Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

— Ты звала меня, — вместо этого она посмотрела княжне в глаза и поняла, что та проплакала не одну ночь.

Дрогнуло жалостливое девичье сердечко, и Звениславка едва не бросилась к двухродной сестре, раскрыв руки для объятий. Остановил лишь взгляд княжны да Забава, присевшая на лавку у двери.

— Повышиваешь со мной, сестрица? Скучно, нет мочи уже! — звонко ответила Рогнеда, подводя Звениславку к лавке подле окна, где лежала незаконченная вышивка княжны.

Под тяжелой рукой Рогнеды Звениславка опустилась на лавку, и та сама поднесла ей и другую вышивку, и нужные нитки. Она вскинула на княжну изумленный взгляд, когда нащупала в полотне сложенный комок с чем-то острым внутри.

«Молчи, — одними глазами велела ей Рогнеда, нахмурив брови. — Спрячь и молчи».

Под вышивание затянули песню, прося богиню Макошь о милости:

— Уж ты гой еси, Макошь-матушка!

Макошь-матушка, всему люду отрадушка!

Освяти ты мою долюшку!

Убери со стези горюшко, всяку беду да маяту!

Нить моя ровным-ровна, а доля счастьем полна!

И в поле и в доме!

Звениславка искоса поглядывала на княжну: та не вышивала, как подобало, рубаху жениху. Пускала по ткани красивый узор, да и все. Она закусила губу: коли прознает, выругает княгиня, что попусту на лавке они юбки просиживают, нитки да полотно переводят.

Темные распущенные волосы лезли Рогнеде в глаза и мешались, и она смахивала их. В косы не заплетала. Так поступали, когда случалось великое горе.

Вздохнув, Звениславка тихонько покачала головой. Ох, княжна, княжна. Доведешь мать — мало не покажется. Рука у княгини была тяжелой. Рогнеда про то не ведала, росла под защитой батюшки, который не дозволял жене строжить единственную дочку. Звениславка же знала.

Когда они допели длинную-длинную песню о Макоши да о нитях судьбы, которые прядет богиня, Звениславка подхватилась уходить. Не могла она дольше засиживаться, следовало возвращаться да к вечере поспешать.

Рогнеда не противилась и не уговаривала ее. Словно и сама ждала, когда уйдет сестрица.

— Спасибо тебе, что пришла ко мне нынче. Скоротала я с тобой денечек, — приговаривала княжна, обнимая Звениславку. — Отдай Усте, — быстро успела шепнуть она ей на ухо и шагнула назад под бдительным взором Забавы.

Оказавшись за дверью горницы, Звениславка прислонилась спиной к деревянному срубу и зажмурилась. В кулаке она крепко сжимала то, что подсунула ей вместе с полотнищем Рогнеда. Вздохнув, она спустилась по всходу, вышла из терема в сени, а после во двор и токмо там решилась поглядеть. Держала она в руке маленькую куколку Макоши. Они мастерили такие, когда были еще совсем девчонками в детских рубашонках.

Звениславка запрятала ее поглубже в свои юбки и огляделась. Неспроста Рогнеда попросила ее отдать куколку Усте. Был между ними какой-то уговор, а куколка — тайным знаком. Она вспомнила, как сильно княжна сжала ей напоследок запястье; почти до боли, до красных пятен от хватки ее пальцев.

От Рогнеды она никогда не видела зла. Княжна не задирала ее и не дразнила. Детьми они играли вместе, а как повзрослели — едва ли говорили друг с другом. У одной свои заботы, у другой — свои.

Так уж повелось. Так было правильно, Звениславка понимала и потому не мыслила обиду какую держать али иное что. Есть единственная любимая дочка князя, а есть — братоучадо, сирота, которую взяли в княжеский терем.

Тряхнув косами, она быстро зашагала в людскую часть терема. Отыскала у очага Устю, поманила за собой в темный уголок клети и, посмотрев по сторонам, одним движением сунула той в руки куклу. Девчонка не подала и виду, молча взяла куколку и поскорее вернулась к своему занятию. Так Звениславка уразумела, что была права. Княжна и теремная девка загодя о чем-то сговорились.

Если б ведала она тогда, о чем, то сожгла б куклу и обходила б горницу Рогнеды десятой дорогой.

***

Стащить сладкого пирожка токмо-токмо с печи в горницу ввалились близнецы Ждан да Желан. Стряпухи замахали на них ручниками: в женском углу на княжичей и прикрикнуть могли, и подзатыльник дать, коли под ногами крутились да мешались. Их мать, княгиня, дозволяла. Все чаяла на сыновей управу сыскать.

От печи да от ухватов, полных румяных, блестящих пирожков, мальчишек отвадили, и те понуро поплелись к двухродной сестрице. Звениславка раскладывала по горшкам кашу, чтоб сподручнее было выносить на столы на вечере.

— Даже не помышляйте, — загодя крикнула она им, чтобы близнецы услышали ее сквозь шум и гул, который обычно стоял в клети, когда стряпали. — Мне и самой через вас достанется.

— Ну, Славка, ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

Мальчишки облепили ее с двух сторон, лазя под руки, и Звениславка была сама не прочь отвесить каждому по подзатыльнику. Не хватало еще из-за непослушных негодников кашу рассыпать!

— Сказано вам — нет. Некогда мне, ступайте! На пиру налопаетесь всласть, недолго уж ждать, — сердито отозвалась она, с трудом удерживая тяжелый горшок.

Прозорливые близнецы мигом подставили руки, подсобляя ей.

— Так украдкой вкуснее, — тоскливо вздохнул Ждан.

— А мы тебе расскажем, про что не ведает никто! — предложил Желан и белозубо улыбнулся.

— Это ж про что такое ты мне поведаешь, братец? Что за тайна сия великая? — Звениславка отмахнулась от них: ну вас, мол.

— Через что нынче наш Бажен с тем отроком подрались, — прошептал Желан.

— Больно надо мне, — сказала Звениславка, впрочем, безо всякой убежденности в голосе.

Близнецы терпеливо подождали, пока она разложит кашу по всем горшкам и отнесет пустой котелок к печке. Вернувшись, сестра сунула каждому из них в руки по паре горячих, липких пирожков, и Желан едва не завопил от радости. Закрыл рот рукой под строгим взглядом старшего брата. Не столько хотелось им вкусных пирожков, как Звениславку уломать да поделиться хоть с кем-то тайной, которая так и жгла изнутри. Едва-едва дотерпели до часа, когда сестрицу в укромном месте смогли поймать.

— Ну, сказывайте, — велела она, когда мальчишки уплели по первому пирожку.

Токмо за щеками трещало!

— Бажен рогнедкиного жениха робичичем назвал, — выпалил поспешно Желан. — Мы слыхали, как он дядьке Храбру признался.

— Ох, — вздохнула Звениславка, поднеся ладони к щекам.

Стало быть, вот как все обернулось. Не диво, что отрок пред князем смолчал. Такое-то вслух произнести… уж лучше порку перетерпеть. И как токмо язык у негодника, у Бажена, повернулся сказать!

— А дядька Храбр что? — спросила она, через силу улыбнувшись довольным близнецам.

— А еще пирожок?

— Ну ты и наглец! — она щелкнула по лбу Желана и в притворном возмущении скрестила руки на груди. — Совсем сестрицу заездили!

— Отругал Бажена-то, — Ждан пожал плечами. — И велел помалкивать.

— Знамо дело. Батюшка ваш за такое-то осерчает люто. Союз ведь заключили они нынче, — Звениславка кивнула. Потрепала близнецов по темным, отцовским, волосам и подтолкнула к двери в сени. — Все, ступайте, ступайте. Совсем заболтали меня!

***

На пиру во всеуслышание молвили, что не далее как через три дня отправится князь Ярослав с невестой своей да дружиной домой. Заждались его в тереме на Ладоге, да и порядочно он загостился уже у славного князя Некраса Володимировича. Пора и честь знать. Увозить княжну Рогнеду в ее новый дом, устраивать там великий свадебный пир. Молодцы его под неустанной заботой госпожи Зимы совсем оправились, и рвется в родную избу едва вставший на ноги воевода Крут.

Так сказал Ярослав Мстиславич, поднимая кубок за здравие Некраса Володимировича и всей его семьи.

«Кто же объявит о таком Рогнеде», — тотчас помыслила Звениславка, услышав его слова.

По обыкновению, она прислуживала за столом: подносила напитки дядьке и его гостю. Раньше еще сидели подле них воеводы, но один лежал нынче на лавке, борясь с недугом, и перед самой вечерей сказался больным воевода Храбр. Чает не встречаться с князем после утренней драки, решила Звениславка. Тем паче, ведает, из-за чего все случилось промеж его сыном да княжьим отроком.