Служебный роман - Эмиль Брагинский

– Можно. Большое спасибо.

Новосельцев открыл бутылку и разлил вино по бокалам.

– За что будем пить? – спросил он и сам придумал: – Чтобы все были здоровы!

– Да, это прекрасный тост! – проникновенно согласилась Калугина.

Новосельцев и Калугина пригубили бокалы.

– Вы возьмите вот эту рыбу, она очень вкусная, – предложила Людмила Прокофьевна.

– Большое спасибо.

– И салат попробуйте!

– Большое спасибо, – изблагодарился гость. – А вам положить?

– Большое спасибо, – теперь настала очередь Калугиной благодарить гостя.

– Рыбу? – угощал Новосельцев.

– Спасибо.

– И салат?

– Спасибо большое!

Хозяйка и гость взглянули друг на друга и засмеялись.

Новосельцев осмелел:

– Вы знаете, Людмила Прокофьевна, я записался к вам на прием. На эту среду все было занято, и Верочка записала меня на следующую.

– А зачем?

– По личному делу.

– Но зачем же ждать следующей среды, мы можем решить этот вопрос сейчас, – преодолевая служебную интонацию, гостеприимно сказала Калугина.

– Вы так думаете? – Новосельцев был не уверен в этом.

– Я в этом убеждена. – Калугиной было нелегко избавиться от директорской безапелляционности.

– Видите ли, я, когда к вам шел, я думал о том, что мне надо с вами серьезно поговорить... но только вот не знаю, с чего начать?

– Начните с главного, – улыбнулась Людмила Прокофьевна.

Новосельцев опустил глаза:

– У меня к вам предложение...

– Рационализаторское? – полюбопытствовала Калугина.

– В некотором роде... – неопределенно промямлил Анатолий Ефремович.

Но тут зазвонил телефон. Калугина дотянулась до соседнего столика, где стоял аппарат, и сняла трубку:

– Алло!

Звонили из квартиры Новосельцева.

– Позовите, пожалуйста, папу... его зовут Анатолий Ефремович, – сказал Вова, перемазанный зеленой краской.

– Анатолий Ефремович, это вас! – удивилась Людмила Прокофьевна и передала трубку.

– Понимаете, у меня дети остались сегодня одни. Бабушка заболела, и Ксана, это моя сестра, забрала бабушку к себе, – оправдывался Новосельцев. – И я оставил детям ваш телефон, на всякий случай. Понимаете, они одни... Вообще-то у меня дети очень спокойные... вы не сердитесь?

– Что вы!

– Вова, это ты? Что случилось? – спросил в трубку Новосельцев.

На другом конце провода зеленый Вова бодро ответил:

– Папа, у нас краски не хватило.

Рядом вертелся младший, тоже порядком перепачканный.

– Какой краски? Зачем ты выходил на балкон?.. – Новосельцев виновато покосился на Калугину. – Я приду и отмою. Немедленно ложитесь спать! Слышите, немедленно!

Новосельцев повесил трубку.

– Что произошло?

Новосельцев старался быть невозмутимым.

– Ничего особенного. У них краска кончилась. Спрашивают, нет ли еще баночки...

– Какая краска?

– Зеленая. Я ее купил, чтобы подновить перила на балконе. Они ее нашли и покрасили в кухне дверь. Правда, на всю дверь у них краски не хватило...

Калугина рассмеялась.

– Вообще-то они воспитанные, тихие, – уверил ее Новосельцев. – На чем мы с вами остановились?

– Вы хотели мне сделать какое-то предложение, – напомнила Калугина.

– Да, да, разумеется... конечно... только не знаю, как вам сказать, как вы ко всему этому отнесетесь?

– Не томите, говорите скорее, а то я начинаю волноваться.

– Я тоже очень волнуюсь. У вас нет минеральной воды?

– Вот лимонад.

– Мне безразлично... вам налить?

– Да. Спасибо.

Новосельцев разлил лимонад по стаканам. Оба нервно выпили.

– Ну?

– Сейчас... – Новосельцев встал. – Уважаемая Людмила Прокофьевна... нет, дорогая Людмила Прокофьевна!.. – поправил себя Анатолий Ефремович. – Мое предложение заключается в том... Вы понимаете... вы и я... если сравнить... конечно, у меня дети... – лепетал Новосельцев. – Их двое... это, конечно, препятствие...

– Как вы можете так отзываться о детях!

– Не перебивайте меня, я собьюсь... я и так говорю с трудом... Вот вы кто? Вы – прекрасный организатор, чуткий руководитель и эффектная женщина! А кто я? Рядовой сотрудник, с заурядной внешностью и рядовым жалованьем. Зачем я вам сдался? Я ведь вас боюсь... Я вот говорю, а внутри все дрожит... Не перебивайте меня! Я недостоин вас, я не могу украсить вашу жизнь... Дети у меня хорошие, смирные... не обижайтесь на меня, пожалуйста... – Новосельцев замолк, исчерпав запас красноречия. Он не решался поднять глаза, иначе бы увидел... с каким сочувствием слушала его Калугина.

Не зная, что делать дальше, Новосельцев разлил по бокалам вино:

– Давайте поднимем бокалы за...

Но что собирался сказать Новосельцев, навсегда осталось неизвестным. От чрезмерного волнения он, собираясь чокнуться с Калугиной, опрокинул бокал на ее роскошное платье.

Калугина вскрикнула.

– Ой, что я натворил! – Анатолий Ефремович был в ужасе.

– Ничего страшного, вы мне испортили новое платье. Красное вино не отмывается!

– Надо срочно присыпать солью... – суетился Новосельцев. – Снимите платье! – Тут он опомнился. – Нет, не снимайте платье. Я присыплю на вас! – Анатолий Ефремович схватил солонку и густо посыпал солью пятно. – Не двигайтесь, дайте соли впитаться!

Калугина все еще находилась под впечатлением монолога Новосельцева.

– Да черт с ним, с платьем! Все равно я носить его не стану!

– Вы его мне потом дадите с собой, – не слушал ее Новосельцев. – Дома я это пятно выведу!

– Да ладно. Не убивайтесь вы из-за этого платья! – Калугина была в смятении. – Милый, славный Анатолий Ефремович!

– Я его дома покипячу в «Новости», – сказал Новосельцев, поглощенный проблемами химчистки. – «Лотос» его не возьмет!..

– Еще одно слово, и я сожгу это платье!.. – вспылила Калугина. – Сядьте!

Новосельцев послушно сел.

– Я так тронута вашим признанием... я так хочу вам поверить... но я не могу – мне страшновато... Какой же вы рядовой. Вы такой симпатичный, а я... зачем я вам?

– Но, Людмила Прокофьевна...

– Не перебивайте меня! Я вас внимательно слушала и ни разу не перебила. Я с головой в работе... У меня жизнь устоялась, сложилась. Я боюсь перемен. Я старый холостяк... я привыкла командовать, и еще я вспыльчивая... я могу испортить жизнь любому. Но дело даже не в этом... я вам не верю...

– Но почему! – с болью произнес Новосельцев. – Дороже вас, вот уже несколько дней, нет у меня никого на свете!

Калугина отмахнулась от его слов.

– Вы мне тоже стали очень дороги, и я о вас думаю чаще, чем нужно... но это не имеет значения... Не перебивайте меня!.. У меня уже была в жизни печальная история... тоже ходил ко мне один человек, долго ходил. А потом женился на моей подруге! – закончила свой грустный рассказ Людмила Прокофьевна.

– Но я не хочу жениться на вашей подруге! – наотрез отказался Новосельцев.

– Да у вас и нет такой возможности. Я ликвидировала всех подруг. Но это еще не значит, что я намерена выйти за вас! Вот так вот... с бухты-барахты, скоропалительно...

– Извините, Людмила Прокофьевна, я не очень сообразительный. Я не понял, вы согласны или вы мне отказываете?

– Сама не знаю... – Растерянная Калугина задумалась.

Опять зазвонил телефон. Калугина сняла трубку:

– Алло!..

– Позовите, пожалуйста, нашего папу! – послышался голос Вовы.

– Хорошо, Вова, сейчас позову!

– Что они опять выкинули? – Новосельцев встревоженно схватил трубку. – Ну, говорите поскорее, что там еще?

Выслушав, Новосельцев уронил трубку.

– Произошло несчастье? – испугалась Калугина.

– Они случайно спустили кошку в мусоропровод! – убитым голосом поведал Анатолий Ефремович.

Калугина решительно вышла в коридор.

– Куда вы, Людмила Прокофьевна? – не понял Новосельцев.

– Идемте спасать кошку!

Когда Новосельцев подавал Людмиле Прокофьевне пальто, как-то так само собой получилось, что их губы встретились, а ненужное пальто упало на пол, ибо Новосельцеву надо было освободить руки для объятий...

Осенний ветер срывал с деревьев последние листья.

Из своего пятиэтажного стандартного дома вышла Ольга Петровна и медленно направилась к станции. Лицо Рыжовой было мертво. Она машинально повторяла путь, которым привыкла ходить каждое утро. Вот подошла электричка, и Ольга Петровна оказалась в вагоне.

Ее прижали в тамбуре электрички, около дверей. Она потухшим взором смотрела на осенний пейзаж, но не видела его.

Толпа вынесла из электрички безучастную Ольгу Петровну, и вот она затерялась в толпе на платформе вокзала в Москве. Огромные полчища людей торопились на работу... и среди них брела усталая, поникшая, немолодая женщина, а за кадром продолжалась песня.

Бежал за окном автобуса пасмурный московский пейзаж. А у окна, погруженная в свои мысли, понуро сидела Ольга Петровна. Автобус подъехал к остановке около учреждения, и Рыжова машинально вышла из автобуса и привычно направилась к подъезду. Но вдруг лицо ее исказилось гримасой боли, она повернулась и пошла прочь. Прошла несколько шагов, потом остановилась, глубоко вздохнула и покорно поплелась ко входу в учреждение...