Колесница времени (сборник) - Юрий Медведев

— Зачем ты не остался у княгини радости? — спросил у Токо Мурат. Пес безмолвствовал.

* * *

— Сказка красивая, — сказал я. — Деревушка, даже подземное озеро — вполне допускаю. Но картины со скульптурами в светящихся пещерах?..

— Светящиеся пещеры не диковинка. Как и картины в них. В Китае известен огромный лабиринт «Тысяча пещер». В некоторых находят засохшие мумии. В Иране и Ираке описаны пещеры говорящие.

В них тоже видно солнце, как сквозь слюду, и в зависимости от хода светила слышны голоса, повествующие о разных загадках древности.

— Выходит, солнечный луч — как игла, а вертящаяся Земля — грампластинка? Пьезоэффект?

— Ого, какие словечки знают нынче гуманитарии! — поднял бровь Учитель. — Примерно, хотя много сложней. Кстати, некоторые моменты из Муратовой эпопеи можно, конечно, считать бредом, галлюцинациями, чем угодно. Но в одном им не откажешь: они точны, эти сюжеты картин в пещерах или мифологические представления о превращениях животных в людей. А «Канон врачевания» я собственноручно преподнес президенту академии.

— Если добавить ружьецо и часы с цепочкой, которые я тоже держал в руках, останется единственный зопрос. Куда исчез его верный Токо? — сказал я.

— Мурат не захотел мне это объяснить… О, он еще нас кое-чем порадует, этот смышленый уйгурский глальчик.

Этот смышленый мальчик два года спустя оказался уже в университете, удивляя всех своей памятью. Перед ним раскрывали страницу незнакомой книги, и, прочтя текст, он тут же шпарил его наизусть.

На четвертом курсе этот смышленый мальчик подарил Сергею Антоновичу (а потом и мне) красиво изданные огромные тома перевода Авиценны. А защитился он раньше меня. На три недели, но раньше…

Да, было о чем вспомнить, покуда я добирался в Москву, летел в Рим, а потом в аэропорту, увековечившем своим названием имя Леонардо да Винчи, несколько часов ждал самолета в Палермо.

4. Озеро спящих ласточек

— ЭОНА, ТЫ УТВЕРЖДАЕШЬ, ЧТО КРАСОТА СПАСЕТ МИР, ЗАСТАВИВ ЧЕЛОВЕКА ПЕРЕСТРОИТЬСЯ ПО СВОЕМУ ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ?

— Я УТВЕРЖДАЮ: КРАСОТА — ЭТО НЕ ТОЛЬКО ПРЕКРАСНАЯ ФОРМА, НО ПРЕЖДЕ ВСЕГО СМЫСЛ ОСВОЕНИЯ МИРА ЧЕЛОВЕКОМ.

— ОДНАКО МИР ЗЕМНОЙ, НАПРИМЕР, СУЩЕСТВОВАЛ ВО ВСЕЙ КРАСЕ МИЛЛИОНЫ ЛЕТ ДО ПОЯВЛЕНИЯ НАШИХ ПРАЩУРОВ. И НЕ БЫЛО НЕОБХОДИМОСТИ В ЕГО СПАСЕНИИ.

— ЕГО СПАСЕНИЕ — В ИЗВЕЧНОМ СОВЕРШЕНСТВОВАНИИ И НАКОПЛЕНИИ КРАСОТЫ. ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ЧЕЛОВЕКУ МИР СПАСЕТ КРАСОТА ДЕЙСТВЕННАЯ. КРАСОТА ПОДВИГА, БЕЗОТЧЕТНОГО ПОРЫВА. СОСТРАДАНИЯ К БЕДАМ И НЕСЧАСТЬЯМ ВСЕГО ЖИВОГО. ЕГО СПАСЕНИЕ — В ВЕЛИЧИИ ЖЕНЩИНЫ, СУМЕВШЕЙ В УРОДСТВЕ РАСПОЗНАТЬ КРАСОТУ. ПОМНИШЬ, КАК ОНА ВО СНЕ ПРИЖИМАЛАСЬ ЩЕКОЮ К ЛИЦУ ГЕРОЯ, У КОТОРОГО НЕ БЫЛО ЛИЦА… ВСПОМНИ, КАК ОДНАЖДЫ В ДЕТСТВЕ ТЫ ПРОСНУЛСЯ И…

Я проснулся оттого, что у меня по лицу ползал жучок, а может, муравей. «Откуда в конце марта в доме мураши или жучки?» — подумал я и раскрыл глаза.

В снопе лучей утреннего солнца за окном маячил мой друг Юрка по кличке Белый. Оказывается, он сквозь форточку водил по моему лицу длинной камышинкой, какими мы обычно добывали вишни и урюк в чужих садах, если не удавались более простые способы…

— Вставай, соня, все наши небось уже у мельницы.

Да не забудь соли покрупней и картохи сырой — в золе печь будем, — еле слышно шепелявил он с отчаянными гримасами. — Дед твой уже по винограднику шастает, дак ты лучше через забор, ладно?

Я махнул ему рукой — он исчез вместе с камышинкой. Задача осложнялась: хлеб и колбасу я припас еще с вечера, а за картошкой надо было красться на кухню через родительскую спальню. Операция прошла успешно, но на обратном пути я задержался у дверей, нечаянно посмотрев на спящую мать. Ее золотистые косы были расплетены и стекали на отцову грудь. Она так крепко его обняла за шею, как обнимают девчонки березы, вслушиваясь, не зашумел ли в корнях весенний сладкий сок. Я всегда знал, что она очень красива: когда мы шли втроем по городу, все, и мужчины, и женщины, оглядывались нам вслед. На репродукции Боттичелли, висящей в кабинете истории, из пены морской выходила, овеваемая зефирами, моя мать Стеша. Но теперь, в это утро, я увидел впервые ее и отца единым целым, слившимся нераздельно, как сливаются ручьи после дождя. Щекой она прижималась к отцову лицу, вернее, к тому месту, где у него когда-то была левая половина лица.

Да, левой половины лица у него не было, с войны он вернулся обезображенный, и даже на партийном билете снят был в профиль.

«Ничего, Михаил Никифорыч, — говорил дедушка, — за дела твои геройские тебя еще на медалях отольют, помяни мое слово, а в деле медальном — будь ты хоть генералиссимус — профиль потребен, профиль.

Хоть и один у тебя нынче глаз — зато как ватерпас…»

Я столько раз слышал от матери и деда про эти геройства, так свыкся с ними, что запомнил наизусть. Пересказывая отцовы подвиги моим дружкам, я добавлял все новые подробности, и в конце концов мне самому стало казаться, что это не отец, а я попадаю из фашистского концлагеря в итальянский городок Каррару ломать мрамор от темна до темна и однажды сбегаю с напарником Баскаковым Петром в интернациональный партизанский отряд, и уже в отряде Баскакова Петра ранит шальной пулей в живот…

…В девять вечера, как было условлено, он был в городке и тут узнал от связного: совсем было выздоровевший Баскаков арестован по доносу провокатора и препровожден в двухэтажное здание мэрии, где теперь располагалась фашистская комендатура.

— Охрана большая? — спросил он связного.

— Вместе с комендантом-пятеро. Остальные уехали на облаву.

— Когда вернутся?

— Как обычно, часам к девяти. А завтра всех после восхода солнца сгоняют в каменоломню. Расстреляют н Баскакова, и всю семью, что его выхаживала.

«Пока солнце взойдет, роса кой-кому очи выест», — сказал он загадочную для связного фразу и сквозь плети сухой ежевики начал пробираться к комендатуре.

Когда окончательно стемнело, он, боясь хрустнуть сучком, забрался на пинию напротив кабинета коменданта. Тот разглядывал открытки в толстом альбоме, время от времени ухмылялся. «Ты у меня сейчас поухмыляешься, стервятник», — с холодной яростью подумал он и, перебирая руками по толстой ветке, добрался до балкона. Поскольку балконная дверь оказалась закрытой, он выдавил стекло плечом и приставил вальтер к боку коменданта, тот потерял сознание или притворился, что потерял, но после воды из графина, вылитой на голову, пришел в себя. Довольно твердым голосом герр комендант объяснил двум прибежавшим на шум автоматчикам, в чьих руках его жизнь, хотя все было ясно и без объяснений.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});