Грех на душу - Светлана Алешина

— Говорил я тебе! — укоризненно пробасил Благолепов.

Петяйкин замолчал, беспомощно глядя на меня. Кассовый чек был у меня под рукой. И хоть я наизусть помнила, что на нем написано, я строго всмотрелась в квадратик бумаги и спросила:

— Можете назвать дату, время и стоимость покупки?

Петяйкин на секунду опешил, надул щеки от напряжения, а потом выпалил:

— Шестнадцатого февраля, восемнадцать-пятнадцать, одиннадцать тысяч восемьсот рублей шестьдесят четыре копейки!

Я выдержала секундную паузу, а потом снисходительно заметила:

— Вроде сходится. Похоже, вы не соврали. Ну, а если что — мы знаем, где вас искать.

— Да ты что?!. Да я… Да как ты могла?.. — задергался Петяйкин.

Я махнула рукой.

— Забирайте телевизор, и чтобы духу вашего здесь не было!

Не могу поручиться за Федора Ильича, но Благолепов от моего предложения просто пришел в восторг. Его квадратное добродушное лицо засияло, и он тут же меня заверил:

— В минуту управимся!

После чего попытался подойти к телевизору в своих сапожищах на цыпочках, что, разумеется, ему не удалось, но выглядело исключительно забавно и трогательно. Подняв тяжелый аппарат как пушинку, он тем же манером, но уже пятясь, выбрался из комнаты, а Федор Ильич, чтобы скрыть смущение, хлопотливо раскрывал перед ним двери и зычно инструктировал его на ходу, как правильно нести груз.

Когда они наконец ушли и все стихло, мы с Маринкой переглянулись и, не выдержав, расхохотались.

— Ну, что — получила? — спросила Маринка. — Благодари меня! А то пришлось бы тебе сейчас писать докладную по поводу пропавшей коробки! В следующий раз прежде, чем творить добро, хорошенько подумай! Или тебе неизвестно, что инициатива наказуема?

— А что, собственно, случилось? — ответила я. — Справедливость восторжествовала. А Петяйкин уже сказал спасибо. Правда, на фоне других слов это прозвучало не так ярко, но что поделаешь? Человек был немного взволнован.

— Противный все-таки тип! — вздохнула Маринка. — Он мне в тот раз еще не понравился. Зато этот, который с ним был… Благолепов! Какая прелесть!

— Ну вот видишь! — многозначительно заметила я. — А ты страдала, что нет настоящих мужчин! А тут такой экземпляр, да еще совсем рядом! До Заречного какой-нибудь час езды — ну, делая скидку на распутицу, полтора… Что бы тебе туда не съездить?

Маринка наморщила лоб, серьезно задумалась, а потом обреченно махнула рукой.

— Ничего не выйдет! — сказала она. — Этот организм в условиях большого города не выживет. Не его ареал. А у меня, как подумаю про деревню, просто мороз по коже идет! Ты только представь себе — печь топить, корову доить, картошку копать, и вдобавок во дворе! Я не выдержу…

— Но ты же и не пробовала! — подзадорила я ее.

Маринка решительно мотнула головой.

— Даже и пробовать не хочу! — отрезала она. — Видела его сапоги? В деревне все носят такие! Ты можешь представить меня в таких сапогах? Я лично не могу!

Меня это заявление озадачило.

— Ну, это звучит как-то уж слишком неправдоподобно! — заметила я. — Почему же непременно все в одинаковых сапогах?

— Потому что в деревне так положено! — категорически ответила Маринка.

Такое парадоксальное видение сельской жизни требовало более подробного обсуждения. Но углубиться в него нам не дали. Вернулся Сергей Иванович Кряжимский.

Разматывая с шеи черный, в красную полоску шарф, он шутливо сказал:

— Кажется, у вас были гости? Догадываюсь, это двое крупных мужчин, похожие на сельских жителей, причем у одного волосы соломенного цвета…

— И склочный характер! — не удержалась Маринка. — Знаете, какую истерику он нам тут устроил?

— Истерику? — удивился Кряжимский. — По какому поводу? Телевизор стал хуже показывать?

— Почти угадали, — сказала я. — Господина Петяйкина смутило отсутствие некоторых комплектующих…

— Гм, на человека трудно угодить, — глубокомысленно заметил Сергей Иванович. — Об этом еще у Пушкина говорится… Только там в качестве примера взята почему-то особа женского пола.

— Потому что мужики теперь не те пошли, — вернулась к своей теме Маринка. — Если бы Пушкин дожил до наших дней…

— Ему повезло — он не дожил, — коротко сказал Сергей Иванович. — Но однако вернемся к нашим баранам! Я все выяснил, Ольга Юрьевна. «Жигули» за номером 39–68 ТАР принадлежат некоему господину Уфимцеву Борису Александровичу, проживающему по адресу: Астраханский тупик, дом 12, квартира 25. За ним, кстати, числятся мелкие правонарушения — дважды оштрафовывался за вождение автомобиля в нетрезвом виде. Последнее место работы — авиационный завод, инженер. Но это данные от девяносто шестого года. За это время, конечно, многое могло измениться.

— Например, бывший инженер занялся кражами электроники, — предположила я. — А что? В этом есть что-то изящное. Если он был инженером-электронщиком, то это почти по профилю… Кстати, словесный портрет Толяна удивительно подходит к биографическим данным — Блох сразу предположил, что этот человек — пьющий…

— Воздержитесь от поспешных выводов, Ольга Юрьевна! — предостерег меня Кряжимский. — То, что Уфимцев ездил под хмельком, еще ни о чем не говорит. Может быть, он просто отчаянный человек, сорви-голова? Надо убедиться своими глазами. Вдруг этот инженер — красавец под два метра ростом, с черными как смоль кудрями и с цыганскими глазами?

— Какой портрет вы нарисовали, — мечтательно сказала Маринка. — Даже завидно!..

— Но в реальности Блох не видел никакого красавца, — возразила я. — Этот портрет имеет право на существование только в том случае, если машину у инженера Уфимцева угнали.

— Об угоне в милицию никто не обращался, — сказал Кряжимский.

— Тогда о чем речь? Скорее всего, сам Уфимцев и торговал телевизором, — сказала я.

— Совсем не факт. Машину он мог кому-нибудь дать, — заметил Кряжимский. — И потом, он Борис, а не Толян.

— Ну, а имя он мог позаимствовать! — объявила я. — Да что тут гадать. Нужно просто посмотреть на господина инженера вблизи. К сожалению, Ромка заболел — я предпочла бы его послать на разведку — он мог бы зайти к инженеру домой, не вызывая подозрений, сказать, например, что ищет своего друга и ему дали номер именно этой квартиры… Нам с Виктором это сделать труднее — вдруг инженер будет в компании Тимура? Это вполне вероятно, но тогда все ужасно осложнится…

— Послушай, в конце концов, это могу сделать я! — неожиданно сказала Маринка. — Так и быть, пожертвую собой ради общего дела! Я тоже могу разыскивать своего друга — или лучше подругу — и мне тоже могут дать неправильный номер квартиры…

— С каких это пор в тебе проснулся такой энтузиазм? — подозрительно осведомилась я.

Маринка притворно вздохнула.

— Просто ты меня не ценишь! — ответила она. — Ну и потом, я собственными глазами хочу взглянуть на отчаянного парня с цыганскими глазами. Может, он прокатит меня по городу с шампанским и песнями?

— Смотри, как бы он тебя не укатил куда-нибудь! — охладила я Маринкин пыл. — Пожалуй, одну тебя отпускать не стоит. Поедешь с Виктором. Он подождет тебя в машине. Только очень прошу — не увлекайся, даже если инженер тебе понравится. Не забывай, что он как-то замешан в эти дела с телевизорами.

— Вот еще выдумала! — фыркнула Маринка. — Я же шучу! Мне действительно хочется помочь. Неужели это так противоестественно?

Но я видела, что основным движущим мотивом для нее является любопытство, вызванное слишком бурным воображением.

Наверное, Маринке очень не хотелось отмечать праздник в одиночестве. Она использовала любой шанс.

Впрочем, все это не могло помешать воспользоваться ее предложением. Для меня важен был результат, а не мотивации.

А если инженер при этом еще окажется и хорошим человеком, так флаг ему в руки.

Теперь оставалось дождаться одного Виктора. Задание у него было не таким простым, как могло показаться на первый взгляд. Кроме того, возможно, возникли какие-то сопутствующие обстоятельства, задержавшие его. Поэтому я не слишком волновалась. Куда больше меня мучило предчувствие, что Тимуру здорово досталось и он попал в больницу. Хотя он и был форменной скотиной, но такого исхода я ему не желала.

Виктор появился примерно через полчаса. Он был спокоен и даже как будто весел. Помахав фотоаппаратом, он сказал одно слово:

— Жив!

Из этого я поняла, что Тимур не только жив, но и находится в приличном состоянии, и Виктор умудрился даже заснять его личность на фотопленку.

Однако мне хотелось знать подробности, и я попыталась их у Виктора вытянуть. Он улыбнулся и жестом дал понять, что ничего интересного в отношении Тимура не узнал. Но, прежде чем отправиться в лабораторию, он вдруг сообщил:

— Чудно! Ночью Блоху витрину кокнули!