим заговорил о сиятельной гостье, как до того о ней говорили Берлин, Венеция и Рагуза.

Де Ривас, будучи однажды на вечере у «княжны», изыскал возможность остаться с ней наедине и спросил:

— Когда вы намерены ехать в Болонью?

— Все устроится, будьте покойны, — не сразу ответила она.

Еще через два дня де Ривас письменно напомнил «княжне» о предложении графа Орлова. Ответа он дожидался бесконечно долго. Наконец капитан получил от «княжны» короткую записку, где она приглашала его на свидание в церковь Санта-Мария-Анджели. Здесь, в пустынном сумраке одной из молелен, она заявила:

— Желание благоденствия моему отечеству и моим будущим подданным столь велико, что я принимаю предложение графа. Я еду завтра.

Двенадцатого февраля, поместившись со своей свитой и слугами в несколько экипажей, «графиня Селинская» выехала из Рима на Флорентийскую дорогу. Артисты, художники и местная знать провожали ее пожеланиями удачи и держали батистовые платочки у глаз. Толпы народа долго бежали за ее поездом, в восторге от того, что присутствуют при сем действе и являются его участниками.

Какие-то два юноши бежали за поездом «княжны» столь долго, что поначалу, уменьшаясь в размерах, превратились в две точки, а затем совершенно скрылись из виду провожающих. Посему никто не видел, что они скорее соревновались уже в беге между собой, нежели пытались догнать экипажи. Бег их закончился, когда один из юношей, споткнувшись о неровности Флорентийской дороги, так приложился физией об эти неровности, что, кажется, своротил набок челюсть. Его соперник, разумеется, остановился тоже, помог товарищу подняться и повел его, рыдающего, обратно в Вечный город.

В Болонью «княжна», то бишь «графиня Селинская», прибыла шестнадцатого. Капитан де Ривас приехал днем ранее. Далее произошло то, чего многие до сих пор не могут простить генерал-аншефу графу Алексею Орлову. Его высокопревосходительство принял княжну весьма ласково, оказывал ей всяческие почести и, наконец, влюбился. Игра ли то была с его стороны во исполнение данного ему императрицей поручения, или на самом деле «княжна» охмурила и его своими чарами, только в отношении ее граф повел такие негоции, чтобы ни у кого не оставалось никакого сомнения, что он влюблен. Он дарил ей дорогие подарки, открыто выезжал с ней и даже покинул ради нее свою любимую фаворитку Машеньку Давыдову.

А потом граф тайно обвенчался с «княжной» во флотской церкви на адмиральском корабле «Три иерарха», что стоял на рейде в Ливорно. Роль попа при венчании исполнял де Ривас, коему наклеили фальшивые бороду, брови и усы, а роль диакона — лейтенант Христенек.

* * *

Здесь Татищев хмыкнул. Секретарь поднял голову, посмотрел на подполковника и снова углубился в свои бумаги.

«Ай да капитан флота! — подумал Павел Андреевич. — На все руки мастер! Ну ладно Христенек, на нем, верно, клейма ставить негде. Но вы-то, господин Ривас? Как же королевская кровь в жилах? Разве понятия о чести и благородстве для вас пустой звук? И как это возможно, чтобы в одном человеке уживались лихой брандер, герой Чесмы, выказавший вершины мужества и героизма, и обманщик, паяц, шут? Но факт участия в липовом венчании столь высокопоставленной особы и побродяжки, всклепавшей на себя высочайшее имя, может весьма пригодиться!»