Лапсанг Сушонг - Михаил Харитонов

Он чуть опустил прицел. Подумал, что Т-образную конструкцию шкал углов прицеливания и дальномера в книжках почему-то называют «перекрестием».

В обычной — то есть боевой — ситуации у него был бы один выстрел. Сейчас он мог позволить себе такую роскошь, как три. После этого он должен уйти, пока ОМОН не начнёт работать по крышам. Но три выстрела у него есть. Три выстрела ему обещали точно.

Надо было обязательно подбить мента. Желательно двух. Ранение или смерть сотрудника МВД были совершенно необходимы для того, чтобы ОМОН всё сделал как надо. Третьим выстрелом надо убить кого-то из толпы — женщину или подростка. Аристакес немного гордился тем, что отказался стрелять в детей. А так — что ж, гражданскими иногда приходится жертвовать ради высших государственных соображений…

Теперь нужно было поймать момент между ударами сердца, когда пора нажать на спуск. А перед этим — выкинуть из головы всё и сосредоточиться на чём-нибудь одном. На образе, вещи, или подходящем воспоминании. Ремесло требует определённого абстрагирования от ситуации, да.

У Тера была для таких целей личная мантра. Единственная, пожалуй, ценная вещь, вынесенная им из старой московской жизни.

— Лапсанг, — произнёс он про себя, задерживая дыхание и ловя в прицел фигурку. Руки не дрожали.

Сердце глухо стукнуло, крючок пошёл.

— Су… — подумал он, концентрируясь.

— Шонг! — звякнула пружина УСМ.

Грохнуло.

Аристакес улыбнулся.

— Лапсанг, — повторил он вслух, привычно потирая правое плечо. — Лапсанг Сушонг.

29 мая 1994 года. Ночь.

Она сидела в его кресле и плакала.

— Юника, дорогой ты мой человечек, — в который раз приступил Модест, — давай поговорим как взрослые люди. Ты прекрасно знаешь, что господин Кащук…

— Папа, — глотая слёзы, мотнула головой Юника. — Папа.

— Ну хорошо, хорошо, пусть папа, папа. Твой папа участвовал, выразимся как можно деликатнее, в разных масштабных проектах. Насколько мне известно, к нему были определённые претензии со стороны очень серьёзных людей. Судя по тому, что ты рассказываешь, они…

— Они его убьют, — прошептала Юника. — Они… они могут.

— Девочка моя, — вздохнул Деев, — не буду тебя обманывать. Это вполне возможный вариант развития событий. Вопрос в том, о каких деньгах идёт речь. Они тебе что-нибудь говорили?

— Я не поняла… Они на своём языке говорят, — женщина снова захныкала. — И орут страшно, ничего не понимаю.

Модест вздохнул и принялся набивать трубку. Табак, который он теперь мог себе позволить, был, конечно, несравнимо лучше той дешёвой голландской дряни, которой он пробавлялся в советское время. То же самое можно было сказать о его автомобиле, квартире, а также нынешней подруге. Которая, — подумал Модест с привычным уже раздражением, — вполне способна заявиться сюда без звонка. Разумеется, это ничем ему не грозит: Настя — умная девочка, и не опустится до пошлой ревности. В конце концов, их отношения основаны на прочной базе коммерческого подхода... Почему бабы так быстро стареют? Особенно куколки такого типа? Если бы знать… Впрочем, он и так слишком много знал о будущем.

— Ты совершенно не следишь за собой, — всё-таки сказал он.

— Модест, — Юна подняла голову, глаза у неё были сухие. — Скажи: ты мне поможешь?

— Это зависит от обстоятельств, — снова начал объяснять Деев. — Выражаясь на непонятном тебе языке, я по коммерции, а не по разборкам. Моя крыша — серьёзные люди, но заниматься твоим папой и его проблемами они не будут. Это не по понятиям. Предупреждая твои вопросы и возражения: не бу-дут. Даже если он прав, а они не правы. Кто-то, допустим, его развёл, прокрутил систему — а их, то есть моих, там не было. Кстати, друзья его армейские, они…

— Нет у него больше друзей, — всхлипнула Юна.

— Ну вот… Всё, что реально можно сделать — это выйти на тех, кто крышевал его дела. Но, скорее всего, твой отец это уже сделал сам, если ему дали такую возможность. Должны были дать. Если, конечно, это не беспредельщики, которым все по барабану. Тогда плохо.

— Что — плохо? Его убьют? Замучают? — Юника уселась в кресле с ногами. Модест заценил её ножки и решил, что поторопился с выводами. Конечно, госпожа Кащук уже не девочка — но определённый интерес она представлять могла бы. В другом месте и в другое время.

— А помнишь, — женщина подтянула колени к груди и обхватила их руками, — тогда? Ты ведь у меня был первым. Да-да. Первым мужчиной. Это я не для того… Просто. Чтобы ты знал.

— Что-то я не помню никакой кровавой дефлорации, — усмехнулся Деев.

— Ну вот. Так мне не повезло. У тебя осталась чистая простыня. Или покрывало? Что там было? Кажется, покрывало. А если бы ты знал, что я девушка? Подстелил бы какую-нибудь клеёночку?

— Юна. Прекрати.

Модест и в самом деле разозлился.

— А я всё помню. Я пришла к тебе за ключом. От сейфа. Там чай у нас лежал. Английский. Как он назывался? Сушон… Пушон…

— Лапсанг Сушонг. Юника, чего ты от меня хочешь? Я не могу сделать практически ничего. Пойми — это серьёзные дела. Ты, наверное, просто никогда не думала, откуда твой отец берёт деньги, которые он тебе даёт…

— Так ничего или почти ничего? — переспросила молодая женщина, выделяя голосом «почти».

— Ты меня достала, — сказал Деев. — Хорошо. Сейчас я буду разговаривать с одним человеком. Но предупреждаю — скорее всего, он не захочет меня даже выслушать. Правда, он мне кое-чем обязан… но это было давно, а память у таких людей обычно очень избирательная… Выйди.

— Я останусь здесь, — начала было Юна.

— Выйди из комнаты! — рявкнул Модест.

Он дождался, когда за женщиной закроется дверь — высокая, тяжёлая, из настоящего дерева, — тяжело вздохнул, подтянул к себе телефон и начал набирать номер.

Через пару минут он вышел сам, схватил Юнику за плечи и скомандовал:

— Поезжай домой. Тебе позвонят. Ответишь на все вопросы, которые тебе зададут. Потом сиди и жди. И имей в виду: никаких гарантий. Может быть, что-то получится. Образно выражаясь, — Деев слегка задумался, подбирая слова, — я только что истратил на твоего папашу один заныканный счастливый билетик. Поэтому, если он выкарабкается из-под этой истории, пусть приедет ко мне. Разговор у меня с ним будет. Долгий.

Лицо Юники сразу переменилось, вернуло себе форму. Модест подумалось, что она не так уж сильно поплохела. Если бы не заплаканные глаза…

— Ты, — она легонько поднялась на цыпочки и чмокнула его в висок, — извини. Я тут глупостей наговорила всяких. Я тебя обидела?

— Не успела, — проворчал Деев. — Хотела, но не успела.

— Хотела, — легко согласилась она. — Прости. Я дура. Дура лошадь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});