Город снов - Ярослав Шумахер

«Почему ты проигрываешь?

Ты думаешь, это зависит от

моей ловкости или силы,

в данное время в данном месте?

Я даже не дышу…

Не пытайся ударить, бей!..»

Matrix…

И поднялся с колен я, и распростерлось поле предо мной, насколько хватало взора моего. Чернь адская застилала глаза мне: демоны тьмы стояли во всеоружии супротив меня. Но не было у меня меча, чтобы сражаться, не было щита, чтобы прикрыть сердце мое, и стоял я наг. И возвел я тогда глаза в небо для последней молитвы и просил: «УЗРИ ГОСПОДИ».

Тысяча стрел и копий вонзились следом в грудь мою, и упал я наземь холодную. А воинство света уже спускалось с небес на защиту мою, и отступила тьма непомерная, гонимая мечами ангелов, и девять прекрасных дев подхватили и увлекли тело мое в высь поднебесную.

Отец всемогущий взял в руки сердце мое и говорил: «ДА БУДЕШЬ ПРОЩЕН». Вдохнул жизнь в него, и забилось сердце вновь.

Затмение

Это была первая осень после возвращения Джея в Город снов. Он нашел в себе силы вернуться, чтобы начать все заново без пристальных взоров свидетелей его полного краха. Джей успешно сдал экзамены и поступил учиться в аспирантуру, научный руководитель проникся его взглядами, даже скорее больше его интуитивным пониманием сути предмета. Джей всегда умел производить впечатление на людей при первой встрече, располагая их к себе. Его искренняя открытость и наивность подкупали, и Джей умело этим пользовался. Хотя преследуй он корыстные цели, вряд ли бы у него что-нибудь вышло, честность, похоже, присутствовала в наборе его хромосом.

Джею нужны были деньги, и он нашел Тимура, с которым познакомился у Крысы в памятную осень перед отъездом из Города. Тимур как всякий честолюбивый оболтус мечтал покорить мир, развивать способности и раздвигать горизонты вселенной тогда. Джей серьезно погряз в игре на деньги. Автоматы пленили его разум: Джей всерьез разрабатывал беспроигрышную стратегию игры. Он записывал все свои выигрыши и проигрыши по дням недели, подводил баланс и выявлял удачные и неудачные дни, предшествующие этому события, настроение и предчувствия. Поначалу ему и вправду везло, и он действительно уходил в плюс. Но как только он приобретал веру в удачу, она тут же оставляла его, и Джей начинал проигрывать. К вере примешивалась уверенность и жадность, Джей больше думал о выигрыше, а не об игре и аравидерчи. Джей был твердо уверен, что выигрыш всегда лишь состояние души и его можно контролировать, если не поддаваться соблазну, но в этом и состояла суть соблазна. Психологически игра строится на соблазне выиграть, либо получить удовольствие от самой игры вне зависимости от выигрыша, только кто получает удовольствие от проигрыша?

В итоге Джей стал уходить в минус и забросил свою ведомость, совершив большую ошибку. Ведомость была единственной нитью, связывающей его с реальным финансовым состоянием, она была отражением игры его сознания, спасительным мостиком, с которого он всегда мог трезво оценить положение вещей, но Джей самонадеянно уничтожил его собственными руками, соскользнув в бездну случая. Он отдался на произвол соблазну играть, надежде отыграться и выиграть. Так сознанию было легче поддерживать иллюзию возможности выиграть когда-нибудь. Джей играл все больше от разочарования и безысходности, интерес к самой игре растворился в соблазне выиграть. Джей, бывало, выигрывал и начинал снова верить, потом вновь скатывался вниз и так без конца. Поначалу это забавляло его, придавало ощущение движения, Джей выстраивал новые схемы поведения, пытаясь скрыться от самого себя, оправдать свой соблазн невинной тягой к игре. Однако время шло, а его карманы по-прежнему были пусты. Когда Джей встретил Тимура, тяга к игре еще в нем не угасла, он по-прежнему верил, что сможет выиграть, перетасовать колоду и раздать себе Flash Royal.

Тимур был из обеспеченной семьи, но над ним будто черное облако повис постоянный конфликт с отцом. Жестокость и авторитет отца, добившегося многого в жизни собственными усилиями, начав с нуля, угнетали его неопытный разум. Страх перед отцом, который пытался выступить в роли назидательного учителя с безусловным правом командовать, сковывал волю юноши и не давал раскрыться ему как самостоятельной личности. Единственное, чего он хотел, это избавиться от этого гнета, обрести свободу от бесконечной правоты отца, не считавшегося с его «Я», замуровывая благими намерениями душу Тимура в склеп обреченной неспособности стать самим собой.

Но Тимур зависел от отца, прежде всего, в финансовом отношении, и был не в силах вырваться из этого положения. Запросы его были велики, но чрезмерная самонадеянность и полное отсутствие жизненного опыта сводили на нет его усилия. Кроме того, Тимур не хотел учиться, привыкнув чувствовать себя исключением из правил, находясь под опекой отца. Во многом его отец был прав, но он не мог увидеть со стороны, что причина и следствие его правоты замыкаются на нем самом. Постоянно оберегая Тимура от превратностей судьбы, он воспитывал его в ключе деспотизма и суровой надменности, пытаясь смоделировать жесткую реальность, подстерегающую ребенка за порогом дома, и получалось так, что когда возникали действительные проблемы, Тимур был не способен с ними справиться и обращался к всепонимающему отцу с опущенной головой. Отец опять представал в свете благодетеля и в наущение отпрыска решал за него эти проблемы.

По сути у Рунка просто не было времени заниматься сыном, будучи человеком дела он с головой уходил в работу. Его авторитет успешного дельца был дороже ему, поэтому вникать в душевные порывы чада ему было некогда и неинтересно, куда было проще, уповая на свой авторитет и практическую хватку, безраздельно понукать несмышленое дитя.

Рунк был чутким по отношению к своей семье, но эта чуткость приобретала форму безотчетной опеки и безграничной власти. Он считал, что все делает на благо семьи, заботясь об интересах каждого, но он просто не мог знать этих интересов, потому что был зашорен от них ширмой своей непререкаемой воли. Печально, когда личность неосознанно подменяет посылки в умозаключении, ставя свои и, кроме того, чужие интересы на службу выдуманного принципа.

Тимуру нужна была отеческая любовь, а не суровая справедливость, в результате которой он чувствовал себя полным ничтожеством по сравнению с отцом. А Рунк, похоже, упивался этой беспомощностью сына, выступая с ним на равных, заведомо зная о своем превосходстве и лишний раз убеждая Тимура в своей абсолютной правоте. Тимур жаждал инициативы, возможности проявлять себя, а не следовать установленному регламенту. Рунк от всего сердца желал ему добра, но исподволь пытался направить Тимура в обозначенное русло, он хотел управлять, это было значимо для него, непреложно, этот соблазн управлять, который затемняет разум даже родителям. Наивысший эгоизм и наивысшая слабость человека проявляется в соблазне управлять другим человеком с сомнительных позиций благодетеля.

Тимур, естественно, чувствовал это и изо всех сил противился этому. Он противостоял отцу даже не столько из способности, сколько из взаимно однозначной обусловленности конфликта. Поэтому он, выходя из дома, обретал ту безграничную свободу, которой ему недоставало, и с азартом нарушал все заповеди, мстя отцу. Наперекор ему был разгильдяем и черным пятном на безупречной репутации Рунка.

Лишь мать всегда вступалась за него, видя жестокость отца, принимая на себя его необузданный гнев. Но и ее Рунк сжимал в тисках безропотного подчинения. В результате этого бремени, она не выдержала, разрыв был неминуем, но Рунк оставался непреклонен и глух к ее боли. Она ушла от него, и Рунк просто выжил ее из города, оставив за собой право опеки над Тимуром. Вера уехала к родным на Урал.

* * *

За окном стоит дерево, в хитросплетении его ветвей, тонких и толстых, нет никакой закономерности просто оттиск на сетчатке глаза, безучастный этюд природы, он сам в себе, ничего не навязывающий образ, игра света и тени…

Это даже не дерево, я не вижу его верхушки, основания. За стеклом лишь часть, вырванная из целого, и она загадочна, неповторима, бессмысленна в своей незавершенности, она приковывает, жаждет, чтобы ее познали и абсолютно ненавязчива. Мои заблуждения окрашивают ее, наделяют неопределенную форму замысловатым содержанием, а она просто есть в своей естьности, просто существует как один из бесконечного множества ракурсов, предстающих перед моими глазами за окном. Она не являет себя, не просит внимания, не мыслит, она лишь то, что я сам нахожу в ней, она пуста и красива, и постоянна, и безмятежна в своем мистическом сне, она возбуждает и успокаивает, а я все время отворачиваюсь от нее, как будто ее нет, она умнее меня и добрее в своей беспричинной кажимости. А я сопротивляюсь не в силах раствориться в ней, я слеп, я копаюсь в своем поганом нутре, из которого пытаюсь явить истину для себя одного, я возомнил, что могу установить свои законы, а хитросплетения ветвей за моим окном невинны и естественны в своем неведении о моих путаных домыслах.