Порт - Борис Блинов

Ребята его не знали, а он представился по ходовой легенде: приехал на заработки, потерял документы, назвался Димой Ковтуном.

Ну, Дима и Дима, хрен с тобой, живи, места на всех хватит. Но оказалось, что правды в его словах было ровно наполовину. Выяснилось, что документы все же у него есть, так как и раз и два его встречали в городе около «Интуриста».

Народ к нему относился нормально, поскольку он очень разговорчивый был, деловой, активный, умел с людьми сходиться, услужить, чем надо: водки достать, тряпки заграничные, редкие продукты. Не безвозмездно, естественно. И к Вене со всей душой:

— Говори, что надо, заказывай. Достану из-под земли. Тебе по дружбе — без наценки.

Веня его сторонился.

Иногда он на судах работал, особенно по воскресеньям, деньги брал, да не те, что давали, а сам выторговывал. Но это народу даже нравилось — нормальный мужик, без Вениных заскоков. И нахальный был, смелый, уже и на большие пароходы, на те, что в загранку ходят, залезал без стеснения. А на малыши вообще заходил, как капитан.

Слух пошел по порту, что якобы на флоте он не случайно. Многие верили, потому что про какое начальство ни заговорят — все они оказываются у него Коли, Васи, Пети и со всеми он на дружеской ноге.

Веня как-то придержал его в каптерке, предупредил, чтобы не зарывался. А тот наглый, прет буром:

— Ты мне коммерцию срываешь. Прекращай. Говорю, как член профсоюза: за вахту — червонец, в выходной — два. Тебе что, деньги не нужны? Я в выходной по сотне зашибаю.

Драться с ним Веня не стал, но расстались врагами. Ковтун еще и пригрозил:

— Встанешь поперек дороги — по стене размажу.

И, видно, трепать что-то про Веню стал. Веня придет на судно и чувствует: атмосфера не та, нет дружеского расположения. Деньги стали совать. Потом начали на судах пропадать вещи. Ковтун начисто обнаглел. В открытую не поймали, за руку не схватили, как докажешь? А тот умен — приходил так, чтобы на Веню подозрение падало.

Веня еще раз с ним поговорил, предложение сделал:

— Ты на БМРТ прижился, там и пасись, а на малыши не лезь.

Ковтун ему в лицо рассмеялся:

— Не ты мне будешь указывать, а я тебе, хрен чокнутый. Последний раз предупреждаю: будешь мне мешать — заложу.

А тут в кубрике на «Мезени» моторист Коля Храмов внес новые подробности. Встретил он в городской сберкассе Димку-Охламона — так его называли — вырвал у него из рук сберкнижку и подробно рассмотрел. На вкладе оказалось тринадцать тысяч новыми, а первую сотню он внес год назад, как раз в то время, когда в порту появился.

— Наши денежки-то! Сволочь, кровопивец, — загалдели парни. — Что делать будем с этим гадом?

— Вы ничего не делайте, — сказал Веня. — Я с ним сам разберусь. Он по моему ведомству проходит.

— А справишься? — усомнился Коля Храмов. — Он здесь ряшку-то наел хорошую.

— Это уж моя забота, — ответил Веня, как выяснилось потом, довольно опрометчиво.

4

В воскресенье в порту малолюдно. В пересменку пробегут, поменяются вахты на судах, и опять тишина. Самое безопасное для Вени время. Он здесь хозяином себя чувствует, прогуливается не торопясь, любуется заливом, сопками, неяркой северной весной.

Снег в городе уже сошел, только на недоступных сопках той стороны лежал еще кое-где маленькими остроугольными озерками. От земли, от нагретого залива поднимался влажный воздух. Невидимый вблизи, он погружал в дымку дальние причалы, синевой подкрашивал сопки и судам на рейде придавал текучие, неверные очертания.

В этом затуманенном мире угадывалась тревожащая даль, глубина. И какая-то благостная грусть насыщала пространство.

Небо начиналось от самой земли. Оно было плотным, теплым и пахло рыбой, водорослями, человеческим потом — родным и осмысленным запахом жизни. Но то, что не видно было за этой туманной дымкой, тоже существовало. Веня знал, что где-то там, за морями и сопками, существует жизнь, в которой он рожден, с которой связан той мирской грустью, что сейчас размягчала его душу и делала доступным и ясным связь со всем живым на свете. И сколько бы ни прошло времени, будет он жить на свете, нет ли, связь эта останется навечно, как остались для него вечными и нетленными образы его детства, его отец и его мать.

Прогуливаясь по причалам, Веня не выпускал из вида «Семжу», где вышибал Ковтун воскресную сотню.

Веня не готовился заранее ни к драке, ни к разговору. Он не мог толком объяснить себе, почему взялся за это непростое и опасное дело, но почувствовал, что никто, кроме него, этого делать не должен.

Веня сознавал, что жизнью своей в порту он обязан не столько себе, сколько людям. Они кормят его, одевают, дают приют. Они поступают так по свойству характера, имя которому — доброта. Эти люди — источник и смысл его жизни. Себя найти — да, но не для себя, а для них определить свое место и отдать долг. Они впереди него, выше, поскольку доброту могут творить, ничего не требуя взамен. Он живет за счет общей людской доброты и оплатить ее может только равной ценой. А он не способен, не располагает ею на всех, потому что они в ней не нуждаются. Они без Вениной доброты проживут, он — пропадет. Поэтому и долг его неоплатен, поэтому и чувствовал Веня перед ними свою вину и старался всеми силами ее искупить.

Время бежало не торопясь. Солнце медленно перемещалось за туманной хмарью, словно проверяя плотность мутного покрова. Над высокой сопкой, в самом пике открытого створа выявилась слабинка, и небо сначала осветилось большим пятном, потом свет стал собираться, сжиматься, усиливаться, будто наводили в фокус увеличительное стекло, и вот белый неяркий диск медленно выплыл на свободу, и сразу заметно стало, что наверху своя жизнь, непохожая на портовый штиль. Хлопья облаков обтекали солнечный диск, разрывались, сходились, меняя силу свечения, но видно было, что появилось солнце всерьез, надолго, и возможности закрыть его у этих слабых облаков уже не будет.

У рейдовых причалов задымили катера. Диспетчер объявил пути следования, и эхо от динамика пророкотало по порту. Суда, к которым пойдут катера, раскиданы были по заливу: транспорта, базы, БМРТ — красивые, чистые, но чужие для Вени суда других флотов. Они ждали отходов в далекие страны, моря, уходили в свои безграничные плавания.

«Мал мой порт, мал, — думал Веня, уже не мечтая о сказочных рейсах, — а все же солнце у нас одно и жизнь одна».

Он подошел к борту «Семжи», потрогал напряженный, словно звенящий швартов. Был отлив, и судно осело, выбрав слабину.

Ковтун еще не появился.

Неожиданно, словно солнце из-за облачной выси, удивила Веню мысль: а может, все это не случайность, что с ним произошло? Может, вся его жизнь в порту для того и задумана, для того и определена, чтобы сейчас он исполнил свое прямое предназначение — вывел с флота эту нечисть?

Пришел подменный матрос, весь еще праздничный, возбужденный, с лицом, не остывшим от сладкого берегового застолья. Кивнул Вене.

— Кончик потрави, — сказал ему Веня. — Друг мой, вишь, пропал, не видать нигде.

— Охламон-то? Не мудрено. Сутки напролет пашет. Притомился бедный.

— Ага, — сказал Веня. — Он такой бедный, что тебе и не снилось.

— Слышал, — отозвался матрос. — У него, говорят, счет в банке… А что, Веня, — вдруг осенило его, — ты, может, встанешь за меня? Я, честно, прямо от стола ушел. Такая компания подобралась! Три девахи и нас трое. Я бы честно, что хошь, и двойной и тройной тариф.

— Нет, сегодня никак, — с улыбкой ответил Веня. — Сегодня у меня дело.

Парень задумался ненадолго и сказал осуждающе:

— Сложно живешь. Зря.

— Как получается, — сказал Веня и поторопил его: — Иди, высылай мне трудягу.

Парень бодро застучал по трапу новыми ботинками, а Веня остался ждать.

Через пару минут хлопнула стальная дверь и на палубе появился Ковтун. Шел он не торопясь, с достоинством истинного моряка, который знает, как рубль трудовой достается. Спокойный, усталый взгляд из-под белесых бровей, сытое розовое лицо, осанистая походка.

«Ишь, труд-то как облагораживает», — про себя усмехнулся Веня.

Медленно, раскачивая трап, Ковтун поднялся на причал и тут увидел Веню.

— Ждешь? Чего надо? — спросил начальственно.

Веня молча разглядывал его.

— Ты чего хочешь-то? Дело какое? — проговорил он уже мягче.

— Что же ты по трапу ходить не научился? Ишь, раскачал. Знаешь, что такое резонанс? — не отрывая от него взгляда, спросил Веня.

— То есть как? Чего резонанс-то? Что говоришь, не пойму! — забормотал Ковтун, растерявшись на минуту, но, снова обретя уверенность, произнес: — Ты вот чего, говори по делу. Я уставший, три вахты ноне отмантулил.

— Об этом и разговор будет, — сказал Веня. — Об вахтах и прочих твоих делах.

— Вот ты о чем! Так был же разговор. Ты меня не слушаешь, ну и живи, как хочешь, только мне не мешай, — устало отмахнулся он. — Мне, правда, домой надо. Я пойду.