Охота на пиранью - Александр Бушков

Виктория с совершенно безучастным, словно у деревянной куклы, лицом принялась стаскивать сине-белые адидасовские штаны. Неумело пытаясь подражать стриптизеркам из импортных фильмов, продемонстрировала их на вытянутой руке, не глядя, отбросила в сторону. Распахнула куртку – под спортивным костюмом ничего больше не оказалось – и, старательно разведя полы в стороны, медленно закружилась, оборачиваясь то к нарам, то к двери, то к скрытому во мраке распорядителю. Бритый звонко шлепнул ее пониже спины. У Мазура судорогой свело пальцы, так хотелось добраться до обоих. Потом сбросила и куртку, обнаженная стояла посреди камеры, заложив руки за спину, глядя в потолок. На плече и на руках у нее Мазур заметил синие татуировки.

– А сейчас на сцену решительно выходит ейный неизменный ассистент, герр доктор Алексей Егоршин! – распорядился Мишаня. – Просим, хер доктор! А изобразите вы нам, пожалуй что, подсвечник!

Иркутский врач покорно слез с нар, взял у бритого пару желтых стеариновых свеч, дождался, пока тот подожжет их зажигалкой, застыл, симметрично вытянув расставленные руки – нелепый и позорный живой канделябр. Пламени свечей почти не видно было в ярком электрическом свете. Ольга прерывисто вздохнула, почти простонала.

– А таперича, миряне, очаровательная Вика нам исполнит коронный номер нашего камерного концерта – камерный минет почти что в парижском стиле. Барабан вертится, вертится... кто же этот счастливец? Ах, господин Степан, туточки среди нас присутствующий, словно рояль в кустах! Поприветствуем счастливчика, призовая игра! Виктоша, прошу!

Виктория опустилась на колени перед бритым Степаном, оба располагались в профиль к зрителям.

– И ее громкое, веселое, жизнерадостное чмоканье долетело аж до галерки! – комментировал Мишаня. – Судьи отмечают мастерство спортсменки... смотреть, вы, новенькие, а то хуже будет! А теперь выдвигается канделябр...

Врач приблизился чуть ли не вплотную – с другой стороны, чтобы не заслонять зрелища от сидящих на нарах, встал, прилежно держа свечи.

– Встала Виктошенька, мурлыча и облизываясь, поклонилась зрителям с милой улыбкой... – тянул Мишаня.

Мазур давно уже, словно бы невзначай, снял свои тяжелые механические часы и положил их на нары у бедра. Он все еще колебался – не прикидывая шансы, а мысленно рисуя подробную п а р т и т у р у предстоящего. В иных стычках импровизация категорически противопоказана, каждый бросок нужно рассчитать в уме заранее...

– Томно распростерлась Виктоша у подножия канделябра... – командовал Мишаня. – А в нашей программе – дебют! На сцену приглашается очаровательная мадемуазель Ольга Вяземская, каковая нам сейчас стянет портки с канделябра и ублажит его в точности так, как только что наблюдала. Внимание, дебют! Впервые на нашей эстраде девочка-сосунок!

Ольга не шелохнулась. В ее голосе сквозило ледяное презрение:

– Я такие вещи только с мужем делаю.

– Мы же не звери, мадемуазель! – жизнерадостно завопил Мишаня. – Мы же народ понимающий и уважаем свободу выбора. Раз такие у вас сексуальные принципы, выбывает из игры канделябр! Идя навстречу пожеланиям дебютантки, приглашаем на сцену и законного мужа! Воля ваша, ублажайте его, счастливца! Прошу на сцену, сладкая парочка. Аплодисменты! «Ригли-сперма» – неповторимый устойчивый вкус!

Мазур склонился к Ольге и шепнул:

– Как только прикоснусь – падай и ползи под нары. Пошла!

Ольга стала медленно слезать с нар, Мазур стиснул часы в кулаке. Голова была ясная и холодная, как всегда перед боем, секунды растянулись неимоверно, и время казалось застывшим.

Ружье определенно будет направлено на него, а не на Ольгу. Вот только Мазур непременно окажется меж дверью и караульным – и успеет уйти с директрисы. Молниеносным броском швырнуть часы и разбить лампочку – детская забава. Хотя из коридора падает свет, все равно в первые секунды по контрасту покажется, будто наступил непроглядный мрак. А уж использовать эти секунды с максимальной выгодой – дело привычное: не истощен, не обессилен, нешуточно зол, недавно кормлен, тело все знает само... У Степана кобура под мышкой, это нужно учесть...

Ольга слезла с нар, встала, не удаляясь от них. Мазур спрыгнул следом.

– Итак, на сцене – сладкая парочка, минет по-армейски! – орал Мишаня. – Наш бравый майор начинает неспешно раздевать свою лялечку, сымает сначала, охальник, тельняшечку... Ну, шевелись, служивый!

Мазур протянул левую руку, коснулся Ольгиного локтя, миг спустя уже ушел с воплем вправо, отвлекая на себя внимание. Метнул часы. Лампочка с грохотом взорвалась, затрещала сухо вспышка короткого замыкания, упал мрак – и буквально в ту же самую секунду Степан, получив ребром ладони, обрушился с табурета – шумно, как мешок с картошкой. Мазур оттолкнулся от пола, прыгнул. Навстречу, левее, ударил выстрел, лицо обдало жаром и тухлой пороховой гарью – промах! А Мазур смог отлично сориентироваться при вспышке. И ударил точно. Что-то мерзко хрустнуло под пяткой, противник обмяк. Еще миг – и ружье оказалось в руках Мазура, он передернул затвор, выстрелил по часовому, не успевшему ничего предпринять, не успевшему даже убраться от двери. Стрелял в грудь, промахнуться никак не мог...

И тут от двери ударил в лицо свет нескольких мощных фонарей. Мазур мгновенно ослеп, но продолжал стрелять наугад – и не слышал ни звона стекла, ни криков, ни шума падающих тел. Боек щелкнул впустую, патроны кончились – и до него стало помаленьку доходить, что они не могли быть боевыми... Холостые пустышки. Его снова обыграли.

– Бросил бы ружьецо? – послышался из коридора елейный голосок Кузьмича. – Ну зачем оно тебе, бесполезное?

Мазур колебался секунду. У двери раздался негромкий хлопок, что-то прожужжало – и Мазур повалился на пол, опутанный сетью. Один из самых страшных врагов рукопашника – портативный метатель сети...

В камеру тут же хлынули толпой, грохоча сапогами, светя фонарями во все углы. К превеликому удивлению Мазура, его и пальцем не тронули – только приставили к голове дуло пистолета. Присевший рядом на корточки человек вполне мирно посоветовал:

– Не дергайся, шансов никаких...

Мазур не шевелился – шансов и в самом деле никаких не было. Он видел, как выносили из камеры табуреты, лампу, так и не пришедшего в себя Мишаню. Стонавшего Степана вывели под руки.

– А ну, все на нары! – скомандовал Кузьмич. – И ты, голубка, вылезай-ка из-под нар живенько... – он обернулся к Мазуру. – Ну и здоров ты хамить, сокол...

– По хозяину и честь, – огрызнулся Мазур.

Как ни странно, в голосе Кузьмича не слышалось ни злобы, ни раздражения. Словно происшедшее его вполне устраивало.

– Не прост ты, сокол, ох, непрост... – протянул старикан, стоя над Мазуром. – Все убрали? Часики ему верните, идут ведь? Идут, ты смотри. На совесть сделаны. С часиками на нарах куда как хорошо, всегда видишь, что времечко медленно бежит... Пошли? Ты, сокол, как сеть распутаешь, ее в окошечко выбрось обязательно, имущество казенное...

– Да ладно, – послышался чей-то незнакомый, уверенный голос. – Не изгаляйся, Кузьмич, сверх меры, распутайте вы его...

Это говорил белобрысый в рваных джинсах, недавний сокамерник. Он совершенно непринужденно спрыгнул с нар и стоял рядом с Кузьмичом, как свой человек.

– Думаешь? – спросил Кузьмич.

– Хватит, – махнул рукой белобрысый. – Все ясно. Распутывайте.

Кузьмич не протестовал. Мазура принялись распутывать – и, едва сдернув сеть, предусмотрительно отступили к двери, ослепляя его фонарями.

– Вались, майор, на нары и дрыхни, – сказал Кузьмич. – Завтра поговорим...

И дверь захлопнулась, щелкнул замок. Мазур взобрался на нары. Ольга кинулась к нему, обхватила, прижалась.

– Ладно, – шепнул он. – Все обошлось...

На самом деле столь благополучный исход конфликта еще больше ему не нравился – из-за своей непонятности. Не избили для наглядного примера – хотя просто обязаны были это сделать, учитывая все их предшествующее поведение. И вдобавок в камере оказалась подсадка. У Мазура было впечатление, что он в очередной раз столкнулся с неким тестом, еще одной прогонкой по экстремальной ситуации. Для будущей рабочей силы такие тесты вроде бы и ни к чему...

Прошел час, а в камеру так никто и не нагрянул – и Мазур решил, что можно спать.

* * *

...На сей раз его разбудило не лязганье замка, а безмолвная возня рядом. Протянув руку, он нащупал борющиеся тела, ткнул пальцем в жирный живот – и сообразил. Ударил наугад. Тут же раздался визг – Ольга сумела впиться зубами в зажимавшую ей рот ладонь. Придержав толстяка левой рукой, Мазур отвесил ему еще одну полновесную плюху, отшвырнувшую того подальше. Все это, если не считать визга, происходило в совершеннейшем молчании.

Ольга горячо зашептала на ухо:

– Проснулась – а он с меня штаны тащит, рот зажал...

По дощатому полу прошлепали босые ноги – толстяк бежал к двери. Заколотил в окошечко: