Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев

И контрразведка, если у неё ещё не накопилось против тебя достаточно улик, делает вид, что верит тебе. А ты делаешь вид, что веришь, что она верит тебе.

Пребывание за границей требует большой специфики разведывательной работы.

...На пути к Копенгагену — я имею в виду буквально железную дорогу, которую я выбрал в качестве средства доставки к месту работы, — меня подстерегал неприятный сюрприз. В Восточном Берлине прямой копенгагенский вагон, который обычно цепляли к так называемому среднеевропейскому экспрессу, был в очередной раз забракован местными железнодорожниками и для дальнейшего путешествия признан непригодным. Проводники вагона посоветовали мне, не мешкая, перебраться в указанный экспресс, заверив, что приобретённый в «Метрополе» железнодорожный билет для этого годится.

Перебираться нужно было на соседний перрон, но для этого мне надо было воспользоваться подземным переходом, что при наличии багажа мест в десять—двенадцать представлялось весьма трудоёмким делом. Я приступил к перебазированию в одиночку и когда с подгибающимися коленками наконец перетащил последний чемодан, среднеевропейский «красавец» «Митропа» уже собирался покинуть Восточный вокзал. Пришлось в спешке забрасывать вещи в первый попавшийся вагон. Им оказался почему-то вагон с сидячими местами, так что из Берлина до Копенгагена я ехал в «комфортабельных» условиях подмосковной электрички.

Грязный, невыспавшийся, с ломотой во всех членах, я прибыл на Центральный вокзал Копенгагена и, слава богу, был встречен там третьим секретарём Валентином Ломакиным! В посольстве получили информацию о том, что наш вагон задержан в Берлине, но правильно предположили, что я всё-таки найду способ прибыть к месту дальнейшего прохождения службы без опозданий.

Поезд вполз под огромный дебаркадер Центрального вокзала, и какая-то незримая атмосфера нового и неиспытанного коснулась меня, как только я вылез из душного «митроповско-го» вагона. Эту незримую атмосферу я почувствовал органами обоняния. Замечал ли ты, дорогой читатель, тот особый синтетический запах, который встречает тебя сразу по прибытии за границу? Кажется, что ты попал в огромную парикмахерскую, наполненную лёгкими, еле обоняемыми ароматами духов. Переход от нашей родной «кислой» гаммы запахов к их особенно резок при пользовании самолётами — его можно ощутить с закрытыми глазами и ушами.

Время было раннее, воскресное. Вокзал был пуст, за исключением нескольких личностей кавказского типа, которые бесцельно слонялись по перрону, убивая время.

— Турки, — прокомментировал Ломакин и стал грузить мои вещи на тележку.

К нам присоединился водитель посольского микроавтобуса, мы вместе выкатили тележку на привокзальную площадь, погрузили вещи и поехали в посольство. Там меня поселили в маленькой комнатушке на верхнем этаже флигеля, в котором обитали технические сотрудники с семьями. На первом этаже располагалась начальная школа, а в подвале — кооперативный магазинчик, помогавший советским загранработникам выживать в условиях чувствительного разрыва между их покупательной способностью и ценами на повседневные товары в городе. Мне предстояло прожить тут пару месяцев, пока не будет подобрана квартира в городе.

Начальство до конца выдержало линию на соблюдение конспирации и на первых порах приставило ко мне «чистого» дипломата Ломакина, чтобы у датских контрразведчиков не возникло «шальных» мыслей о моём настоящем «профессьон де фуа». В ту пору в моде было наставничество, и сразу по приезде в Данию я в лице Ломакина тоже получил наставника. Валентин отвечал за контакты с местным «Обществом дружбы с Советским Союзом». Он был не намного старше меня, но уже успел поработать пару лет в Дании и считался опытным работником внешнеполитического фронта.

По характеру осторожен, замкнут, женат.

В его задачу входило введение меня в курс датских культурнополитических событий и реалий и плавное подключение к коллективной работе посольства. Ломакин представил меня руководству общества, и под его наблюдением я стал делать первые робкие шаги на поприще укрепления дружбы Дании с Советским Союзом. Конечно, большинство активистов общества были коммунистами, но не все. Уже тогда мне бросилось в глаза, что средний возраст членов общества, как и в датской компартии, склонялся к шестидесяти годам, что давало пищу для размышлений. Конечно, не все симпатизирующие нам в те годы датчане состояли в обществе, но если среди активистов преобладали одни старики и коммунисты, то напрашивался вопрос: кто же встанет во главе этой организации через десяток лет?

При мне сменилось несколько руководителей общества. Когда я приехал в Копенгаген, его правление возглавлял Ингмар Вагнер, но в 1973 году его сменил семидесятивосьмилетний адвокат и общественный деятель Хермуд Ланнунг — можно сказать, легендарная личность. Благодаря своему колоссальному опыту и авторитету, он в значительной степени способствовал активности этой общественной организации, но в силу своего преклонного возраста с трудом уже справлялся со своими обязанностями. К тому же общество было у него не единственной общественной нагрузкой.

Хермуд Ланнунг — ходячая история нашего века. Родился он в семье датского помещика на острове Зеландия (впоследствии он будет называть себя «деревенским пареньком»), окончил провинциальную гимназию города Соре, которая дала стране не одного политического и государственного деятеля. Главной особенностью этого датского Кембриджа было то, что уже в начале века там преподавали русский язык. Это и определило судьбу Хермуда.

В начале 1917 года в одной датской газете появляется объявление о том, что датской миссии в Петрограде требуется сотрудник со знанием русского языка. Студент юридического факультета Копенгагенского университета, не раздумывая, подаёт заявление в Министерство иностранных дел, и в марте 1917 года он уже гуляет по улицам революционной русской столицы, представляя, кроме датского МИДа, также и Датский Красный Крест. «Деревенский паренёк» из Зеландии становится свидетелем исторических событий в России, оказывается в самой гуще политических событий. Он закладывал ватой уши от выстрелов «Авроры», видел и слышал Ленина, представившего первый декрет советской власти о мире, ходил на Дворцовую площадь сразу после взятия Зимнего дворца революционными матросами, солдатами и рабочими и нюхал запахи разлитого ими на площади вина из царских подвалов.

В 1919 году Дания прерывает отношения с большевистской Россией, и Ланнунг возвращается домой. Но уже в 1922 году он появляется в нашей стране снова — на этот раз в качестве комиссара Миссии норвежского полярного исследователя, путешественника и гуманиста Фритьофа Нансена с целью оказания помощи голодающим. За два года работы Хермуд Ланнунг исколесил почти всю матушку-Россию, многое там увидел и пережил.

В январе 1924 года он оказывается в Москве и как представитель нансеновской миссии участвует в похоронах Ленина, сопровождая гроб с его телом с Павелецкого вокзала и стоя в почётном карауле в Колонном зале рядом с Крупской. Обо всём этом он написал в своей книге «Моя молодость в России».

В Дании Ланнунг вступил в радикальную партию, традиционно занимающую пацифистские позиции, и активно участвует в движении за мир и разоружение. В течение двадцати лет он неразрывно связан с деятельностью ООН — сначала как представитель Дании в ООН, а потом сотрудник её аппарата на должностях председателя различных комитетов и комиссий. За свою неутомимую работу в интересах мира он награждён медалью ООН — случай чрезвычайно редкий в практике этой международной организации.

После работы в ООН, не прекращая общественно-политической деятельности, Ланнунг открывает в центре Копенгагене свою адвокатскую контору, и вот в этом качестве мне посчастливилось застать его в Копенгагене в 1970—1974 годах.

Хермуд Ланнунг вёл тогда дела Инюрколлегии — общественной организации при Коллегии адвокатов Советского Союза, созданной для оказания помощи советским гражданам, у которых за границей открывалось наследство от умерших родственников. Практически во всех странах Европы и Америки Инюрколлегия имела своих представителей в лице местной адвокатуры и исправно выколачивала деньги из-за границы. Наследственная масса в виде твёрдой валюты, за вычетом гонорара и накладных расходов адвокатов, поступала в советскую казну, а наследникам выдавался её эквивалент в рублях — опять же за вычетом налога и стоимости услуг Инюрколлегии.

Консульские учреждения Советского Союза выступали в качестве посредников между Инюрколлегией и иностранными адвокатами на местах. В консульском отделе посольства мне был сразу передан участок работы по линии Инюрколлегии, и я был представлен Хермуду Ланнугу. Как только в стране открывалось наследство в пользу советского гражданина, к нему сразу подключался Хермуд Ланнунг. Он сообщал, какие формальности нужно выполнить для реализации того или иного дела — как правило, эти формальности ограничивались сбором и пересылкой в консульский отдел различных метрик с доказательствами степени родства советского наследника с умершим в Дании наследодателем, я уведомлял об этом Инюрколлегию, и та приступала к розыску наследника на обширных территориях Советского Союза.