Мусорная корзина для алмазной сутры - Марина Москвина

Матильда смотрит, у Степана Степановича на правой ладони проступили очертания планетарной системы с солнцем и луной посередине. Все звезды и планеты ярко сияли в его руке.

Она раскрыла ему левую ладонь, а там трезубец - символ Шивы, эмблема Верховной Власти.

- Степан! - заволновалась Матильда. - Ты что это, всерьез собрался помирать? Давай я отменю гостей и вызову "Скорую помощь"!

- Ни в коем случае, - проговорил Степан. - Это апофеоз моего планетарного существования. Зачем стремиться отвратить неотвратимое?

- Не покидай меня, Степан! - заплакала Матильда.

- Глупая ты баба, - вздохнул он. - Кто плачет? О ком?

- Я понимаю, - ответила Матильда. - А только слезы сами льются и льются из глаз.

- Отсюда никому не выбраться живым, - собрав последние силы, произнес мой дед Степан.

Он устремил взгляд в ясное пространство, затем сделал сильный выдох, и его сознание вошло в свет.

Застывший профиль Степана, лежащего на кровати, укрытого осенним пальто Матильды, и плачущая Матильда, припавшая к его груди, - все это отразилось в их старинном трюмо из красного дерева, которое стоит сейчас у меня и отражает мое иллюзорное тело.

Тем временем в дверь позвонили. Явились гости - с подарками и цветами. И хотя каждый из приглашенных обрел око истины и осознал единство изменяющегося и неизменного, старики, конечно, расстроились, потому что хотели все вместе выпить и поболтать о том о сем.

Но когда они горестно окружили Степана, то увидели: он и теперь, как всегда, беспечален и чист, безмятежен и невзволнован, свободный от привязанности, разорвавший путы. Невооруженным глазом было заметно, что он вошел во Врата Бесконечности и уже странствует в беспредельных просторах, а это тело для него - последнее.

Тут Николай Михайлович Карпухин, который в поселке Старых Большевиков на протяжении многих лет бессменно возглавлял поссовет, организовал небольшую панихиду.

- Товарищи! - он сказал. - Наш поселок, давший стране большое количество просветленных мастеров дзен, потерял Патриарха. Все мы - друзья и соседи Степана Степановича, а также наш поссовет всегда считали и будем считать его символом Бесконечного Сострадания и Безграничного Света.

- Он не искал ни славы, ни богатства, - отметил в своей речи Коган-Ясный, - но имел непоколебимую веру в Истину. Член партии с 1917 года, он стремился только уподобляться Буддам и всегда мог выбрать самый подходящий способ для освобождения страждущего существа, обманутого своими страстями и не способного самостоятельно достичь просветления.

- Он призывал блуждающих людей Кали-юги освободить свой ум от бесполезных мелочей, - сказала тетя Паня Вишнякова.

А жена Семена Аркадьевича Эля добавила:

- Степа странствовал за пределами мирской пыли!..

Тетя Шура Поставнина в глубоком молчании сидела у его ног на полу.

Последней выступила Матильда. Она сказала:

- Он был высоким и стройным. Тело его было очень гармоничным, мягким, гибким и юным. У него были светло-голубые глаза. Приятный запах цикория распространялся всюду вокруг него. Он никогда не страдал ни от голода, ни от жажды, но ел, когда ему подносили пищу, пил, когда ему подносили воду. Хотя четвертинку он всегда покупал себе сам. Его экскременты, - добавила Матильда, - не давали никакого запаха и распадались очень быстро.

Гости сели за стол. Матильда наполнила рюмки. В полном молчании они выпили, закусили. И Матильда запела свою коронную застольную песню. Степан любил, когда она ее пела:

С времен давным-давно прошедших

Сказанье иверской земли

От наших предков знаменитых

Одно мы слово сберегли:

"Алаверды" - "Господь с тобою",

Вот слова смысл, и с ним не раз

Готовился отважно к бою

Войной взволнованный Кавказ.

И шли мы прямо, гордо, смело,

Не ожидая череды,

Хвала погибшим, а живущим

- ...Алаверды, Алаверды, - тихо подхватили тетя Паня Вишнякова, Ксения Ивановна, Семен Аркадьевич, Эля и Николай Михайлович Карпухин. Дальше они пели вместе:

Нам каждый гость дается Богом

Какой бы ни был он земли,

Хотя бы в рубище убогом,

Алаверды, Алаверды.

Неугомонно ходит чаша,

И вплоть до утренней зари

С небес несется песня наша:

"Алаверды, Алаверды!..".

Все так увлеченно пели, так самозабвенно. Всем уж давно перевалило за восемьдесят. И никто не удивился тому, что Степан вдруг сел на кровати, спустил ноги в тапочки, пошел на кухню, попил заварки из носика чайника - он любил пить заварку из носика чайника. У него и отец так любил пить из носика тоже Степан Степанович, и сын его - Степан Степанович - тоже заварку любил так пить. Потом он вернулся обратно, лег и, как утверждают хмельные участники того знаменательного застолья, - весь изошел сияющими радугами.

43. Как я узнала о смерти Матильды? Фаина по телефону в соседней комнате рассказывала сестре Аннушке:

- Знаешь, Матильда умерла. Пошла встречать Новый год со своими пирогами к Пане Вишняковой. Мороз был - жуткий. Пурга, ветер ледяной, а у нее ведь сердце... Она взяла нитроглицерин, положила в карман платья. Посредине пути ее прихватило. Она попробовала достать лекарство, но далеко положила - не успела. Когда ее нашли, пироги были еще теплые. Этими пирогами ее и поминали. А она, ты помнишь? разные сюрпризы в пирогах запекала - кому попадется, тому будет счастье. Мне в куске пирога от Матильды досталась записка:

Путник усталый!

В тяжелых и долгих скитаньях

Сядь на пенёк - съешь пирожок.

С моей легкой руки

Ты почувствуешь вкус

Беззаботной жизни.

44. У Фаины было шикарное шерстяное платье - синее в белую крапинку. Она его редко надевала, шерсть грубоватая, оно кололось. Рачительная Фаина, у которой ничего не пропадало даром, говорила нам:

- Я это шерстючее платье надену в гроб.

У нее уже были наготове: платье, белье, косыночка, белые тапочки сложены в дубовом зеркальном шкафу и перевязаны алой атласной лентой.

- Если не умру на зимний солнцеворот, буду жить дальше, - она говорила нам. - День прибавляется, близится весна... Только бы дожить до этого момента.

Однажды она сказала мне:

- Кажется, колокольчики звенят.

- Я ничего не слышу, - говорю.

- Значит, это у меня в ушах, - сказала Фаина.

Она покинула свое тело двадцать первого декабря - в день зимнего солнцестояния.

Мы сами с мамой надели на нее платье, надели косынку и вдруг обнаружили, что в ее свертке - одна только белая тапочка.

Мы чуть с ума не сошли - искали. Мы перебрали все вещи в ее зеркальном шкафу. Просто не верили своим глазам. Фаина была чудовищно аккуратна! И как настоящий просветленный мастер, готовилась к смерти с самого рождения. Мы были изумлены. Мы снова и снова заглядывали под стопки выстиранных и выглаженных простыней и пододеяльников с вензелями Фаины, везде проверили, всюду, но белой тапочки не было нигде.

Фаина лежала - сияющая, безмолвная, безмятежная.

В конце концов она не выдержала и сказала:

- Ну и балбески же вы! Тапочка в тапочке!..

Это были ее последние слова.

45. Вот вам россыпь историй про моих стариков. Повторяю, что это были люди выдающихся способностей, даже не люди, а переходные существа между человеком и богом, лишенные определенных внешних признаков, без корней, без истоков, без прибежища, без опоры, но они, полные жизни, зримые, подобные Луне, отражались в тысяче рек - во всей своей силе и чистоте.

Теперь, когда эта история подошла к концу, хочу от всего своего собачьего сердца поблагодарить за помощь моего друга - мастера дзен Сергея Седова, а также шестого патриарха Хуэйнэна и учителя Сюй-юня по прозвищу Порожнее Облако.

Пусть все существа достигнут освобождения!

Москва, Орехово-Борисово,

13 октября 2000 года

Годовщина нирваны

Степана Степановича Гудкова