Степан Разин (Книга 1) - Злобин Степан Павлович

Баламута

Никакая беда не нарушала донского мира в отсутствие Тимофея: ни с кубанской, ни с крымской стороны враги не подходили, и казаки сидели по своим домам, гуляли по базарам, торговали да пили вино, а то тешились охотой на кабанов да сайгаков или рыбачили на Дону. Со взрослыми ездили и казачата.

Но Стенька не мог успокоиться никакой потехой. Ратные мечтанья тревожили его и днем и ночью.

Выезжая с соколом на охоту, взлетев на подросшем Дубке на один из курганов, Стенька жадно вглядывался в степную даль, втягивая носом сухой ветер, и ему казалось, что в далеком облаке у заката он видит бьющихся всадников и ветер доносит до него сабельный лязг, конский топот и грохот мушкетной пальбы...

Редко и скупо долетали на Дон вести о донских казаках, ввязавшихся в драку украинцев с панскою Польшей. То говорили в народе, что запорожцы побили панов, то был слух, что паны побили казаков и сто человек полковников и атаманов казнили в Варшаве.

«Собрать со станиц молодых казаков – ударить батьке в подмогу! – мечтал Степан. – Кликнуть клич к молодым – и слетятся, как соколы, биться за правду».

Минуло уж больше полугода после отъезда Рази. Голос Степана возмужал и окреп, широкими стали ладони, и он, словно почуяв свою зрелость, нетерпеливо взялся смазывать салом отцовские ружья, пистоли и сабли, оставшиеся дома, вычистил пороховницы, боевую сбрую, как будто собрался в поход.

Все неотвязнее и чаще возвращался Степан сердцем к своей мечте о походе на Украину и наконец поделился ею с друзьями, призывая с собой есаульского Юрку Писаренка и еще четверых юнцов.

После купанья в Дону, лежа под сенью верб, пересыпая песок между пальцами, Степан уговаривал их идти на панов.

– Да что за станица – пять казаков?! – воскликнул Юрка. – Сбираться, так в сто человек, не менее!

– А поехать по всей округе. У каждого есть в соседних станицах дружки. Сговорим дружков, те – своих, а ден через десять и вздынемся разом!

Все утро сговаривались они, под каким предлогом поехать в соседние селения.

И вдруг на другое утро Стеньку позвали в станичную избу.

«Али о батьке дурные вести?!» – в тревоге подумал Степан.

Станичный атаман встретил его суровой усмешкой.

– Мыслишь, батьки нет, так ты и велик возрос? Уздечкой некому постегать по сидельному месту?!

– Какие вины на мне? – задорно спросил Стенька, ожидая, что нагоняй последует за ловлю рыбы в неуказанный срок.

– Рано затеял, казак, спорить со всем Войском, – неожиданно сказал ему атаман. – Батька твой сомутил казаков, – ему круг простит ли – увидим, – а ты, баламута, станешь еще казачьих детей путать, то тебе быть под плетью в науке. А вздумаешь сам уходить – изловим, на цепь посадим, – пригрозил Юркин отец.

Стенька выскочил из станичной избы красный от негодования на предательство товарищей.

Шагая мимо чьего-то двора, он со злостью ткнул сапогом чужой обветшалый плетень и выдернул из него крепкий, тяжелый кол.

Стенька выбежал на песчаную косу, к постоянному месту их бесед и купанья. За ивняком, где стояли в воде челны, он услышал ожесточенные крики и брань. Здесь рослый парень-чужак в лаптях и худом зипунишке яростно отбивался веслом от пятерых казачат-подростков. Стенька по одежде признал в нем беглеца из дальних московских краев.

Чувствуя перевес на своей стороне, казачата, окружив чужака, уверенно и жестоко наносили ему удар за ударом веслами. Стенька и сам беспричинно недолюбливал пришлых ободранных попрошаек, бродивших от одного куреня к другому с плаксивыми жалобами и причитаниями.

– Тю-у-у! Стенька! С колом! – крикнул Юрка. – А ну, заходи от реки. Дай ему по башке, да покрепче!

Вся бывшая до этого злость на предателей разгорелась в Степане.

– Ну-ка, пятеро на двоих! – кинул он вызов в лицо обалдевшим от неожиданности казачатам и внезапным ударом выбил весло из рук Юрки...

Одним скачком оказался Стенька рядом с московским бродягой и стал с ним плечом к плечу.

– А-а, ты Дон продавать? Казаков продавать, гадюка! – выкрикнул Юрка.

– Переметна сума! Изменщик! – кричали ребята, кидаясь на Стеньку.

– Колоти переметчика, братцы!..

Но, несмотря на задор, они под натиском ободренного неожиданной помощью «москаля» и разозленного Стеньки начали уже отступать в кусты ивняка. Как вдруг, – Степан не успел защититься – кто-то ударил его ребром весла по лбу. Кровь залила лицо.

– Побе-еда-а! Ур-ра-а! – торжествующе крикнул Юрка, и остальные все подхватили его клич.

Не замечая ударов и боли, с залитым кровью лицом, Стенька с такой стремительной яростью кинулся на ребят, в глазах его было столько свирепой решимости, что те в смятении побежали спасаться на кручу, в кусты.

Стенька рванулся преследовать беглецов, но товарищ схватил его за рубаху.

– Сигай в чалнок, в чалнок! – крикнул он и подтолкнул к воде Стеньку.

Степан прыгнул в ближайший челн. Бродяга толкнул челн от берега и тоже вскочил за Степаном... Им вдогонку летели камни, раздавались крики и свист казачат, оставшихся на берегу и снова почувствовавших себя победителями.

Сильными взмахами весла Стенькин новый товарищ выгнал челн к середине Дона.

– Как тебя звать? – спросил Стенька, склонясь к воде и обмывая с лица кровь.

– Сярежка, – отплюнувшись кровью, ответил бродяга.

– Рязанских зямель? – передразнил его Стенька, узнав по говору. – За что на тебя напали? – спросил он.

– За рыбну снасть. Рыбу хотел покрасти... Не явши два дни, и рыбачить нечем. Хотел наймоваться в работу – никто не наймует, а христарадничать мочи нет...

– Греби туды, к острову, – решительно сказал Стенька. – Правей бери, к вербе, сейчас я тебя накормлю...

Ловко поймав ветку вербы, Степан подтянулся к стволу, за который у самой воды была привязана им веревка от снасти. Приготовясь тянуть тяжелую, полную рыбы сеть, он чуть не плюхнулся в воду, когда выдернул куцый конец обрезанной бечевы. Хмуро и вопрошающе взглянул он на товарища.

Бродяга, поняв по взгляду Степана, в чем дело, и как бы снова готовясь к драке, покрепче перехватил весло.

– А ты не больно лезь, знаешь! – ощетинился он. – Я в заступу тебя не кликал. И тебя побью, коли станешь...