Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт

нему, пыхтя: Что за черт. Какой-то козел с мегафоном, предполагает Фенвик, протягивая ей руку, а другой не отпуская трап. Смотри, что я нашел: шарф или что-то. Мне подняться и скинуть тебе купальник?

Сьюзен вместо этого обертывает себе попу шарфом, поднимается по трапу – раздается еще один громкий свист – и ныряет в каюту. Когда Фенвик с голым задом следует за ней, мегафон ржет и женский голос кричит: Мне оставь чуток. Мы вытираемся, потрясенные, взбешенные. Все еще голый, Фенн хватает бинокль и осматривает берег из рубки. Там только деревья и та безразличная голубая цапля. К нему подходит Сью, орубашенная, ошортованная. С берега больше никаких замечаний.

Что ж, замечает Фенн, нас предупреждали опасаться змей.

Сьюзен говорит: Теперь я ненавижу бухту По.

Да с бухтой По все блеск; это о. Ки жутковат.

Уедем?

Да ну, к черту. Давай на шлюпке обойдем после завтрака.

Даже не знаю, Фенн.

Но так мы и поступаем, поев, – спускаем шлюпку, навесив на транец забортный двигатель – и заперев все люки «Поки» на замки впервые после бухты Крус, Сент-Джон, В. О. С. Ш. Раз бойна его пропала, Фенн по-пиратски обертывает себе лысую голову мокрым шарфом; вид вполне лихой, по мнению его жены. Может, упало с того «Баратарианца»? Остров Ки, обнаруживаем мы, мал, плосок, полностью облесен, побережье у него поочередно песчаные пляжи и солончаковые болота, бухт нет, если не считать нашей, и никаких других свидетельств жилья, за исключением каменного мола с его сигнальной башенкой. Кругосветное плаванье заканчивается через полчаса. Видя, что «Поки» нетронут там, где мы его и оставили, мы сходим на берег у входа в бухту По, на той стороне, что напротив мола, откуда, как мы считаем, доносились шумы прошлой ночью; но Сьюзен подводит черту под исследованьями лесов. Отпечатков ног ничьих нет, кроме наших. Среди неизбежного поплавка из бутылки от «Клорокса»[45], оторвавшейся от крабовой ловушки и вымытой на берег, чтобы хватило ее здесь навечно, среди плавника бок о бок мы находим лопнувший презерватив и пустую пивную бутылку.

Ага, произносит Фенвик: тут есть история.

Сьюзен бормочет: Несчастная девушка.

Но история не нова; ни один предмет не выглядит так, будто его недавно выбросили; оба могли оказаться на берегу с приливом. Процарапывая ногой ямку в песке и погребая их там, экологичная Сьюзен замечает, что пиво колумбийское, сварено в Боготе.

Внутри записок нет? осведомляется Фенн. Меня насилуют террористы на посольской яхте?[46] Он видит, как подруга его замирает; сожалеет о легкой шуточке. Но Сьюзен просто и нейтрально отвечает: Насильники не пользуются резинками.

Дальше решаем не исследовать: это место уже начинает действовать нам на нервы. Может ли оказаться на острове Ки конспиративный адрес Компании? вслух вопрошает Сьюзен. Конспиративный адрес Компании может оказаться где угодно, признает Фенн; любое место может являться явкой. Но сам он не слышал об острове Ки до вчерашнего дня, а о конспиративном адресе на нем и подавно. А «разведдеятельность» во время его пребывания в должности в Управлении пусть и включала разнообразные половые ловушки и силки, не подразумевала домогательств к голым пловчихам посредством мегафона. Правду сказать, после Вьетнама и Уотергейта разведдеятельность могла видоизмениться в ограниченном для тайных операций климате: в том скоротечном климате общественного недовольства Компанией, какому содействовало собственное документальное разоблачение Фенна 1977 года[47], как ранее таковые же авторства Эйджи и Марчетти[48], и какой быстро возвращается с нынешним консервативным настроем нашей республики. Но и то.

Ан рут обратно к «Поки» мы видим у поверхности двойного краба: брачующаяся пара голубых обнимается, совокупляется и плывет боком одновременно. Как обычно, вид этот Фенвика слегка возбуждает, несмотря на его бестактность чуть ранее. Сьюзен это напоминает, что раньше мы не заметили никого, приглядывающего за той чащобой крабовых ловушек у волнолома. Мы вновь взбираемся на тендер и тщательнее сверяемся с нашим «Мореходным путеводителем»: никакого упоминания об острове Ки; ни единого следа его на картографических вкладках района реки Йорк / бухты Мобджек Чесапика. Время до полудня – безвоздушное, знойное, больше похожее на лето, чем на весну, – мы проводим за ремонтом того, что способны починить, и наводим везде порядок после нашего океанского перехода и шторма. Хоть нам и нервно, мы не видим и не слышим на берегу больше ничего необычного. К полудню готовы сниматься с якоря, однако Норфолкская метеостанция извещает, что в середине дня область прослушивания пересечется холодным фронтом, а предварит его линия гроз. К 1400 в южном Мэриленде и северной Вирджинии объявлено штормовое предупреждение.

Мудрые моряки с такими не шутят. Стоянка у нас укрыта; места для маневра достаточно даже для судна вдвое больше нашего; при отсутствии серьезной угрозы с берега пагубно было б выходить в море, пока не минует фронт. Мы смиряемся с тем, что придется еще раз ночевать в бухте По. Над рубкой за обвесом Фенн растягивает на выстрелах тент и холщовый сборщик дождевой воды, чтобы та сливалась нам в танк с пресной водой. Мы вновь плещемся, уже без приключений, – Сьюзен в купальнике, Фенвик без – и наблюдаем, как близится грозовой фронт, благодарные, что мы не в море. Кем бы там ни были утренняя докука и источники шума минувшей ночью, мы с удовольствием воображаем, что непогода положит конец их развлечениям. Вспомнив двойного, похотливый Фенн обнимает Сьюзен сзади, пока мы парим в воде, и проскальзывает рукой ей в трусики бикини, перебирает пальцами влажное руно, тянется к тем губам. Нет.

Мы уже слышим первый гром и ощущаем первые колыханья норд-веста. В счастливой противоположности хрястю и хлобысю нескольких ночей назад мы в фуфайках расслабляемся в рубке, наслаждаясь птичьим воодушевлением, видом того, как лиственные подветренные деревья выворачиваются серебром кверху, тем, как раскачивается на якоре «Поки», становясь носом к шквалу.

Не успевает тот нагрянуть, как мимо волнолома с урчаньем входит знакомый прогулочный траулер и бросает якорь у входа в бухту, в сотне ярдов от нас. В бинокль мы удостоверяемся, что это наш вчерашний помощник, «Баратарианец II», и приветственно машем молодому человеку у якорной лебедки, кто либо не замечает нас, либо игнорирует. Вот уж ветер набирает силу всерьез; верхушки деревьев мотает, и как бы укрыты мы ни были, безо всякого разгона волны, достойного упоминания, на дректове нас все равно начинает покачивать на киле. Задержка между нырком и ударом сокращается до секунды или около того. В стоячем такелаже свистит. На тент, на палубу, на бухту падают первые громадные капли дождя.