16 наслаждений - Роберт Хелленга

Я прикрыла телефон рукой.

– Скажи ему, что ты не рассердишься, – прошептала Марго, – Ты не рассердишься, правда ведь?

– Нет, – ответила я в трубку, – я не рассержусь.

– Вот и хорошо, – сказал он – Больше ничего не говори. Увидимся за ужином. – Он повесил трубку.

– Ну, – подвела итог Марго, когда я положила трубку, – вот все и решено.

– Ничего не решено, – возразила я. – Я сказала, что не рассержусь, и ничего более. Я и не сержусь.

– Но ты недовольна?

– Конечно же, нет.

– Ты ведь раньше этим уже занималась, да?

– Конечно.

– По твоему поведению не похоже. Ты нервничаешь, как скаковая лошадь перед забегом. Иди сюда, сядь.

– Я не хочу садиться. – Я открыла гардероб, чтобы выбрать, в чем пойти на ужин.

– Ты часто это делала?

– Достаточно часто.

– Разве ты не перестала считать, сколько раз у тебя это было?

– Нет, то есть да.

– Да, ты перестала считать – или нет, не перестала?

– Нет.

– Сколько раз у тебя это было?

– Ну, раз десять или около того.

– Точнее.

– Семь.

– Тебе двадцать девять лет, и ты занималась сексом Только семь раз? Это даже не раз в год, с тех пор как Гебе исполнилось двадцать один.

– Это нельзя исчислять в цифрах.

– Ты когда-нибудь кончала?

– С мужчиной?

– Ну разумеется.

– Нет.

– Сама?

– Почему ты стараешься меня унизить?

– Я не стараюсь тебя унизить. Я стараюсь заставить тебя посмотреть правде в глаза. Помнишь, как папа учил тебя всегда «смотреть правде в глаза»? Посмотри им себя: тебе двадцать девять лет, а ты все еще живешь с отцом. У тебя работа, за которую платят копейки. Впереди никаких перспектив, ничего хорошего тебе не светит. И вот, наконец, что-то проклюнулось. Почему бы не воспользоваться этим случаем? Вот что, – сказала она, – дай мне эту юбку. Она слишком тяжелая. Оставь твидовые юбки для англичан. – Она стала рассматривать вещи в моем чемодане. – Нет, вы только поглядите на эту одежду! Тебе не пришло в голову захватить что-нибудь более подходящее? Ведь нужно было предполагать, что нечто подобное может случиться. – Она поискала в другой части чемодана. – Ну, вот. Это более-менее. – Она держала в руках красные трусики бикини. Ты же должна была о чем-то думать, когда паковала вещи? Правильно?

– Не знаю, вряд ли я об этом думала.

– Прекрати. Можешь хоть со мной не юлить? Сделай одолжение, надень это.

Я сняла джинсы и трусы и надела красные бикини. Марго стянула с меня кофту и бюстгальтер и оглядела меня с ног до головы.

– В тебе до сих пор сохранилась девичья красота.

– Девичья красота?

– Упругая кожа, приятные формы, плоский живот, плотная попка, хорошее здоровье. Но у тебя осталось не так много времени. Почему бы тебе не принять горячую ванну? Побалуй себя. Ты в Италии.

Я спустилась на ужин в красном бикини под джинсами и в мужской рубашке, которая когда-то принадлежала отцу. На мне не было лифчика. Ужин выглядел по-домашнему: пенне[63] с простым томатным соусом, свиные отбивные, зеленая стручковая фасоль, салат, фрукты, вино. Гости были в основном американцы, специалисты по охране окружающей среды, эксперты разного профиля – по масляной живописи, фрескам, мебели, старому дереву, по мрамору, – и все разговаривали на узкопрофессиональные темы. Джед и я были единственными людьми из книжного мира, хотя я знала, что где-то в городе находился и мой босс.

Я была слишком взволнована, чтобы получить удовольствие от еды. Я наелась одними макаронами и отдала свою отбивную Джеду. Он был очень внимателен ко мне. Он был привлекательным мужчиной и говорил легко и непринужденно, рассказывая веселые истории о знаменитых новых книгах и еще более смешные случаи о том, как пропадают новые книжные поступления, как, например, «Записки Босвелла». Его босс видел ящики – из-под чая – на пристани в Бостоне, когда их перевозили в Уэлс. Мои переживания стали перерастать в возбуждение. Я почувствовала, что прежде практически не испытывала сексуального влечения. Потому, что это никогда не оборачивалось тем, чего мне бы хотелось тогда, в дни моей юности, с Фабио в Сардинии. Все это, по сути, было довольно грубым кувырканием. Скорее отталкивающим, чем приятным. Молодые люди, куда-то спешащие, озабоченные более важными проблемами, такими как революция, закрытие университета в Чикаго, СКБН. Они были пылкими, как юный Фидель Кастро. Когда я поднималась к себе в комнату, то вдруг подумала, что все это может быть иначе. (Джед считал, если я сказала, что не рассержусь, это означало «да», и я теперь сама так думала.)

Я не учла одной детали – это Марго. Она приглушила свет в комнате, она расстелила постель, она поставила вазу с цветами, бутылку охлажденного шампанского и два бокала на столик возле кровати, и она раздвинула шторы, чтобы перед нами открылся вид на город. Огни в окнах домов – электричество уже дали в большей части города – выглядели очень романтично, и мы смотрели на них, пока пили шампанское, а затем Джед обнял меня и поцеловал. Когда, закончив прелюдию, мы перешли к делу, я вдруг поняла, что она все еще находилась в комнате, устроившись на стуле в темном углу. Я помахала ей, показывая движением руки, чтобы она убиралась вон, но она только улыбнулась мне в ответ и подошла к кровати.

– Подними вверх колени, – проговорила она одними губами, не издав при этом ни звука, – Больше подмахивай.

Я сделала, как она сказала, и она очертила большим и указательным пальцами восьмерку в воздухе. Все замечательно. Только мне показалось, что номер восемь мало чем отличался от любого из номеров с первого по седьмой. У меня было ощущение, что Джед отправился в путешествие один, без меня, и как я ни старалась вертеть задом, задирать ноги повыше или крепко сжимать его в своих объятьях, мне не удавалось нагнать его. И как мне ни было приятно обнимать мужчину, я вздохнула с облегчением, когда все закончилось, осознавая, что я прошла это испытание, не ударив в грязь лицом, а Джед, казалось, был весьма доволен собой. Наконец, после ряда сложных телодвижений он вылез из меня со свисающем с его хозяйства презервативом, наполненным спермой, и спустил его в унитаз прежде, чем надеть трусы, которых раньше я почему-то не заметила. Это не были какие-нибудь там старые трусы, это были боксерские шорты, все в эмблемах Гарварда: экран, на нем открытая книга и девиз Гарварда, написанный поверх страниц книги, – VERITAS. Истина. Момент истины пришел и ушел, но стала ли я после этого мудрее?

– Ну, – спросила Марго, когда он ушел, – все было совсем не так уж и плохо, верно?

– Да, неплохо. В некотором роде даже хорошо, но я вообще ничего не почувствовала.

– Не переживай по этому поводу. Ты показала ему себя. Теперь он в твоих руках. Он пригласит тебя на ужин завтра, в День благодарения. Что еще тебе нужно?

– Когда я была с Фабио, я получала другого рода знаки.

– Ты получала «знаки». Хорошее слово. Ложись-ка ты спать. Увидимся утром.

На завтра был День благодарения. Утром в Уффици состоялось собрание, где Джед должен был отчитаться, как обстоят дела со спасением книг в тех местах, которые мы посетили. Днем мы собирались прогуляться до площади Микеланджело и вместе пообедать в честь праздника в долгом ресторане, который нам кто-то порекомендовал. После обеда мы собирались доехать на автобусе до Сеттиньяно, посидеть в баре Каза дель Пополо и пешком вернуться в пансион. Джед сказал, чтобы я не волновалась, где достать деньги на спасение книг, он уверен, что вокруг полно денег, и он поговорит об этом со Стекли. И затем профессор Стекли пригласил Джеда вместе со всеми остальными американскими экспертами на праздничный ужин в Татти. Знаете, что меня по-настоящему взбесило? Нет, не то, что Джед счел для себя необходимым пойти на этот ужин, а то, что ему даже в голову не пришло, что есть причина отказаться, – свидание со мной была ему не помеха. Он подмигнул мне и обнял.

– Надеюсь увидеть тебя сегодня ночью, – сказал он, растягивая слово «тебя» и делая акцент на слове «ночью». Его широкая спина представляла прекрасную мишень для женщины с пистолетом, но, к сожалению, я не захватила с собой оружия.

У итальянцев есть такое выражение, расхожая фраза, довольно распространенная: «Non vale la pena», что означает «не стоит возни, сущий пустяк». Но если, произнося фразу по-итальянски, перепутать род и сказать по ошибке: «Non vale il pene», – можно попасть впросак. Потому что получается «это не стоит и пениса». В свой первый год обучения в лицее Моргани, когда я еще только начинала сражаться с итальянским языком, я часто опрометчиво употребляла эту фразу. Когда мне говорили: «Тебе надо узнать у синьора Киприани, будет ли экзамен в понедельник или в среду», – я отвечала: «Non vale il paie». Меня спрашивали: «принести тебе газету из киоска?» – а я: «Non vale il репе». И не могла понять, почему моя реплика вызывала бурную реакцию, но это меня не очень-то волновало. Для меня было важно, что я могу говорить по-итальянски, вырвавшись наконец-то из плена английского языка. В конце концов, однажды синьор Киприани, наш учитель английского, отвел меня в сторонку и поправил, но к тому времени фраза уже укоренилась в моей голове, вернее даже на кончике языка, как отработанное движение пальцев, когда играешь сложную фразу на пианино. И было трудно перестроиться. Каждый раз, перед тем как употребить это выражение, я должна была сделать паузу и сначала мысленно сказать: «Не il репе, a la репа».