Locus Solus - Рэймон Руссель

Самая поразительная особенность воды заключалась прежде всего в ее чудесном блеске. Мельчайшие капельки ослепительно сверкали, и даже в темноте она светилась, казалось, своим собственным внутренним огнем. Стремясь подчеркнуть это редкое качество, Кантрель придал сосуду характерную граненую форму, и, когда его наполнили искристой жидкостью, он стал походить на гигантский «алмаз». Сверкающий сосуд установили в самом солнечном месте усадьбы, поместив его узкое основание почти на уровне земли в искусственный камень. Стоило солнцу осветить сосуд, как он начинал источать почти нестерпимый для глаз свет. При необходимости специальная металлическая крышка закрывала круглое отверстие сверху колоссального сосуда, чтобы не допустить перемешивания дождевой воды с драгоценной жидкостью, названной Кантрелем «слюдяной водой».

На роль русалки метру необходимо было выбрать очаровательную и грациозную женщину, и он пригласил письмом с подробными инструкциями стройную танцовщицу Фаустину, славившуюся красотой тела и изяществом движений. В купальнике телесного цвета и с распущенными, как того требовала ее роль, прекрасными пышными светлыми волосами Фаустина поднялась по тонкой стремянке из никелированного металла, приставленной к «алмазу», и сошла с нее в излучающую свет воду.

Как ни подбадривал ее Кантрель, самолично совершивший не одно погружение для проверки возможности дышать под водой благодаря особому насыщению ее кислородом, Фаустина опускалась с опаской, цепляясь обеими руками за верхние края сосуда и никак не решаясь погрузиться в воду целиком. Наконец после нескольких, длившихся каждый раз все дольше погружений она совершенно успокоилась, решилась и плавно опустилась на дно сосуда.

Ее густые волосы тихонько извивались, поднимаясь кверху, пока сама она принимала красивые позы, пользуясь легкостью, обретенной ее грациозным телом в воде. Постепенно ею овладело веселое опьянение, вызванное слишком большим потреблением кислорода. Чуть позже от ее волос стал исходить неясный звук, возраставший или затихавший в зависимости от того, как быстро она качала головой. Странная музыка становилась все более определенной и сильной. Каждый волос звучал как струна музыкального инструмента, и при малейшем жесте Фаустины все волосы вместе, подобно некоей Эоловой арфе, рождали длинные и необыкновенно разнообразные трели. Шелковистые светлые нити разной длины издавали разные по высоте ноты, диапазон которых превышал три октавы.

Полчаса спустя Кантрель поднялся по стремянке и, ухватив Фаустину за голову, помог ей выбраться на верхний край сосуда, а затем и спуститься на землю. Под впечатлением от только что виденного, метр обследовал чудесную музыкальную шевелюру и обнаружил, что каждый волос бал помещен в своего рода тончайший водянистый чехол, образованный некоторыми химическими солями, растворенными в слюдяной воде. От сильной электризации сквозь эти невидимые оболочки вся масса волос вибрировала при соприкосновении со сверкающей водой, чем подтверждался сделанный метром ранее вывод о том, что, кроме несравненных оптических свойств, вода обладала еще и большой звуковой силой.

Это явление заставило Кантреля задуматься над тем, как она будет воздействовать, например, на шёрстный покров кота, и без того легко электризующийся.

У него был белый сиамский кот по кличке Хонг-дек-лен, что значит «игрушка», отличавшийся заметным умом. Без долгих раздумий Кантрель принес кота к сосуду и бросил в воду.

Хонг-дек-лен стал медленно погружаться вглубь, не переставая при этом дышать как обычно, и после того как прошел первый испуг, он быстро обвыкся в новой для себя среде и принялся с любопытством осматриваться.

Почувствовав вскоре непривычную легкость, кот начал совершать длинные прыжки и научился мало-помалу после резкого подъема вверх замедлять падение ловкими движениями лап, пробуя себя, таким образом, в искусстве плавания, которое, судя по всему, должно было стать для него чем-то вполне обычным.

Как и следовало ожидать, шерсть его наэлектризовалась и слегка топорщившиеся волоски завибрировали. Но поскольку они были короткие и к тому же почти одинаковой длины, то и производили лишь слабое и неясное жужжание. При этом, однако, кожный покров стал фосфоресцировать ярким беловатым светом, достаточно сильным, чтобы быть заметным при свете дня и резко выделяться на фоне и без того ярко сверкающей воды. Кот был как бы окружен слепящими бледноватыми языками пламени, никак не сказывавшимися на его плавательных движениях, делавшихся все легче и плавнее.

Поняв, что высокое содержание кислорода в воде вызвало у кота неизбежное повышенное возбуждение, Кантрель решил прекратить опыт, снова влез на стремянку, позвал Хонг-дек-лена, и тот всплыл на поверхность. Хозяин вытащил его из воды за шиворот и спустился, чтобы поставить кота на землю. Но пока он спускался, тело его стали сотрясать беспрерывные электрические разряды, исходившие от белой шубки зверя, каждая щетинка которой была покрыта тонкой прозрачной водянистой оболочкой.

Все еще испытывая боль, Кантрель вдруг пришел к новой мысли, возникшей непосредственно от самой силы полученных ударов и основавшейся на любопытной семейной истории.

Прямой прапрадед нашего ученого хозяина Филибер Кантрель вырос в городке Арсис-сюр-Об вместе с Дантоном, бывшим его неразлучным другом. Позднее, сделав блестящую политическую карьеру, Дантон никогда не забывал своего друга детства, ставшего тем временем финансистом и ведшего в Париже активную, но незаметную жизнь, старательно избегая известности, в которой таилась угроза для него как «второго «я» знаменитого трибуна.

Когда Дантона приговорили к смерти, Филибер смог добиться свидания с ним и принял его последнюю волю.

Поняв по некоторым словам своих врагов, что они собираются бросить его останки в общую могилу, чтобы не оставить от него никаких следов, Дантон умолял верного товарища сделать невозможное и с помощью уговоров и подкупа заполучить хотя бы его голову.

Филибер тотчас же отправился к Сансону и сообщил ему последнее желание узника.

Фанатично восхищавшийся выдающимся оратором Сансон решился ради такого случая нарушить предписанный ему порядок и передал Дантону через Филибера следующие указания. В роковой миг, в порыве вызывающе красноречивой бравады, которой никто не удивится, зная его импровизаторские способности, Дантон попросит Сансона показать его голову народу под ироничным предлогом ставшего легендарным уродства его лица. После того как упадет лезвие гильотины, исполняя волю казненного Сансон достанет из корзины окровавленную голову и представит ее на несколько мгновений жадным взорам толпы. Затем ловким движением руки он бросит ее в другую корзину, всегда стоящую рядом с первой и заполненную ветошью для протирания ножа и инструментами для заточки лезвия или срочного ремонта устройства. В этот день корзины специально поставят ближе обычного друг к другу, так, чтобы никто не заметил, в какую из них полетит голова.

Довольный результатом своих переговоров Филибер еще раз сумел увидеться с Дантоном и передал ему указания палача.

Трибун изъявил при этом трогательное пожелание: он просил на тот случай, если задуманное удастся, забальзамировать его голову, а затем передавать ее от сына к сыну в роду его друга в память о героической преданности, проявление которой было также связано со смертельной опасностью. Филибер обещал Дантону в точности исполнить его волю и со слезами простился с ним, так как время казни неумолимо приближалось.

На другой день, перед тем как лечь под ноги гильотины, Дантон, выполняя оговоренные ранее указания, сказал Сансону знаменитую фразу: «Покажешь мою голову народу, она стоит того». Через несколько мгновений нож сделал свое дело и Сансон поднял отрубленную голову из корзины, чтобы показать ее неистовой толпе. Затем он бросил ее сверху в стоящую рядом корзину с инструментами. Только Филибер, стоявший в первом ряду зевак, заметил подмену, да и то потому, что был предупрежден о ней.

В тот же вечер Филибер явился к Сансону и тот передал ему не вызывавший никаких подозрений сверток с драгоценной головой.

Дома финансист стал думать, как забальзамировать голову, не подвергая себя риску, связанному с этой тайной.

Уверенный, что, если поручить это дело профессионалам, Дантона тотчас же узнают по знакомым всем чертам, Филибер решил все сделать сам, приобрел с этой целью несколько трактатов по бальзамированию и принялся их старательно изучать.

Усвоив самый простой из используемых способов, он стал погружать голову в различные химические растворы и составы, которые должны были обеспечить ее сохранность.

С тех пор в соответствии с желанием великого патриота необычная реликвия передавалась из поколения в поколение рода Кантрелей.