Меч судьбы - Татьяна Скороходова

Туман стелился над водой. Плеснула рыба. Поднимался рассвет, мутный от мглы, от воды шел пар. Север сел рядом, склонив голову и вглядываясь внимательными желтыми глазами в глаза колдуна, будто понимая, какие мысли бродят в его голове. Вейр потрепал его по шее, волк прищурился от удовольствия и рванул к воде, забросав его комьями земли. От реки послышался смех, плеск воды и поминания ёжиков. Вейр невольно улыбнулся и встал. Пора в дорогу. Столица ждала, но встреча не обещала фанфар и ковров под ноги. Он это знал. И был готов.

Но, сначала… он тоже не прочь окунуться.

Глава 7

В которой герои прибывают в столицу

Поспав всего пару часов, я чувствовала себя так, будто всю ночь полола огород, колола дрова и летала на помеле. Или наоборот. Челюсть уже почти не болела, если, конечно, не грызть сухари, которыми добросердечная Лида умудрилась забить половину сумки. Но теперь ныли кисти рук и костяшки пальцев. И как это мужики бодренько лупцуют друг друга по мордасам, и руки у них не болят? Я выползла на крыльцо как муха, которая проснулась зимой, потянулась и зевнула, рискуя вывихнуть многострадальную челюсть. Вчера мы быстро перекусили, чем кузнец послал, а послал он мёд, лепешки и сыр, и я без задних ног завалилась спать, проснувшись только от особенно мощного всхрапа у самого уха. С трудом спихнув с себя волчью тушу, которая перепутала меня с половичком, я выбралась во двор по неотложным утренним делам. Север даже ухом не повел. От храпа позвякивали инструменты кузнеца и колыхалась паутинка на бревенчатом потолке. Охрана, называется. Колдун уже возился рядом со своей кобылкой, копошась в пристяжных сумках. Отложной воротник рубахи сверкал на утреннем солнце первозданной белизной. Можно подумать, что всю ночь стирал и сушил бельишко, пока я летала на помеле. Вороная благополучно переночевала в конюшне кузнеца, стоявшей поодаль, и ни ухом, ни мордой не предполагала, что сегодня ночью могла остаться без хозяина. Но глаза у кобылки всё же были диковатые. Волки и концерты нежити по ночам даже лошадиное здоровье подорвать могут. С таким хозяином я бы прописала вороной усиленное лечебное питание. Заслужила. Я ухмыльнулась. Его длинноногое высочество вчера соизволили совершить омовение. Правда, выбрал он место выше по течению, будто брезгуя водой, оскверненной мною. Ну, и ёж с ним.

Вейр одарил меня уже привычным теплым и любящим взглядом. Ну, вот чего я плохого успела сделать, едва проснувшись? Наверное, мне надо было тихо-мирно помереть, последней волей передав всю силушку безутешному колдуну, рыдающему у моего смертного ложа.

Я подошла к Вейру, чистящему кобылу щеткой, и проворчала:

— Слушай, колдун. Силу ведь можно передать, когда при смерти. И у вас, и у нас это, в общем, дело привычное… — я выжидательно уставилась на обтянутую черной кожей спину и хвост пепельных волос, перевязанный черной лентой. Спина угрюмо молчала.

— Чего молчишь? Я с тобой разговариваю, Вейр Нелюдимыч!

Он опустил руку со щеткой и уставился на меня непроницаемыми серебристыми глазищами.

— Мысль, конечно, оригинальная. Особенно в части «при смерти». Надеюсь, ты себя имеешь ввиду? А ты подумала, какого-такого… ёжика мне нужна твоя сила? Уже есть, покорнейше благодарю, — передразнил он меня и продолжил измываться над лошадью. Кобыле нравилось.

— И чего орать? Нет, так нет. Подумаешь, — я опять зевнула и побрела дальше по своим девичьим делам, до которых ни колдунам, ни кузнецам не должно быть никакого мужского дела. По крайней мере, в зоне видимости. Кузнецу вчера не до горшков было, а я скромно не стала упоминать о такой мелочи. И уткнулась носом в недобрый час помянутого кузнеца. Богдан скалой стал на дороге, пряча руки за спиной и потупив в землю синие глаза, как мальчишка при встрече с предметом своего обожания.

— Зоря, прими дар, — он помялся и протянул нечто длинное, тонкое, завернутое в холстину.

Я молча взяла сверток, развернула и вытащила из простых кожаных ножен, обшитых ажурной сетью серебра, удивительный клинок. Синий блеск неизвестного металла полыхнул в утренних лучах отсветом молний. Тонкий длинный кинжал искусной работы, на рукояти, сделанной из оленьего рога, знакомый рисунок. Я подняла глаза:

— Спасибо. Надеюсь, он мне не пригодится.

— Вам поклон низкий, — ещё более смутился кузнец. — Вейру я свой арбалет отдал, три года работу делал, а это — тебе. Я смотрю, у тебя и ножичка даже нет.

Я хмыкнула. Ножичек был. Только держала я его в сумке. Я, конечно, могу расправится с хохлаткой, предназначенной в суп, но вот размахивать тесаком перед носом врага — это уметь надо. Мне проще держать руки свободными, да и нужды втыкать кусок металла в собеседника до сих пор не было. Если, конечно, не считать сегодняшнюю ночь. Но ночью у меня были кольца… А этот нож… Я всмотрелась в узор.

— Ты всё продумал, кузнец. Но ты хоть понимаешь, что это — смерть?

Богдан просиял:

— А то, как же! Для того и создан. В хорошие руки отдаю, добрые. Вредить не станешь, дева, знаю, — он любовно провел пальцем по рукояти.

— Ну да, пока не отберет кто-то ещё более добрый и хороший, — буркнула я, засунув клинок в ножны и заворачивая холст. — Что за металл?

— Звезда упала, аккурат на Стояние, я и подобрал.

— Что ж ты не д… — я осеклась и выругала сама себя последними словами. Не дал, потому что не знал, чем бы закончилось изгнание Алоизия из тела сына. Какой бы выбор сделал Вейр в случае неудачи, я догадывалась. Не запястья, и не железом… Нож не оставлял шанса любой нежити. Не знаю, как самой Жрице, но её слугам лучше держаться подальше. Самое подходящее оружие для богинок, добилни, скомор и прочей нежити. А вот изгонять бесов и прочих сущностей придется по старинке. Человеческому телу зачарованный нож грозил мучительной смертью даже при малейшей царапине.

— Благодарю, Богдан. Злым делом не оскверню, — я, поднявшись на цыпочки, чуть ли не в прыжке чмокнула его в щёку и потопала к неприметному строению на задворках. Подарки — подарками, а утренние хотелки отменить, к моему глубокому сожалению, нельзя.

Вейр восседал на кобыле, и, подняв бровь, наблюдал за моими бесплодными попытками уговорить Севера принять лошадиный облик.

— Север, поросенок, ну будь хорошим мальчиком! Конь! Ты — конь! — как заведенная, повторяла я, чувствуя себя последней идиоткой. Север нагло ухмылялся, и покидать гостеприимный двор, где кормят до отвала, не желал. Тем более, в образе воспитанного благородного коня. От сена и овса он наотрез отказывался.

— Чтоб тебе одну кашу есть! — рявкнула я обиженно и направилась к воротам. Пойду пешком, а упрямая скотина пусть делает, что хочет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});