Череп в небесах - Ник Перумов

Разумеется, в Думе разразился настоящий скандал. С обычными нашими народными забавами, как то: тасканием за волосы, попытками «набить морду» и так далее и тому подобное. Разумеется, крики «предатель!» и «фашистская сволочь!» – в ассортименте. Отец невозмутимо стоял на трибуне, время от времени отвечая – да, он считает объявление независимости преждевременным. Да, он предпочёл бы видеть Новый Крым, как встарь, свободной самоуправляющейся планетой, а не членом какого-то странного… новообразования. Да, его волнует нерешённость правовых вопросов. Да, он озабочен статусом т. н. «Вооружённых сил Федерации», неподконтрольных законно избранному правительству планеты. Да, он считает, что… – и так далее и тому подобное.

Думцы бушевали весь день и полночи, а к утру нежданно-негаданно проголосовали. За радикальный проект – «О приостановлении поставок… до выяснения правовых обстоятельств…». Против высказались только леваки. Но принадлежавшая им четверть голосов радикально ничего не могла изменить.

Как это удалось отцу – я до сих пор не понимаю. Это было чудо. Только сделали его не Панин со Стрижом, как в «Театральном романе», а мой отец. У него – получилось.

Теперь, если мамины предположения верны, Дариане придётся пошевелиться. Предпринять хоть что-то, нажать на свои собственные рычаги, добиться отмены решения, роспуска Думы, ареста смутьяна… Проигнорировать случившееся она уже не могла.

…Отец вернулся домой в сопровождении солидной охраны. Нашим ребятам пришлось в общих чертах объяснить, что происходит. Отцу они привыкли верить. И они поверили.

Ночь в Новом Севастополе выдалась неспокойной. Само собой, громче всех возмущались студенты, словно не понимая, что отправляться на передовую в качестве пушечного мяса придётся именно им. Самые горячие головы предлагали немедленно отправиться к «логовищу предателя» с целью и задачей предать оное логовище огню.

Не сомневаюсь, что Дариана очень порадовалась бы такому исходу.

Но за сутки до этого случилось другое событие, для меня едва ли не более значимое – как ни старался результат эксперимента «Биоморф» Руслан Фатеев уверить себя, что эта глава его жизни закончилась давным-давно.

Как я уже говорил, о моём возвращении домой никто из моих братьев и сестёр ничего не знал. Равным образом ничего они не знали и о том, что сцена моего «изгнания из дома» была лишь спектаклем, разыгранным специально для имперских спецслужб, вздумай они копнуть глубже обычного. Для них старший брат так и оставался предателем. Другое дело, что ни отец, ни мама не устраивали «пятиминуток ненависти» – Руслан словно бы умер. О нём не произносилось ни слова.

Сейчас, когда тучи стали собираться, а первоначальный план приказал долго жить, мама заявила, что скрывать что-либо уже бессмысленно. Что младшие дети тем не менее достаточно сознательны, чтобы не проронить нигде ни звука. Что пора, наконец, покаяться перед старшими.

Папа только обречённо кивал.

На короткое время я расстался с пластическим гримом-маскировкой.

Мама сама позвонила Георгию и старшим девочкам – Лене со Светой. Мол, приезжайте. Бонну, гувернантку и прислугу из столичного особняка распустить по домам. Семейные реликвии и ценности из домашнего сейфа, само собой, вывезти. Мебель и прочее – оставить. Не жалко, дело наживное.

Они приехали целым конвоем – два джипа с моими, ещё пара – охранники. Я не высовывался, ждал внутри.

Первый джип вёл Георгий, второй – Лена. К ней, как всегда, жалась мелкота – Саша, Люда, Витя и Танюшка. Ларион – дома все, само собой, звали его Лариосиком – вытащил следом за Георгием пару внушительных кофров. От него не отставала Света.

– Внутрь, дети, внутрь! – командовала мама. На высоком крыльце она казалась командиром старинного линкора. – Лена, веди младших!

И, едва за моими братьями и сестрами захлопнулись высокие двери (и сомкнула незримые крылья защита от дистанционного подслушивания), мама объявила высоким, звенящим от волнения голосом:

– Дорогие мои. Мы с папой… очень виноваты перед вами. Мы сказали вам неправду.

Из моего убежища за портьерой я видел округлившиеся Танюшкины глаза. Мама сказала неправду? И папа тоже? Всё, небеса рухнули.

Света сорвала свои смешные и старомодные очки, принялась немилосердно терзать пальцами оправу. Лена закусила губу, а Георгий, похоже, догадался.

– Это про Руслана, да, мам?

– Ой! – хором пискнули Таня-маленькая с Людой.

– Правда, дорогие мои, – шагнул вперёд и папа. – Мы… были неискренни с вами. Руслан не предатель. И никогда им не был. Он…

Я ощутил, что в глаза кто-то словно плеснул кислотой. Щипало и резало, щёки вдруг стали мокрыми.

В конце концов человеческие гены, кодирующие слёзные железы, у меня всё же оставались…

Я вышел из-за шторы. Шагнул, словно под обстрел. В меня сперва вонзились взгляды; а потом словно прорвало плотину. Вперемешку, старшие и младшие с визгами, воплями и совсем уж нечленораздельными звуками, напоминавшими боевые кличи диких племён мумбо-юмбо, разом ринулись ко мне.

Но при этом всех опередила Танюшка. Не знаю, как это удалось мелкой девчонке, но она кинулась мне на шею – косички вразлёт – словно настоящий рысёнок, таким прыжком, что заставил бы удавиться от зависти всех тренеров по лёгкой атлетике.

Я подхватил её в воздухе, закружил, прижимая к себе. Пусть я биоморф. Пусть в моих жилах, кроме крови, течёт и ещё нечто, не имеющее названия (и которое я не желаю знать), но сейчас на мне висит моя маленькая сестрёнка, захлебываясь счастливым плачем, и я знаю, что я – человек.

Миг спустя на меня набросились все остальные, и получилась настоящая куча-мала, в которую, забыв о солидности наследника фамильных предприятий, бросился даже Георгий.

Наверное, это было поопаснее вылазки на Шестую бастионную, потому что мне сейчас всерьёз грозило оказаться задушенным в радостных объятиях. Кто-то таскал меня за уши, кто-то пытался дёрнуть за коротко остриженные волосы, Лена со Светой повисли на плечах, целуя в обе щёки; обе сестры при этом уже ревели в голос. Лариосик запрыгнул мне на спину, по нему норовил забраться ещё выше Сашка; а потом у меня просто подкосились ноги.

Короче, разбирать нашу кучу-малу пришлось родителям. Кое-как они оттащили от меня всех, кроме Танюшки, вцепившейся в меня крепче, чем детёныш лемура – в свою висящую вниз головой мамочку.

Очень долго никто так и не смог выговорить ничего более-менее связного. Мама тоже расплакалась, бледный папа что-то бормотал про «высшие интересы нашего освобождения», но его никто не слушал.

И немало времени прошло, когда все, наконец, более-менее поуспокоились, рассевшись по низким диванам в каминном зале. Танька так и висела на мне, явно не собираясь слезать. Остальные тоже примостились как можно ближе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});