Сторож сестре моей. Книга 1 - Ширли Лорд

— Это моя любимая мелодия из «Башмака на пуговицах»! О, нас ждет дивный вечер. Пожалуйста, милый, не избегай танцев. Никто не танцует квик-степ так, как ты.

Он рассеяно похлопал ее по коленке.

— Не волнуйся, Хани, я буду танцевать с тобой квик-степ, пока ты не запросишь пощады.

Когда они медленно продвигались к специально сооруженному проходу, украшенному цветами, где стояло около дюжины лакеев, готовых припарковать машины без шоферов, Бенедикт случайно обратил внимание на печальное лицо их собственного шофера, вернее, на его профиль.

— Все в порядке, Милош?

— Да, сэр.

— Звучит неубедительно.

Парень становится ужасным занудой. Правда, Бенедикту это было безразлично.

С тех пор как наконец приехала жена Милоша (спустя несколько месяцев томительного ожидания, когда ее мать поправится после сердечного приступа), он не мог припомнить, чтобы Милош хоть раз улыбнулся. Сколько эта женщина уже живет здесь? Два месяца? Три? По сути, он еще не встречался с ней лицом к лицу, хотя смутно припоминал, будто Милош приводил ее в посольство поблагодарить его вскоре после того, как Ирина сообщила Милошу хорошие новости: документы, удостоверяющие благонадежность его жены, получены, и полковник Тауэрс готов предоставить им работу в Штатах с испытательным сроком в шесть месяцев.

То был один из самых тяжелых дней, когда Бенедикт был занят с утра до ночи, всего за неделю или за две до отъезда, и меньше всего на свете ему хотелось тратить драгоценное время на их слезные изъявления благодарности, особенно потому, что Милош был одним из немногих, кому удалось ловко обвести его вокруг пальца. Он помнил, какое тогда почувствовал облегчение, что жена Милоша не выглядела дешевкой. Он даже перестал злиться, испытав минутное удовлетворение при мысли, что он смог предоставить молодоженам такой великолепный шанс. В отличие от Милоша его жена походила на беженку со своими огромными черными глазищами. Облако темных волос скрывало большую часть красивого, по словам Милоша, лица, которым юный мошенник был настолько очарован, что не нашел в себе сил расстаться с этой женщиной.

Возможно, увидев роскошных, голубоглазых, типично американских блондинок, расхаживавших по пляжам в Палм-Бич, их упругие груди и крепкие попки, подчеркнутые элегантными пляжными и теннисными костюмами, Милош больше не восхищался ею, во всяком случае не до такой степени.

Ладно, жалкий вид Милоша, слава Богу, его больше абсолютно не касался. Все проблемы с прислугой умело разрешала Хани, которая, кстати, ему говорила, что жена Милоша, Лоретта, или, Людмила, или как там ее зовут, поработав с такой же нагрузкой, как и любая другая горничная в доме, поскользнулась на мраморном полу в вестибюле, сломала ногу и с тех пор не может ходить. Вероятно, она, бедняжка, превращает семейную жизнь Милоша в ад, соскучившись по своеобразным деликатесам чешской национальной кухни, вроде жареной свинины, клецок и капусты. Господи, было время, когда ему казалось, что запах этой капусты будет преследовать его вечно.

Бенедикт раздраженно фыркнул. Благодарение небу, во всяком случае его решение взять с собой Милоша было продиктовано ему свыше. Никто и никогда не ухаживал за машинами лучше Милоша, да и Хани он пришелся весьма по душе, как Тауэрс и предполагал.

Он выглянул в окно и залюбовался пейзажем. Все вокруг сверкало в лучах заходящего солнца, восхищая гармонией и совершенством: от чистых пологих золотистых пляжей с царственными пальмами, похожими на эффектную декорацию, склонявшимися в поклоне и слегка качавшими гордыми вершинами, до прекрасных особняков, тянувшихся вдоль всего Южноокеанского бульвара, являвших собой живописное сочетание белого и кораллового цветов. Ему теперь было трудно даже представить, насколько ужасна Прага, сумрачная, задымленная и безотрадная, несмотря на все свои национальные сокровища.

Милош просто неблагодарный ублюдок. Какое он имеет право выглядеть несчастным и говорить печальным голосом, если ему не только помогли бежать из ада, но и открыли врата рая — такого, как этот.

В тот момент, когда Тауэрс выходил из машины, Милош обратился к нему шепотом:

— Можно мне поговорить с вами завтра, сэр?

Бенедикт не ответил. Он не собирался выслушивать ни слова жалобы, и у него не было времени на разговоры с неблагодарными слугами с постными физиономиями, как бы хорошо те ни разбирались в цилиндрах и коленчатых валах.

Людмила спала; ничего другого Милош и не ждал от нее в четверть второго ночи, когда он устало вошел в квартирку над гаражом, где стоял «роллс-ройс». Хотя глаза ее были закрыты и прелестное личико казалось умиротворенным, он понял, что она проплакала весь вечер. Никто не плакал так, как Людмила: беззвучно, с застывшим лицом, только слезы нескончаемым потоком струились по щекам, словно вода из бесперебойного американского водопровода. Это пугало его потому, что, когда Людмила плакала, она категорически отказывалась разговаривать с ним до тех пор, пока он чуть ли не начинал верить, будто она онемела и, наверное, больше никогда не скажет ему ни слова.

Все образуется, как только она снова начнет работать. Он без конца твердил себе это, поскольку она явно выглядела счастливой, когда сразу по приезде в Нью-Йорк морозным зимним днем узнала, что все-таки миссис Тауэрс нуждается в ее услугах в Палм-Бич. Это означало, что им не придется расставаться, как он боялся, на три-три с половиной месяца, которые он должен был провести с миссис Тауэрс во Флориде. Людмила не имела ничего против путешествия на поезде с остальными слугами, хотя он перегонял «роллс-ройс».

— Нужно его спустить с поводка и дать как следует побегать.

Милоша поразило, что полковник Тауэрс говорил о «роллс-ройсе», как о комнатной собачке; он был владельцем парка из семи автомобилей, но всем остальным предпочитал именно этот, буквально обожая его, а теперь и Милош стал относиться к машине точно так же.

Людмила застонала во сне и, повернувшись, легла на живот. Хотя Милош смертельно устал, его пенис напрягся. Он представил, что будет, если он осмелится войти в нее сзади. Теперь уже он сам громко застонал, охваченный страстным желанием. Если он сделает это, то потом ему придется покорно сносить ее молчание в течение нескольких недель, а может, и месяцев. Рисковать не стоило. Его жена была фригидной и отказывалась идти к врачу. Прошло почти девять недель, как они опять вместе, и за это время она лишь дважды позволила овладеть собой, очевидно, не испытав никакого удовлетворения. Гораздо лучше было развлекаться с нею в пражском лесу, тогда по крайней мере они оба получали удовольствие от мастурбации. Да что угодно лучше, чем вот так.