Мир до начала времен - Михайловский Александр

Что касается смертельно раненых итальянцев, то в их отношении я не колебался ни мгновения. Ввел морфий и отодвинул в конец очереди, взявшись за тех, кто еще встанет на ноги – и чем быстрее я их прооперирую, тем легче пройдет выздоровление. Собственно, оба страдальца без лишних мук отошли в иной мир еще до того, как я закончил заниматься их более благополучными товарищами. Посмотрев на лица умерших, Марина Витальевна закрыла им глаза, заметив, что смертельно раненым римским легионерам после боя их собственный врач вскрывал ланцетом сонную артерию. Иначе никак: мчаться к обломкам парохода за морфием было некогда, а кандидатов в мертвецы тогда набралось под сотню человек. Потомкам римлян повезло немного больше, и проявленное к ним милосердие оказалось чуть менее варварским.

А после операционной мы пошли на Большой Совет, где мне довелось услышать много интересного. Уже потом я тихонько спросил у Андрея Викторовича, а может ли НАША подводная лодка оказаться в этом мире, если в момент перехода она находилась на глубине больше восьмидесяти метров – например, скрываясь от немецких эсминцев?

– Теоретически может, – кивнул он. – Только учти, что Баренцево море сейчас проморожено до дна, а Балтика или Черное море – это изолированные водные бассейны, вреде Ладожского озера. Из Балтики мы спускались по Великой реке, и были места, где даже коч с метровой осадкой прошел едва-едва. Подводная лодка, даже «малютка», на первом же пороге сядет с гарантией. На Черном море ситуация, пожалуй, не лучше. Уровень воды там минус тридцать метров к нашим временам, а в Средиземном море минус восемьдесят, причем конфигурация пролива Босфор намекает на возможность порогов и даже водопадов. Сам понимаешь, в такой ситуации и там, и там команде придется покидать лодку и идти пешком. Одним словом, если такое и случалось, то мы об этом никогда не узнаем – сам понимаешь почему.

Понимаю. Сначала надо знать, куда следует идти, а потом суметь преодолеть пару тысяч километров по дикой местности, безо всякого транспорта, неся все необходимое на своих плечах, что есть ненаучная фантастика. А может, и не фантастика… ибо советский человек способен совершить такое, что другому покажется невозможным. И это факт.

С таким настроением я пошел на праздник. Подумать только: еще совсем недавно, меньше месяца назад, я не ждал от жизни ничего хорошего, и каждый день моей жизни мог стать последним. Еще и поэтому к раненым итальянцам я не испытывал никаких чувств, кроме простой констатации фактов – ведь местные вожди отнеслись к ним гораздо гуманнее, чем немцы обращались с советскими военнопленными: те просто пристреливали раненых и ослабевших, ибо Гитлер освободил их от такой химеры, как совесть. Если бы дали покомандовать мне, я приказал бы расстрелять этих гадов прямо там, на берегу. Но я тут не командую – и думаю, что это хорошо. Слишком большая ответственность у тех, кто принимает решения, способные повлиять на жизнь и смерть целого народа. И неважно, сколько в нем людей: тысяча или двести миллионов.

С той поры, как я оказался в племени Огня, я много думал о том, что мне делать дальше – мне, простому советскому человеку, попавшему в Каменный век и скрывающемуся здесь от войны. Не являюсь ли я дезертиром? Правда, когда я попробовал поговорить на эту тему с сержантом Седовым, тот только покрутил пальцем у виска и сказал, что антиллигент – то есть я – слегка ударился головой. Потом, правда, сжалился и пояснил глубину своей мысли: мол, сбежать сюда прямо с фронта было бы дезертирством, а из немецкого плена – совсем наоборот. А раз путей возвращения обратно в ряды Красной Армии нет и не предвидится, то, значит, для своего мира мы умерли, а в этом надо прожить остаток жизни так, чтобы потом не было стыдно ни самому на склоне лет, ни моим потомкам. Строй местные вожди создают вполне социалистический, так что жаловаться нам грех.

Когда я пришел на площадку, где вожди устраивали праздники для своего народа, солнце стояло еще довольно высоко, и народу было совсем немного: в основном девушки-лани, хлопотавшие у открытых жаровен и очагов, готовя кушанья к сегодняшнему празднику, а также героини этого дня – воительницы-волчицы, влет перестрелявшие итальянских подводников. Присутствовал и их командир – совсем молодой парень, курносый блондин, которого тут все зовут Серегой или Сергеем-младшим. Сейчас они все сняли свои военные наряды и смыли с лиц устрашающий грим, и стали вновь симпатичными девушками, наряженными в какое-то подобие национальных индейских одежд, в меру украшенных бахромой и аппликациями. Их лица улыбались, они были довольны хорошо проделанной работой, а я радовался, что мне пришлось оперировать не кого-то из них, а итальянских военнопленных. Будущий праздничный костер уже сложен, и я уже знаю, что честь зажечь его во славу уходящего Солнца будет принадлежать тем, кто отличился в последнее время. Такой тут обычай.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Чуть позже меня к месту будущего праздника подошел начальник рыболовной бригады по имени Антон-младший, который находится в том возрасте, что отделяет мальчика от юноши, а также девочки из подчиненной ему бригады – того же возраста или даже помладше. Они тоже герои дня, ведь они своевременно подняли тревогу. Жизнь в каменном веке трудна и опасна, поэтому даже такие юные члены местного общества без скидок на возраст трудятся ради его благополучия. Бригада Антона-младшего – весьма уважаемый коллектив, и даже воительницы, метко бьющие врага из винтовок, приветствуют этих девочек как равных по статусу. Такие уж порядки завели тут вожди, что статус человека зависит не от его возраста, не от цвета кожи, классовой принадлежности, народа и века происхождения, а исключительно от того, сколько пользы тот приносит своему народу.

Вскоре на площадку для празднований народ повалил толпой. Кого тут только не было! Кельты в своих клетчатых пледах, аквитаны в беретах, голоногие римляне в туниках и солдатских сапогах-калигах (среди них, как медведь в волчьей стае, выделялся их командир, старший центурион Гай Юний), ну и, конечно же, аборигенки всех мастей – от них рябило в глазах. Все молодые, красивые, празднично одетые. Ну чисто демонстрация ко дню Великой Октябрьской Социалистической Революции… Не хватало только растянутых над толпой алых транспарантов, прославляющих трудовые свершения нового народа и мудрость вождей.

Пришли и представители французского клана, юноши и девушки, попавшие сюда год назад, и за это время из вчерашних школьников ставшие достойными мужами и честными женами. В свое время я с превеликим удивлением узнал, что у них там, в буржуазной Франции двадцать первого века, Первое Мая – совершенно официально праздник Труда и нерабочий день. Сюда привели даже пленных итальянцев, но далеко не всех. Из восемнадцати здоровых (двадцать избежали ранений, один застрелен, один списан в монахи) присутствовало только шестеро, одетых в свои белые парадные форменки. Они были немного смурные и настороженно озирались по сторонам, видимо не понимая – зачем они нужны в этом месте.

Последними, вместе со своими женами, пришли младшие и старшие вожди, сержант Седов, Александр Шмидт, и с ними – давешний поп отец Бонифаций. Когда-то, в самом начале, я спросил у Сергея Петровича, зачем тот нужен здесь – и получил ответ, что в племени Огня этот человек разом заменяет весь идеологический отдел ЦК ВКП(б). Мол, коммунизм и христианство в своей основе имеют общую этическую базу, и товарищу Марксу пришлось браться за свой эпический труд, потому что тамошние священники зажрались, позабыли, для чего они нужны, и перестали ловить мышей. А отец Бонифаций – как раз из тех времен, когда священники еще помнят, что они поставлены опекать души, а не только собирать требы. А еще он сказал, что я еще зажратых коммунистических бонз не видел – мол, пришлось такое счастье на его молодость. Все обгадили, развалили безо всякой войны, а потом одна половина так ничего и не поняла, а вторая тут же записалась в буржуи. Вот оно – то, от чего бежали сюда наши вожди строить свой социализм в Каменном веке. А я-то и не знал. Теперь понятно, почему на Голубенко, пока тот был жив, они смотрели как на человекообразную тлю. Лозунги-то хлопчик говорил правильные, и даже с перегибами, однако жил при этом совсем не по правде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})