Под властью пугала - Мичо Каламата

– Поздравляю, братец. У вас великолепная память. Я и сам уже позабыл, что писал о нем.

– Ваши статьи полны именно такими оборотами. А уж о его соратниках…

– О, не напоминайте мне о них! Тут и я могу повторить все, что писал. Да. «Гилярди – прожженный авантюрист. Таф Казиу и Бази из Цаны – самые обыкновенные преступники. Ильяз-бей – пропойца, готовый продать Албанию за рюмку раки». Уж не собираетесь ли вы защищать и этих мерзавцев? Или, быть может, вы станете отрицать, что Мюфит-бей Либохова сказал: «Моя честь мне дороже чести Албании»?

– Нет, я не собираюсь их защищать. Может, вы и правы в отношении кое-кого из его окружения, но сам-то он совсем не такой.

– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

– И все же он благороден и великодушен настолько, что не сердится на вас, несмотря на ваши выпады по его адресу. Он убежден, что вы были неправильно информированы.

– Возможно. Ну и какие же крупные перемены должны произойти в Албании? Уж не собирается ли матьянский бей провозгласить себя королем? Ба!.. Да я, кажется, попал в точку! Вы хотели поразить меня, а вышло наоборот!

– Откуда вы знаете?

– Ничего я не знаю. Я просто это предвидел. Помните, я писал в одной своей статье: он так тщеславен, что вряд ли удовольствуется титулом президента. Разве вы не читали?

– Нет, не читал.

– И чего же хочет от меня его будущее величество?

– Немного – чтобы вы поддержали его. А за это…

– Он готов купить меня любой ценой.

– Но надо, Ферид-бей. Я этого не говорил. Он хочет помириться с вами во имя Албании. Выступая против него, вы как патриот и политик ничего не выигрываете, а, присоединившись к нему, выиграете многое: сможете, если захотите, получить любой портфель или даже стать премьером.

– Если бы я хотел жить в Албании, то давно бы уже был там.

– Никто не заставляет вас возвращаться в Албанию. Такого условия он вам не ставит. Хотите – оставайтесь здесь.

– Ну да. Притаиться в уголочке, сидеть смирно и довольствоваться его подачками.

– Нет. Для вас есть хорошая работа. Как вы знаете, место посланника албанской миссии свободно. Кто лучше вас справится с этим? Вы знаете страну, дружите с известными людьми, лично знакомы со многими государственными деятелями, и даже с самим президентом. Вы, по общему мнению, человек незаурядный, образованный. Это место создано для вас. Соглашайтесь, и вы тут же будете избавлены от Симпсонов и Бейкеров, получите возможность жить так, как вы привыкли.

– Вы предлагаете это от своего имени?

– Ну что вы! Меня уполномочил сам президент. Я бы ни за что не додумался до этого.

– Не такой уж он и тупица, ваш президент.

– Наоборот. Он самый выдающийся человек в Албании.

– Возможно.

– Он поручил мне все обговорить с вами и решить.

– Не торопитесь, братец. Такие дела сразу не решаются. Расскажите-ка мне, как обстоят дела в Албании.

Нуредин-бей принялся обстоятельно рассказывать о положении дел и о политических деятелях в Албании. Он не жалел красок, чтобы представить в радужном свете действия своего президента, подчеркивая его «высокие патриотические мотивы». Ферид-бей то и дело перебивал его вопросами. Наконец он встал с кресла и, походив из угла в угол, заключил:

– Да. Теперь я вижу: Ахмет-бей – полновластный хозяин Албании. Любая попытка свергнуть его в нынешних международных условиях – преступление против Албании. Народ мечтал о спокойствии и порядке, Ахмет-бей их обеспечил, а став королем, упрочит окончательно. Да, наш президент действительно крупный политик.

– Я рад, Ферид-бей, – живо отозвался Нуредин-бей. – Ваши слова означают, что мы договорились. Только что вы называли его моим президентом, а сейчас, слава богу, признали и своим.

– Да. Почему бы мне его не признать? Мы должны показать миру, что албанцы – единая нация и сами могут управлять своей страной. Хватит с нас восстаний и заговоров. В этом мы сходимся с Ахмет-беем.

– Так может говорить лишь истинный патриот Албании. А когда вам станет известно, Ферид-бей, каким высоким патриотизмом проникнуты все его помыслы, то и во всем остальном вы согласитесь с ним. Ведь Ахмет-бей так озабочен вашими статьями не потому, что они направлены против него лично, – они затрагивают нацию в целом. Ему жаль, что такой уважаемый патриот, как вы, которого он считает своим учителем, стал жертвой происков его политических врагов. Хотите, я дословно повторю наш с ним разговор о вас? «Господина Ферид-бея Каменицу, – сказал он, – я ценю, уважаю и считаю своим учителем. Мне очень жаль, что он меня не понимает. Мои враги там, вдали от Албании, умышленно ввели его в заблуждение. Но ничего. Во имя родины, во имя Албании…» Кстати, Ферид-бей, он произносит не Албания, а Албанэия, по-матьянски, но не в этом дело. Он всей душой предан родине. Так на чем я остановился?… «Во имя Албании, – сказал он, – я забуду все оскорбления в мой адрес. Главное, чтобы Ферид-бей поверил в мои патриотические устремления. Я хочу ему доказать, что мы, албанцы, в состоянии управлять своей страной. И если Ферид-бея беспокоит то, что у нас пока нет демократии, он должен понять, что стране сейчас нужна сильная рука для обуздания анархии и искоренения большевизма. Разве я виноват, что история возложила это бремя именно на меня? Могу заверить господина Ферид-бея, что со временем мы ослабим гайки и будем управлять самыми демократичными методами».

Произнеся длинную тираду, Нуредин-бей ощутил облегчение, будто сбросил с плеч тяжелый груз. Он чувствовал, что его слова находят в душе Ферид-бея отклик, заставляют задуматься.

– Удивляюсь только, братец, откуда взялась у этого нашего неуча такая сообразительность. Здесь ведь не обошлось без вас, а?

Нуредин-бей самодовольно усмехнулся. Теперь его родственник запел по-другому. Если он снова и назвал президента «неучем», то со словом «наш» это прозвище звучало не оскорбительно, а ласкательно.

– Вы его недооцениваете, братец. Может, его превосходительство и не очень образован, но зато большой политик. Вот, например, недавно он заговорил со мной о разрыве помолвки с дочерью Шефтета Верляци. Мне бы такое даже и в голову не пришло, а он дальновиднее, он и это принял в расчет.

– И что же он решил?

– Разорвать.

– Правильно! Теперь, когда он станет королем, ему нужна другая жена. По-моему, ему следовало бы жениться на дочери какого-нибудь американского миллионера. Есть много миллионерш, мечтающих о высоких титулах. Американские миллионы пополнили бы казну нового королевства.

– С вашей помощью можно это устроить.

Ферид-бей прыснул со смеху.

– Браво, Нуредин-бей! Нет, вы только подумайте! Поначалу мне предлагаете стать посланником, то есть его лакеем, а теперь требуете, чтобы я пошел в сваты! А взбредет в голову его величеству завести гарем на манер восточных султанов, так, может, вы меня туда евнухом препроводите?

– Ну зачем вы так, Ферид-бей. Вы же сами подали идею – женить его на американской миллионерше. – Нуредин-бей был недоволен таким поворотом в разговоре, поэтому поспешил снова заговорить о своем президенте. – Мы остановились на достоинствах Ахмет-бея. Я абсолютно уверен, что он гений. Судите сами. Недавно я начал разъяснять ему Макьявелли. И представьте, не прошло нескольких месяцев, как он стал поражать меня такими толкованиями и практическими выводами, до которых я никогда бы не додумался!

– Здесь нечему удивляться, Нуредин-бей. В Албании любой байрактар, бейчик усваивает Макьявелли еще с пеленок. Был бы жив Макьявелли, он бы многому сумел поучиться в Албании. Мы народ замкнутый и не можем объективно судить о себе, но зато имеем богатый опыт в политике, ведь мы наследники Рима, Византии и Турции. От Турции мы унаследовали систему правления. Всем известно, что турецкая система правления – наихудшая в мире, а мы взяли у этой системы все самое плохое.

– Может быть, и так, Ферид-бей, и все же Ахмет-бей неподражаем, он гений.

– Хотя Албания и заслуживает лучшего… Ах, если бы ее возглавлял кто-нибудь подостойнее!

– Мы сами виноваты. Вы помните, как я просил вас тогда…

– И не напоминайте. Если бы я вас послушался, был бы сейчас… эмигрантом в Европе, над рекой, как епископ. Вы читали его стихи? Над рекою, да над Шпрее, ра-та-та-та та-та-та.

– Так или иначе, надо думать о будущем. Как вы считаете?

Ферид-бей не ответил.

Он съежился в кресле, упершись подбородком в ладонь, и глубоко задумался.

Он был ужасно зол на себя. Как хотелось ему остаться противником «невежды горца», без пяти минут короля. Это возвысило бы его как человека, преданного родине и демократии, и, кто знает, открыло бы перед ним широкую перспективу. Его остроумные издевки над самозванным королем принесли бы ему славу талантливого журналиста. Но он понимал, что не может себе это позволить, – слишком дорого ему обойдется. Комфорт, избранное общество известных художников и деятелей культуры, любимые книги по философии – вот к такой жизни он привык. А разве будет доступно ему все это без денег? Когда-то полученное наследство уже давно растрачено, и теперь он живет на деньги, что ссудили ему земляки, но надолго ли хватит этих денег при том образе жизни, который он ведет? Ему нужно столько денег, чтобы они, как воздушный шар, подняли бы его наверх, в high life[19] американского общества. Если сейчас он не примет предложения, сделанного братцем от имени «неуча», надо будет все равно где-то искать работу. Ему как-то предложили отправиться в Китай – преподавать английский язык, посулили «приличный оклад и виды на будущее», но Китай далеко, а он не может жить без интересного общества. Можно, конечно, найти работу и здесь. Образованный и способный журналист, он мог бы устроиться в одну из крупных газет, но тут ему придется тянуть лямку, оставаясь в тени, смешавшись с рядовым людом. Он будет вынужден отказаться от привычного уклада жизни, от своего особняка, снять квартиру подешевле и, уж конечно, расстаться с прелестной Мэри. Ведь она наверняка бросит его, как только узнает, что денег у него нет. «Нет, нет и тысячу раз нет, – решил он про себя. – Жизнь дается один раз, зачем же ее портить и осложнять из-за каких-то принципов, которые, в конце концов, никто и не оценит? Как подумаешь, полные ничтожества, безмозглые ослы, бездари наслаждаются жизнью только потому, что у них есть деньги, – лопнуть можно от злости. В этом мире процветают только те, у кого есть деньги. А я, родился я, что ли, не вовремя? Да, наверно. Я аристократ, аристократ до мозга костей – по происхождению, по воспитанию, по образованию, по укладу жизни. Но время аристократии прошло. Настал век черни. Одно из двух – или оставайся честным и гни спину, как раб, или стань подлецом и пользуйся благами, которые сулит тебе король-невежда. Кому ни служи, все равно будешь рабом. Тогда почему бы не согласиться на предложение матьянского бея? Хуже не будет. Ведь он явно умнее, изворотливее и хитрее всех остальных беев и бейчиков Албании. Подчинились же ему другие, такие же патриоты, как и я! Вот братец, например… Славного рода, блестяще образован, искусный политик, а ведь тоже пошел к нему на службу. Ахмет Зогу всех обвел вокруг пальца. А теперь вот и королем станет. Хочешь не хочешь, а он мой государь, если я собираюсь остаться албанским подданным. Так, может, согласиться? Стоит лишь сказать да, и у меня будет особняк, общество, любимые книги и прелестная Мэри и все, что угодно. В конце концов, лучше быть его посланником, чем служить у какого-нибудь грубияна издателя. Его провозгласят королем – тем лучше. Буду посланником короля, хоть и короля-невежды, да зато не придется зависеть во всем от какого-нибудь болвана босса».