Царская невеста, или По щучьему веленью! (СИ) - Калинина Кира Владимировна

— Но где же царь? То есть бурундук. И почему Морена сама в царя не обратилась? Сразу бы себя от хлопот избавила.

— А не желает она в мужеском теле жить. Несподручно ей. Физиологические отличия, бытовые неудобства, гормональный фон другой, потребности новые. Женщины, понимаешь ли, начинают нравиться. А она этого не одобряет. В общем, навела Морена зеркало на бурундука, потом на царя. Дело двух секунд, а неприятностей куча.

— Каких неприятностей?

— А ты представь. Бурундук в теле царя верещит, по комнате скачет, драться лезет. Царь в теле бурундука глаза выцарапывает да к зеркальцу тянется. Схватила Морена поднос серебряный, бурундука в обличье царском по темени приложила, на царя в бурундучьей шкурке плащ накинула да скрутила так, что мешок вышел. А потом сгоряча весь фиал с дурман-травой в государев рот вылила. Чтобы, как очнётся владыка наш, ничего не вспомнил и наверняка покорным сделался.

Дело-то за малым оставалось — царя с бурундуком обратно местами поменять.

Начала Морена зверушку, царя то есть, из плаща доставать, а тот вырвался — и в окно. Ну и пусть! Тело-то царское у Морены. Скажет она, что мужа удар хватил, из-за этого он речь утратил и странен сделался. Царём-бурундуком проще командовать, чем царём-человеком. Спрятала она пленника своего в сундуке, ночью вынесла из сокровищницы ковёр-самолёт, закатала в него спящего и обратно по воздуху отправила. В сундуке-то тело царское найдут, а в сокровищницу иной раз месяцами никто не заходит. Думала Морена, полежит государь в ковре день-другой и очнётся. А он лежит и лежит. И день, и два, и три. И просыпаться не собирается.

Народ волнуется: где царь? А Морена: на охоту уехал. Лучше ничего выдумать не смогла.

— Батюшка, — вклинился в рассказ Яромир, — ко мне прибежал. Бурундук у него обычный был, не волшебный, говорить по-человечьи не мог, потому и батюшка в бурундучьей личине только цыкал да свистел, но я и так понял, что дело неладно. Решил книге мудрой вопрос задать, пришёл к дубу, а тут Морена — Акусилая выманивает...

— Да она уж не первый раз ко мне наведывалась, — хмыкнул кот. — Книгу мудрости хотела к рукам прибрать. Но я-то сразу смекнул, что никакая она не царица, а про Морену и коварство её уж в книге прочитал...

— И ничего никому не сказал! — возмутился Яромир.

— А меня не спрашивали!

— Погодите! — вмешалась Миля. — Ты лучше расскажи, как она тебя в щуку превратила.

Просила Яромира, а ответил кот:

— Да не в щуку она его превратила, а в меня! Руку, понимаешь, с зеркалом в дупло сунула. Я в уголок забился, глаза зажмурил, думал, если отражение своё не увижу, то и чары меня не возьмут. Ага, как же! Стал вот этим вот чурбаком, — кот кивнул на царевича, — а он — мной, умным и красивым.

— Ну да, — хмыкнул Яромир. — То-то ты обратно в кота превращаться не хотел.

— И правильно не хотел. Ты разве государственный муж? Романтик ты и авантюрист! Я бы на твоём месте...

Тут бурундучок опять забранился, зашумел. Акусилай умолк и вроде бы даже сконфузился. Хотя насколько Миля успела его узнать, конфузиться и смущаться кот был не способен органически.

— Это Морена ему мысль подала, — объяснил царевич. — Он бы в человеческом обличье с ней в два счёта справился. А вместо этого меня ловить стал. Для неё.

— Да, оступился, признаю, — кот принял вид оскорблённой добродетели. — Может, хватит попрёков?

— Ты бы меня на воротник пустил, — усмехнулся Яромир, — если бы матушка не подоспела.

— Государыня-царица, — неприятным тоном уточнил кот, — и её щучье заклятье.

— Да, — оживилась Миля, — я всё спросить хотела, почему она щучьей силой не воспользовалась? Ведь это как раз тот особый случай, когда учёностью не поможешь!

— Я же тебе объяснял, — начал царевич. — Нельзя на человеческую природу влиять...

— Бла-бла-бла! — передразнил Акусилай. — Видишь, как у них, у добрых и хороших, всё сложно? Это нельзя, то запрещено. Запрет нарушишь, бякой станешь. И пусть муж твой бревном лежит, а у сына хвост вырос, главное — принцип соблюсти! Чтоб добровольно, значит, по согласию, в здравом уме и твёрдой памяти...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он презрительно дрыгнул лапой, повернулся вокруг себя и сел на прежнее место.

— Государыня и Морене-злодейке выбор предоставила. Не будет, говорит, тебе счастья в этом мире, не будет тебе жизни в этом мире. Уходи подобру-поздорову, а не то раньше, чем солнце закатится, сгинешь ты в зеркале своём на веки вечные. Испугалась Морена. Тёмное заклятие — дело серьёзное, так запросто не переборешь. А уж коли волшебником добрым наложено, то и пытаться нечего. Остаётся одно — бежать. Поймала Морена отражение вороны на дереве, обернулась птицей да улетела в неведомые края. А царица за меня взялась…

Кот драматически закатил глаза:

— Вы не понимаете, каково это, с моим умом пытливым и внутренним миром богатым, в дупле сидеть, к книге проклятой невидимой цепью прикованным быть! Я, конечно, упирался, сколько мог. Принудить меня Василиса не могла — лимит у неё на такие дела вышел. Одно желание тёмное смолоду загадала, по глупости, второе на Морену потратила, хоть правом выбора и смягчила. А третье уже — ни-ни. Не то, говорит, злодейкой сделаюсь, хуже Морены. И как пошла меня уговаривать да совестить… честное слово, лучше б силой превратила! В общем, согласился я обратно меняться. Сам, собственной волей, главный шанс всей жизни своей отверг. И ради чего? Ты спроси этого умника, что он учудил!

— То, что ты мне подсказал, — улыбнулся Яромир. На кота он почему-то злиться перестал. — В книге-то других вариантов не было.

13.

Пожар затушили давно, но воздух всё гарью попахивал, зыбкий свет золотистый округу заливал, колыхались тени призрачные, и видно было не то чтобы как днём, но вполне себе отчётливо.

Это светильники на поляне расставили. Верно, Гостята распорядился, чтобы царевичу с невестой своей беседовать удобно было.

Укрыли холопы Яромиру плечи кафтаном расшитым. И зачем, спрашивается, красоту спрятали? Расстелили под дубом скатерть узорчатую, чарки с напитком медовым поставили, блюда с пирогами, частью мясными, частью ягодными, да с блинами, чёрной и красной икрой начинёнными.

Чаша с икрой заморской, баклажанной, среди переполоха и разгрома всеобщего чудом уцелела. Её к дубу поближе передвинули, а к чаше скамеечку примостили, подушкой бархатной укрытую.

Поворчал Акусилай, что ёдово несвежее, но с сука соскочил, вспрыгнул на подставку и морду в икру сунул.

Миля напитка медового хлебнула — сладко, приятно и горячит чуточку. С градусом, видно. Как бы не захмелеть с голодухи.

Проглотила она пирожок, мёдом запила.

И нахмурилась:

— Не понимаю, почему Василиса просто всех не расколдовала?

— Умна больно потому что, — громко чавкая, съязвил кот. — И нечего на меня цыкать! Что, не прав я? Чары-то у Морены не простые, а обменные, и иначе, как через обмен, снять их невозможно. Но мы же добренькие, у нас же принципы, понимаешь ли…

— Да причём здесь принципы, — поморщился Яромир.

Миля вдруг обнаружила, что сидят они не по разные стороны дерева, а вполне себе рядышком, чуть плечами не касаются. Как так получилось? Вроде и она с места не двигалась, и царевич не шевелился, только чарку медовую пригубил да обратно поставил. А поди ж ты… чудеса!

— Морены-то в нашем мире нет, — объяснил Яромир. — Матушка и захотела бы против воли с ней обменяться, да не выйдет. А у батюшки дела вовсе плохи…

Бурундучок на ветке печально свистнул.

— Не сумела матушка тело его ото сна пробудить. А с бесчувственным куда ж меняться?

— Вот я и говорю, — вмешался кот, не переставая чавкать. — Не подумала государыня наша премудрая о таком раскладе, не учла, что называется, всех нюансов — отпустила Морену. И хватит очами перуны метать! Это я тебе, величество, и тебе, высочество, говорю. Не боюсь я вас. Царей и царевичей кругом пруд пруди, а кот учёный на свете один. Кто для вас книгу читать будет — Нестор Летописец? Или этот, как его... Пушкин?