Бегущий по лезвию - Филип Киндред Дик

буду рада вашей компании. Но позже, когда немного освоюсь. Сейчас об этом не может быть и речи.

— Почему не может быть речи? — Он терялся в догадках. Девушка явно ставила его в тупик. «Возможно, — подумал он, — я слишком долго прожил здесь один. Я изменился, стал не таким, как все». От этой мысли подавленность только стала сильнее.

— Я мог бы вам помочь распаковать вещи, — решился предложить он. Дверь практически уже затворялась, прямо перед его носом. — И мебель.

— У меня нет мебели, — сказала девушка. — Все эти вещи… — она показала на комнату, — уже были здесь.

— Они не подойдут. — Исидор сразу определил, что мебель никуда не годится. Стулья, ковер, столы — все сгнило, погрузилось в братскую могилу умерших вещей, поглощенных деспотической властью времени. И заброшенности. В этой квартире не жили много-много лет, и она успела превратиться в полную руину. Как же девушка собиралась жить в таких условиях?

— Слушайте, — сказал он, с искренним желанием помочь. — Если мы обыщем весь дом, то найдем для вас кое-что получше. В одной квартире лампу, в другой стол — и так далее.

— Так и сделаю, — сказала девушка. — Сама. Спасибо.

— Вы одна пойдете по пустым квартирам? — Он не верил собственным ушам.

— Почему бы и нет? — И она снова нервно вздрогнула, поняла, что сказала что-то неправильное.

— Я один раз попробовал. Один. И теперь стараюсь побыстрее возвращаться в свою квартиру и не вспоминать об остальном доме. Сотни пустых квартир, и там еще полно вещей, которые остались после людей, живших здесь когда-то. Те, кто умер, ничего не могли забрать с собой, а те, кто эмигрировал, ничего брать не хотели. Весь дом мусо-ризовался, кроме моей квартиры.

— Мусо-ризовался? — Она не поняла.

— Это я так называю. Мусор. Старые конверты, спичечные коробки, обертки жевательных резинок, старые газеты. Когда поблизости нет людей, мусор начинает размножаться, воспроизводить себя. Например, если вы перед сном оставляете в комнате некоторое количество мусора, к утру его количество удваивается. Его становится все больше и больше.

— Я понимаю, — сказала девушка. Она неуверенно смотрела на Исидора, не зная, верить его словам или нет. Она не понимала, действительно ли он все говорит серьезно.

— Существует Первый закон мусоризации, — продолжал Исидор. — Мусор вытесняет Немусор. А в этом доме давно никто не живет, и некому было воевать с мусором.

— И он полностью победил, — закончила за него девушка. — Теперь я понимаю.

— Вот эта ваша квартира, — сказал он, — которую вы выбрали… она слишком мусоризовалась. В ней нельзя жить. Но мы можем снизить фактор мусора. Можем, как я говорил, поискать в других квартирах. Но… — Он замолчал.

— Что «но»?

— Но мы никогда не победим, — сказал Джон Исидор.

— Почему? — Девушка вышла в коридор, закрыв за собой дверь. Сложив руки и тем самым прикрыв маленькие, высоко сидящие груди, она стояла перед Исидором, всем видом выражая стремление понять. Так ему казалось, во всяком случае. По крайней мере, она слушала.

— Никто и никогда не победит мусор. Выиграть можно только временно. В каком-то отдельном месте. Как в моей квартире, где мне удалось создать подвижное равновесие между давлениями мусора и немусора. Но потом я или умру, или уеду, и мусор возьмет свое. Это всеобщий закон, он действует во всей Вселенной. Вся Вселенная движется к конечному состоянию полой мусоризованности. Не считая, конечно, Вилбура Сострадального и его пути вверх, — добавил он.

Девушка непонимающе смотрела на него.

— Не вижу связи.

— Но в этом весь смысл сострадализма. — Он опять был озадачен. — Разве вы не участвуете в сопереживаниях? И у вас нет генератора эмпатии?

После некоторой паузы девушка сказала осторожно:

— Я его не взяла с собой. Я думала, что найду свободный аппарат здесь.

— Но ведь эмпатический генератор, — заикаясь от волнения, сказал он, — это самая личная вещь, какая может быть у человека! Это продолжение вашего тела. Это способ, которым вы соприкасаетесь с чувствами других людей и прекращаете одиночество. Хотя вы это все знаете… все это знают. Сострадальный позволяет даже таким, как я… — Он оборвал себя, но было поздно. Он уже выдал себя, и по вспыхнувшему на лице девушки внезапному отвращению он понял, что она его разгадала.

— Я почти прошел тот тест, — сказал он осипшим, дрожащим голосом. — На умственные способности. Я умеренный специал, совсем не такой, как многие остальные. И Сострадальному это все равно.

— Насколько это касается меня, — сказала девушка, — то я считаю это главным недостатком сострадализма. — Голос был спокоен и прозрачен. Она констатировала факт своего отношения к недоумкам, понял Джон Исидор.

— Я пойду, наверное, обратно, — сказал он и направился к лестнице, сжимая в руке ненужную пачку маргарина. Тепло руки сделало маргарин мягким, как воск.

Девушка смотрела ему вслед со спокойным, бесстрастным лицом. Потом позвала:

— Подождите!

— Зачем? — спросил он, обернувшись.

— Вы мне нужны. Чтобы подыскать соответствующую мебель. В других квартирах, как вы говорили. — Она гордо подошла к нему, ничуть не стесняясь своей обнаженной груди. — В какое время вы возвращаетесь после работы? Вы бы могли помочь.

— А вы не могли бы приготовить для нас ужин? Если я принесу кое-что из продуктов? — спросил Исидор.

— Нет, у меня слишком много дел.

Она отмахнулась от предложения, даже не поняв, заметил Исидор. Теперь, когда исчез первоначальный страх, в ее поведении появилось нечто другое. Что-то очень странное, подумал Исидор. И прискорбное. Холодность. Как дыхание вакуума, заполняющего просторы между обитаемыми планетами. И дело было не в том, что она говорила или делала. Дело было в том, чего она не говорила и не делала.

— Как-нибудь в другой раз, — сказала девушка и направилась к своей двери.

— Вы не забыли, как меня зовут? — с готовностью сказал ей вслед Джон Исидор. — Джон Исидор. Я работаю…

— Вы уже говорили. — Она на секунду остановилась в дверях.

— У какого-то невероятного типа по имени Ганнибал Слоут, который, как я подозреваю, существует только в вашем воображении. Меня зовут… — Она бросила на него последний холодный взгляд и, входя в дверь, решила продолжить:

— Рейчел Розен.

— Вы из ассоциации Розена? Самого крупного производителя гуманоидных роботов в солнечной системе? Поставщика роботов для программы колонизации?

Странное, неясное выражение мелькнуло в лице Рейчел. И исчезло.

— Нет, — сказала она. — Ничего не знаю об этой фирме. Еще одна ваша недоумочная фантазия, надо понимать. Джон Исидор и его персональный генератор эмпатии. Бедняжка мистер Джон Исидор.

— Но судя по вашему имени…

— Меня зовут Прис Страттон. Это мое имя по мужу, я пользуюсь только этим именем. Можете звать меня Прис. — Она подумала и поправилась. — Нет, лучше