Витязь Железный Бивень - Федор Чешко

Ларда приподняла голову:

— Правда? Ты не в утешение это?..

— Правда, — буркнула старуха, пытаясь не улыбнуться. — Больно надо мне ради твоего утешения враньем губы поганить! Ишь, возомнила...

— А это Лефовы дети будут?

— Лефовы, Лефовы... — Гуфа вдруг как-то увяла. — Ну, хватит тебе животом камни греть, вставай!

Ларда поспешно вскочила. Пока девчонка вытирала (вернее, еще сильнее пачкала) ладонями мокрое, замурзанное лицо, Гуфа пыталась оторвать от полы своей накидки лоскут поизряднее.

— Помогите-ка, — пропыхтела она, убедившись наконец, что даже такая ветхая, истертая до дыр кожа ей не по силам. Леф послушно сунулся помогать, но Ларда придержала его:

— Зачем это?

— Вокруг бедер обернешь, — пояснила старуха. — Есть там у тебя места, которые не одним только бабам надобно прикрывать, но и всяким уродцам и даже маленьким глупым девчонкам.

— Не надо мне, — мотнула головой Торкова дочь. Гуфа вскинулась было: «Ты снова?!», но Ларда заторопилась объяснять:

— Я сейчас за своей накидкой полезу. Там нож в поле, жалко...

Впрочем, лазить ей никуда не пришлось: Торк уже выкарабкивался из расщелины, прижимая к груди дочкину одежку. Не зная, как утешить свое расходившееся чадо (а может, полагая, что и нечего это чадо утешать — авось само перебесится), он решил, пока суд да дело, все-таки достать злополучную накидку: во-первых, за потерю от Мыцы обоим достанется, во-вторых, про нож вспомнил. Он ведь железный, нож-то, цена ему немалая, да еще и Лефов недавний подарок. Опамятует Ларда, так вконец затерзается, что не сберегла.

Починка накидки надолго не задержала: Торк проколол ее в нескольких местах и скрепил разодранный шов завязками. Ларда тем временем тщательно осматривала нож, проверяя сохранность падавшего с немалой высоты лезвия. Но прежде она почему-то поторопилась ощупать мешочек с вонючим грибом — мешочек этот обычно висел у нее на шее, а теперь оказался притороченным к накидке поблизости от дыры, в которую продевалась голова. Спору нет, нашейный ремешок при лазанье по горам не больно-то надежен: легче легкого зацепить, порвать, утерять; да и таскать подвешенными на шее и мешочек, и кошель с пращными гирьками, наверное, неудобно. Ну, озаботилась опытная охотница заранее сделать так, чтобы сподручно было в пути, — прикрепила спасительный гриб к накидке. Разве это странно? Вовсе нет. Странно другое: Лефу почему-то вдруг до того захотелось прикоснуться к Лардиному грибному мешочку, что аж в глазах потемнело. Наваждение было стремительным — накатило и сгинуло, однако сгинуло не до конца, оставило после себя какую-то крохотную занозу в груди. Впрочем, про эту занозу Леф забыл, как забыл и свои недавние поиски в небе. Очень уж радовался парень, что можно больше не злиться на Ларду, что она успокоилась и что все у них получится хорошо. Только одно несколько омрачало негаданно свалившуюся на него радость: дети. Да еще целых три. Ну, одного бы он согласился кое-как вытерпеть, если уж Ларде хочется, но зачем же так много? Ладно, нечего покамест об этом думать. Дети ведь не скоро появятся — надо ждать до осени, а потом еще почти год...

Очередной лаз вывел их к крохотному озерцу с чистой, почти невидимой водой. Вокруг распластались глинистые пустоши, способные уродить лишь корявую сухую колючку; дальше дыбились мертвые скалы, а здесь, возле воды, даже дерево выросло. Конечно, не совсем настоящее, не такое, к примеру, как на Лесистом Склоне, но все-таки...

Гуфа мельком прищурилась на подбирающееся к полудню солнце, обернулась к Торку, глянула вопросительно. Охотник побродил возле озерца, потом сходил к странно искривленному, вроде бы надломленному колючему стеблю, долго рассматривал его и землю вокруг. А потом вернулся и сказал:

— Никого тут не было.

Старуха кивнула, будто бы уже и сама успела это понять. Торк выждал немного: не заговорит ли? Не дождавшись, сказал:

— Дальше опасные места начинаются, людные. Заимка над Луговиной, потом Склон... Может, дотемна здесь перебудем?

Лишь через несколько мгновений после того, как он замолчал, старуха наконец разлепила губы:

— Ну и чего ты уставился на меня, охотник? Думаешь, перечить стану? Не стану я перечить, я спать хочу. И вам бы всем поспать нелишне, только не на виду — в лазе.

Ох уж эти лазы! За время пути Леф не раз убеждался: если (охрани Бездонная!) с Гуфой приключится какая-нибудь беда, то для него, Ларды и Торка обратный путь окажется куда опасней и дольше. Ни одного из входов в подземные норы отыскать они не сумеют. Даже Торк не сумеет. Вот ведь что странно: глаз у охотника наметанный, цепкий; хаживал он этой дорогой не раз (когда они из Гнезда Отважных в каменное логово Истовых убегали и потом еще дважды пытались до остатков Гуфиной землянки добраться), но лазы от него будто прячутся. Да вот хоть этот, который к озеру привел, — ведь только что из него выбрались, а где он? Никто найти не сумел, пока старуха пальцем не ткнула. Ведовство, наверное.

Правда, Гуфа ворчит, что никакого ведовства тут нет — просто-напросто нужно выучиться смотреть и искать. Но уж это она врет — Торк-то умеет (и Ларда тоже, небось); след дикого круглорога на сухой земле углядеть не проще, чем дыру, в которую здоровенный мужик без особого труда забирается. Да Леф и сам почему-то может замечать и читать всякие следы (хоть вроде не учил его никто), и звериные норы он часто замечает, а эти норы — никогда.

Одно хорошо: уж если бывший охотник не способен найти древние лазы, то послушникам и подавно не доискаться. Вон Истовые в своем логове сколько жили, а про подземные ходы небось и не слыхивали. То есть старые Истовые, которые прислуживали Пожирателю Солнц, наверное, и знали, и отыскивать их умели, но... Старуха говорит, что они все не своей смертью поумирали. Те, кто первыми придумали поменять красные накидки на серые, были вроде нынешних старших братьев, которые верховодят на заимках, — не главные, в общем. Но им очень-очень хотелось стать самыми главными. Поскорее. Любой ценой. Вот и стали — в одну ночь, когда именем Бездонной Мглы были погублены прежние Истовые, а вместе с ними почти вся прежняя мудрость. Про эту ночь никто ничего не знает точно, даже Гуфа не знает, но говорит, что тогда наверняка учинилось какое-нибудь совершенно бесчестное дело.

Бесчестность — это, конечно, плохо, зато теперь послушникам даже псы не помогут отыскать древние проходы: Гуфа всякий раз велит пачкать ноги каким-то снадобьем, убивающим песий нюх. Вот и сейчас, когда забирались спать, старуха опять напомнила о своем зелье. Ларда принялась ворчать, что псов Гуфина вонючая пакость, может быть, и отвадит, да только из-за нее послушники собственными носами все разнюхают не хуже любого пса. Старуха хмуро отмалчивалась. Ларда явно тревожила ее — Леф очень хорошо чувствовал это, потому что и сам тревожился.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});