Физика движения. Альтернативная теоретическая механика, или Осознание знания. Книга в двух томах. Том I - Александр Астахов

Поэтому акцентирование внимания на теоретической разнице времени встречи пробных тел разной массы с Землей при рассмотрении специфики закона всемирного тяготения очень напоминает разговор «про Фому» и «про Ерему», уводящий читателей в сторону от главного вывода, сделанного Галилеем из своих пусть несовершенных в метрологическом отношении опытов.

Кроме того излишне дотошному Гулиа, придирающемуся с высоты современных знаний к чисто теоретическим неточностям, неизвестным во времена Галилея, которые к тому же приводят к исчезающе малым погрешностям, следовало бы учесть, что в момент бросания массы всех пробных тел фактически изымаются из массы Земли.

Поэтому, какую бы пробную массу ни взял Галилей время её падения всегда останется одинаковым. Это легко видеть, подставив в выведенную Гулиа формулу для времени, уменьшившуюся массу Земли в результате изъятия из её массы пробного тела и появившуюся в результате этого массу пробного тела:

t = корень (2 *r3 / (γ (M – m + m))

Как видно, суммарная масса тяготеющих тел всегда остаётся неизменной и всегда равна (М). Следовательно, время встречи всегда остаётся постоянным!

По общепринятому мнению Галилей правильно истолковал результаты своих опытов. Более того, это непосредственно подтверждается формулой самого скептика Гулиа. Ведь Галилей не имел возможности экспериментировать с неземными пробными телами! Для этого необходимо запустить космический корабль, добыть в космосе внешние пробные тела и сбросить их на Землю.

С исторической ролью Галилея не согласен, пожалуй, один только Гулиа, решивший поумничать с высоты современных знаний. Однако совершенно неизвестно какие выводы сделал бы сам Гулиа во времена Галилея, не зная закона всемирного тяготения, и получи он на месте Галилея разное время падения пробных тел разной массы. Если бы он рассуждал как Аристотель, то возможно это отодвинуло бы появление закона всемирного тяготения на неопределенный срок. Так что софистикой в этой ситуации являются не рассуждения Галилея, а придирки самого Гулиа.

Трудно определить, чем руководствовался Гулиа в этом заочном споре с Галилеем. Его желание показать современникам свою ученость по сравнению с людьми, жившими более 400 лет назад, прикрываясь благородной целью защиты Аристотеля и истины в целом, выглядит, по меньшей мере, смешным и наивным. Кстати, Аристотель не учитывал сопротивления воздуха атмосферы и поэтому изначально был неправ, но дело вовсе не в этом.

Скорее всего, Аристотель нужен Гулиа как «союзник» против Галилея и как повод для рекламирования собственной учености. Неужели Гулиа считает, что про разницу во времени падения знает только он, и никто кроме него за 400 с лишним лет об этом не догадывался? Может быть, Гулиа хочет показать свою принципиальность и бескомпромиссность по сравнению с беспринципностью Галилея?

Однако его «принципиальность» сегодня полностью противоречит его же «принципиальности» в молодости, когда он изобретал инерцоиды. Понятно, что взгляды ученых со временем могут меняться, и в этом нет ничего предосудительного. Но тогда почему Гулиа так несправедлив к Галилею, забывая собственную историю становления, которая не отличается особой бескомпромиссностью?

Лучше бы Гулиа проявил свою принципиальность и ученость в разгадке природы инерции, а не повторял сведения давно известные до него. Популяризировать науку означает не только пересказывать ее достижения. Популяризатор должен уметь находить новые аргументы в подтверждение известных фактов и теорий, раскрывая их физическую сущность, если уж этого не смогли сделать сами ученые.

Однако Гулиа не привел ни одного нового аргумента в подтверждение его сегодняшней позиции. Среди «алфизиков», как говорит Гулиа, есть инженеры и даже ученые, которым не нужно пересказывать учебники, чем в основном и занимается Гулиа. Они высказывают свой особый взгляд на явление инерции не, потому что не читали учебников, иначе они просто не стали бы учёными, а потому что не согласны с официальной физикой.

Гулиа же, видимо не знавший взглядов современной физики на явление инерции в молодости, теперь согласен с ней во всех вопросах, только это никому ничего не доказывает. Ни одного вопроса и ни одного противоречия в области современных представлений об инерции Гулиа на сегодняшний день не снял и не разрешил.

Это не предвзятое отношение лично к Н. В. Гулиа, хотя иногда на некоторые не корректные высказывания Гулиа по отношению к личности других ученых мы пытаемся возражать. Однако мы не случайно так много полемизируем именно с Н. В. Гулиа.

Во-первых, Гулиа в основном за некоторыми исключениями практически точно воспроизводит официальную точку зрения на вопросы, связанные с явлением инерции. Во-вторых, Гулиа вызвался популяризировать науку, т.е. дать качественное описание физическим явлениям, которые в научной литературе излагаются в основном на языке математических формул.

Поэтому, опираясь на разъяснения Гулиа, мы можем, проанализировав их составить более точное представление о позиции современной физики по тем или иным явлениям, если конечно Гулиа достоин, представлять современную физику. Имеется в виду не общие сведения о физических явлениях, для этого есть многочисленные справочники, а их физический смысл.

Профессор Гулиа абсолютно прав, заявляя, что неточно употребленные термины иногда приводят к путанице в науке, причем не только среди инженеров, но и среди ученых (см. «Удивительная физика»). Такая путаница по признанию самого же Гулиа существует и в отношении явления инерции.

Он отмечает, что мы используем принцип Даламбера, «…почти никогда не упоминая о том, что прикладываем-то мы несуществующие силы инерции. Потом мы забыли, что силы эти несуществующие, и стали их считать реальными. Настолько реальными, что они вроде могут сломать что-то или двигать машину (инерцоид, например)».

Конечно, желательно, чтобы ученые, не сочтя за труд, всегда четко указывали, какие силы и куда они прикладывают. Путаницы действительно было бы меньше. Однако Гулиа своими пояснениями математического описания явлений природы, на наш взгляд эту путаницу не только не прояснил, но было бы хорошо, если бы он ее, хотя бы, не усугубил.

Принцип Даламбера-Лагранжа это математический прием, который в особых пояснениях не нуждается. В нем сила инерции действительно является математической абстракцией, которая действительно «…сломать что-то или двигать машину (инерцоид, например)» не может. Однако вовсе не эти силы «стали считать реальными», как разъясняет Гулиа.

Кроме математической абстракции, введенной в теорию движения, в виде фиктивных сил инерции существуют реальные физические проявления сил инерции, которые зачастую приводят к серьезным последствиям, если их не учитывать. Тем не менее, Гулиа никак не хочет этого признать (см. цитату). Конечно, любые последствия можно при желании объяснить с помощью «обычных» сил, действующих со стороны опорных тел, однако при этом нельзя не понимать, что причиной их возникновения все-таки является явление инерции.

Поэтому хочет того Гулиа или не хочет, он сам, наверное изрядно запутался. Он также как и многие другие представители официальной науки, фактически выказывает двойственное отношение к силе инерции, хотя, как сам Гулиа, наверное, считает, что его позиция в соответствии с которой сила инерции является математической абстракцией, т.е. фиктивной силой, – бескомпромиссна.

На самом деле это далеко не так. Он твердо и, казалось бы, бескомпромиссно отрицает, что силы инерции «могут сломать что-то или двигать машину». При желании можно было бы даже поверить в бескомпромиссность Гулиа, если бы после долгих заверений, что силы инерции не существует ни при каких обстоятельствах, Гулиа исключительно «ради справедливости» не признал бы, что «…центробежные или просто направленные от центра силы все-таки бывают…».

В «Удивительной физике» в главе «Что мешает двигаться по инерции» при рассмотрении сопротивления качению Гулиа видимо исходя и своего предвзятого отношения к силам инерции или по какой-либо другой причине, упустил один важный момент, касающийся реальности сил инерции. Гулиа объясняет сопротивление качению следующим образом:

«Что же происходит с „мягким“ колесом при его движении? В контакте с дорогой его немного расплющивает, и из-за гистерезиса (неупругих потерь, которые всегда есть в любом упругом теле при его деформациях, мы о них еще поговорим) сила давления дороги N чуть смещается вперед по движению (рис. 48). Вот и появилось плечо силы a, которое надо преодолевать, а значит, и трение качения! Чем больше диаметр колеса и чем тверже оно (при твердой дороге), тем меньше оно сопротивляется качению».