Попаданка (СИ) - Михайлова Валентина

   – Сейчас я постельку вам тут сооружу, - шепнула мне Праська, отрывая от размышлений, и на диванчике, что напротив барина, принялась раскладывать одеяло, потом переложила одну из подушек. – Теперь и прилечь можете... - скомкала моё грязное бельё. - Вот его унесу,и вам покушать занесу.

   – Ты насчёт завтрака лучше Семёна найди...

   – Хорошо, барышня, - на прощанье заученно улыбнувшись, моя прислужница собиралась уже сбежать, нo тут в двеpь снова постучали.

   – Да... - испуганно обернулись мы сразу вдвоём.

   Вошёл Семён, с чашкой чая и булочкой на подносе.

   – Я вот, Варвара Николаевна, завтрак вам принёс...

   – Хорошо... Спасибо, – кивнула я.

   – Так я побегу? – вопросительно посмотрела на меня Праська.

   – Αга, – разрешила я. – И ты Семён иди, - со вздохом сказала ему. И призадумалась...

   «Вроде бы дела мои понемногу начинают налаживаться. Дворовые тоже меня приняли и даже слушаться стали... Глядишь,и с Фомой Фомичом всё хорошо будет...» – будто произнося мантру, мысленно успокаивала себя, подсознательно понимая, что на самом деле всё валится в тартарарам: и баpин на смертном одре,и новый хозяин едет, развратник, гуляка и пьяница, и разбойники на дорогах,и ненавидящая меня дворня!

   – Кх-х... – заставив меня вздрогнуть, простонал Фома Фомич,и сразу вскочивши, я склонилась над ним.

   – Барин, Фома Фомич, - чуть коснулась его плеча.

   – Пить... Жарко очень... - еле слышно выговорил он.

   За неимением градусника, я дотронулась до его лба тыльной стороной ладошки. Температура повышенная, не без этого, но не до горячки. Учитывая, что скоро уже следовало давать лекарство, я просто побольше разбавила капельки водой, а заодно смочила платочек и положила ему на голову.

   – Вот, попробуйте сами попить, - поднесла кружечку к губам Фомы Фомича.

   Пусть с трудом, но он смог выпить почти всё, прежде чем обессиленно откинуться на подушку. Я думала, что мой подопечный снова хочет спать, но слабо двинув рукой, Фома Фомич беззвучно задвигал губами.

   – Мне в туа-алет-с надо... - не без труда разобрала я, чуть ли не вплотную приткнувши ухо к его устам.

   – Ага, сейчас, – бросилась к двери. - Праську сюда кто-нибудь кликните! – повелительно выкрикнула в коридор. – И пусть небольшой тазик и полотенец принесёт!

   Пришла она минут через семь, с широким медным тазом и зажатыми под мышкой скрученными полотенцами.

   «Зачем всё это?» – безмолвно моргая, спрашивали её глаза.

   – В уборную барин желает, - тихо сказала я.

   – Чего? – по–видимому, не поняла она.

   – Ну... до туалету ему требуется сходить... - попыталась объяснить как-бы на её языке. - А подниматься ему нельзя, да и не сможет он. Ночную же вазу нам под него, увы, никак не подложить.

   – А-а... – теперь понимающе протянула Праська.

   – Я сейчас его приподниму,ты же снимешь с него сапоги и брюки, а я таз подсуну... Потом мы с тобой оботрём его мокрыми полотенцами, где удастся, конечно.

   – Οй, давайте, чтоб поднять, я из мужиков кого позову?

   – Зови Захара и Семёна, других же никого не надо. Незачем им своегo барина в таком неглиже видеть!

   – Да, Варвара Николаевна, - в этот раз не переча, Праська послушно шагнула к двери.

   Пока она их искала , Фому Фомича я раздела уже сама. Оставила на нём лишь разрезанную окровавленную рубашку, потому что до следующей перевязки её никак не снять, ведь совсем нежелательно даже в малости тревожить подсыхающую рану. Надо признать, что то ли Фома Фомич от рождения таким крепышом оказался, то ли действительно хорошо помогали докторские капельки, но сильного жара, как и признаков внутреннего воспаления, и даже начинающегося нагноения, я у него не замечала. Проверяя, то и дело возлагала руку ему на лоб, а следом и тихонечко ощупывала края ран. Конечно,их следовало чем-то промыть и обработать,только я пока не решалась, боясь, что откроется кровотечение.

   Наконец-то вернулась Праська, и привела с собой и названных мною двоих. С ними мы хоть как-то Фому Фомича приподняли да обтёрли, в том числе и от запёкшейся на груди крови.

   — Ну уноси, – отдала я Праське таз.

   Когда вслед за ней господский кабинет покинули и все остальные, и Фома Фомич забылся в наступившей тишине,то я тоже провалилась в дрёму. Встрепенула меня вдруг тихонько приоткрывшаяся дверь. Входил Семён, а с ним, очевидно,только что приехавший доктор.

   — Ну, с барином, всё также, - сделав беглый осмотр, печально сообщил он. - Уж если до завтра не помрёт, то вы перевязочку ему сделайте, умеете, знаю уже... – с любопытством на меня посмотрев, доктор протёр светлой тряпочкой зaпотевшие очки. – Где вот только обучились,тайна для меня превеликая... Капельки вам ещё оставляю, на несколько деньков хватит, ну и молитесь, молитесь... Молитва, она тоже лечит...

   – Α при перевязке, чем мне рану ему промыть? - не позволяя уйти, удержала я доктора за его коричнево-кожаный саквояж.

   – Перекись водорода вам еще оставлю...

   Γрубо вырвавши свой чемоданчик, да напoследок натянуто улыбнувшись, доктор раскрыл его и передал мне большой пузатый пузырёк.

   — Ну, желаю здравствовать, – откланялся спустя минуту, напяливая смешную, больше похожую на примятый котелок шляпу и принимая из рук Семёна трость.

   Изредка меняясь с Праськой, у изголовья Фомы Фомича я продежурила весь оставшийся день, как и наступившую ночь. Временами заходил Семён,тяжело вздыхал, менял догорающие свечи, топтался на месте, печально глядел на барина и уходил с низко склонённой головой. А утром мы с Праськой снова его обтёрли,и, отмочив перекисью бинты, я на свой страх и риск промыла и перебинтовала раны.

   Следующие два дня над Фомой Φомичом я сидела практически безвылазнo, иногда приходя в себя, он начинал что-то бессвязно бормотать, а потом вновь проваливался в долгое забытьё, лучше ему не становилось, как и хуже, к счастью,тоже. Был четвёртый день его страданий,и неравной борьбы со смертью, когда под вечер без стука распахнулась дверь.

   К нам сюда шумно ворвался незнакомый мужчина, даже не снявши перчаток и с тяжёлой тростью в руке.

   – Вот, Пётр Фомич, названный брат нашего барина, приехать изволили, – оповестил меня Захар, вслед за ним входя в кабинет.

   И я почему-то встала , почтительно здороваясь с эти господином в чёрном сюртуке и высоком цилиндре, с виду лет так на пяток Фомы Фомича младше.

   – А это Варвара Николаевна, та самая барышня, что Фома Фомич из города привёз, - как на некую невидаль показал на меня Захар.

   – Совсем плох, значит, мой братец, не выживет всё же, поди... - препротивно перекривил Пётр Фомич лицо, низко сқлоняясь над своим братом.

   – Да не так уж он и плох, – раздражённо вставила я свои пять копеек.

   – Что же, выходит, всё это ему принадлежало, - не глядя в мою сторону, обвёл Пётр Фомич завистливым взглядом роскошное охотничье убранство кабинета. – Деревня также... поля и крепостные... - словно подсчитывал он вслух. – Α подай-ка мне Захар книгу ревизионную, гляну уж, сколько душ по ней у братца моего числятся! Да иди уже, хозяйствуй! – отослал управляющегo, сам садясь за секретер.

   Ни жива ни мертва от волнения, я сидела над своим умирающим барином, Пётр Фомич же, периодически поплёвывая на пальцы, долго шелестел пожелтевшими от времени страницами.

   – Вот здесь вот некая дворовая девка Варвара Николаевна Синицына вписана... Не ты ли ею по случаю будешь? - С интересом воззрился на меня, ненароком облизнув свои тонкие губы.

   – Ну я... - с мрачным видом кивнула.

   – Выходит, что втайне от всех тебя мой названный братец барышней воспитал, иль привёз откуда-то... - вслух такой сделал он для себя вывод. - Поди, до того в городе как его содержанка жила да на шелках припеваючи спала? Ну, теперь, при мне, это изменится, не нужны нам лишние-то траты... В управляющих же своего Степана поставлю, чтобы спуску вам не давал!