Телохранитель моего мужа (СИ) - Ночь Ева

Артём

— Мне нужен ещё один телохранитель. Я выбрал его сам. Тот будет для меня. А ты, — о, да, после того, как он меня нанял, я стал его лакеем, которому «вы» говорить не положено, — присмотришь за моей женой.

Замечательно. Лучше и не придумать.

— Предупреждаю: весь дом внутри и снаружи нашпигован камерами слежения. Никакой дурости, поползновений, дурацких намёков. Ты её охраняешь. Все передвижения согласовываешь со мной. Я не хочу, чтобы она шлялась по посёлку, когда ей вздумается. Не для того мы едем в загородный дом. Если что-то не понятно, спрашиваешь у меня. Если появляются какие-то сомнения, спрашиваешь у меня. Катерина достаточно замкнутая и неразговорчивая. А ты приставлен не развлекать, а беречь. У тебя будет сменщик. График работы скользящий. Далеко отлучаться нежелательно. Всё понятно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Яволь, май фюрер!» — так и хочется рявкнуть, но я давно уже не пацан. Этот павлин влип куда-то очень крепко. И я собираюсь разузнать всё до мелочей. Первыми под удар всегда попадают близкие. Те, на кого можно торговаться в случае чего. Что-то мне тревожно за Катю.

— Не беспокойтесь, Алексей Степанович. Я вас понял и услышал каждое слово.

Мы едем за город. У Маркова — небольшой охранный кортеж. Я замыкающий. Еду последним и зорко оглядываюсь по сторонам. У меня оружие. Непривычно, хоть я и владею им почти в совершенстве. Стрельба — единственная солдафонская страсть. Но я бы предпочёл стрелять в мишень, чем в живых людей. Кем бы они ни были.

В посёлке — своя охрана. Туда просто так не въедешь — тормозят всех: и своих, и чужих. Но я знаю: тот, кто ищет лазейку, обязательно её находит. А Марков, судя по всему, по уши в дерьме.

За высоким забором загородный дом не разглядеть. Я представляю себе мрачную махину в два-три этажа, несуразную, неповоротливую, враждебную.

Я ошибся, конечно. Это не дворец, но и не избушка на курьих ножках. Довольно уютное светлое жилище. Но, может, мне так кажется, потому что на крыльце сидит она — Катя. Сидит, подложив под попу деревенскую подстилку, сложенную в несколько раз. На ней джинсы и тёмный тёплый свитер под горло. На коленях — фартук, где лежат цветы.

Она подрезает концы, убирает лишние листья со стеблей. У неё прядь лезет в глаза. Лицо серьёзное и сосредоточенное. Занята важным делом.

Я вижу, как её пальцы осторожно касаются бело-золотистых лепестков. Хризантемы. Пышные, очень большие. Катя украдкой тыкается в них носом. Так, будто кто-то запретил ей это делать, а она не может удержаться.

Она так погружена в себя и свои простые действия, что не обратила внимания на машины, что въехали во двор.

— Катерина! — окрик Маркова пугает её. Она вздрагивает. Поднимает глаза. Оглядывает растерянно машины и охранников. Я стою чуть поодаль. На меня она натыкается взглядом и замирает. Цветы падают из её рук. Узнала. Глаза в глаза. Отсюда не разглядеть эмоций. Но она хорошо держится. Моя дорогая хрупкая девочка.

Я вижу, как Марков хватает её за запястье, и пытаюсь удержать лицо. Он ведёт её в дом, как нашкодившего щенка. Как ещё пинка под зад не дал. Цветы белым покрывалом остаются лежать на крыльце. Безжалостные ноги хозяина сминают их, ранят. Втаптывают в камень.

Я не могу оторвать глаз от сломанных стеблей, растрёпанных головок. Среди них и она — моя Катя. Такая же поникшая. Но сломленная ли?..

16. Рина

Это он. Он! Я сразу его узнала!

Мне казалось, что все видят мою дрожь и растерянность, мою беспомощность и предательство.

Алексей знает — первая мысль, что пришла в голову. Он специально приволок его сюда, чтобы наказать, чтобы устроить очную ставку, а потом — публичную порку неверной жены.

Именно поэтому он приволок меня сюда, чтобы разобраться без свидетелей. Толпа мужиков не в счёт. Это его люди. Они будут молчать, но станут свидетелями моего позора.

Поэтому, когда Алексей схватил меня за руку, я не стала сопротивляться. Его пальцы подобны клещам. Ещё один синяк, но он ничто по сравнению с тем, что меня ждёт.

Мысли скачут, как обезумевшие белки — рыжие, огненные, хаотичные.

— Я же просил тебя сидеть дома! — рычит мой муж. — Неужели ты так тупа, что не можешь выполнить простые просьбы?

Команды — он хотел сказать. Неожиданно становится легко. Я ошиблась. Он ничего не знает. А я с перепугу выдумала невесть что.

У меня онемела рука оттого, что Алексей сильно сжал запястье, но я не чувствую боли — мне хорошо, и я пытаюсь не засмеяться. Нервное. Нервы у меня расшатаны. Отдохнуть бы. Отоспаться. Пусть бы чёрт куда-нибудь забрал мужа, чтобы я могла передохнуть.

Я вижу, как открывается дверь. Как Артём входит в дом. Он видит неприличную сцену: муж рычит на меня и продолжает сжимать руку. Ещё немного — и кость не выдержит. Снова лучевая треснет или сломается. Месяц гипса — неприятно, но зато при переломах Алексей меньше меня мучает. Проверено. Может, это как раз выход — дать ему превысить силу.

— Алексей Степанович, разрешите осмотреть дом? — он вмешивается бесцеремонно.

Лицо у него отсутствующее, как у робота. Словно он ничего не видит. Там, на улице, мне показалось, что Артём меня узнал. Дикое, нерациональное предположение. Страх женщины, которая умудрялась остаться инкогнито и больше никогда не сталкиваться с мужчинами, которых она снимала на ночь и пользовала.

Я вдруг понимаю, что не запомнила их лица. Возможно, при встрече смогла бы узнать, но сейчас — смазанное нечто, словно вместо лиц у них — каша, мешанина, размытое фото, где сколько ни силься, не сможешь угадать, кто есть кто.

Алексей ослабляет хватку и отпускает мою руку.

— Да, конечно. Здесь работали ваши ребята. Надеюсь, всё сделали, как надо. Но проверка никогда не бывает лишней. Катерина, — это он мне. Холодно, поджав губы, — отправляйся в свою комнату.

— Эту комнату я хочу осмотреть в первую очередь.

Алексей пожимает плечами.

— Да, конечно.

Артём идёт первым, оглядывая попутно коридоры. Я семеню следом. Муж не стал меня удерживать, а я и рада поскорее от него скрыться. Возможно, он попрётся за нами. Такого подозрительного сукиного сына ещё поискать надо. Он никому не доверяет.

— Какая комната ваша? — Артём оборачивается, смотрит мне в глаза.

Слишком прямо. Чересчур глубоко. Чуть дрогнув, приподнимаются брови, словно он подаёт мне тайный сигнал. Сердце готово выскочить через рот — так меня тряхнуло. Я не могу ответить. Только рукой показываю на нужную дверь. Рука у меня дрожит.

Он смотрит на неё. И что-то злое тенью пробегает по его лицу. Мелькает и прячется. Он снова робот — бездушный, деловой, безучастный.

Артём осматривает дверь, водит по ней пальцами, а я гляжу, как заворожённая. Эти пальцы меня ласкали. Трогали в таких местах, куда никто не догадался заглянуть.

Страшно сказать, но я чувствую возбуждение. Слабенькое, робкое, но фитилёк зажигается где-то внутри, согревает низ живота, щекоткой касается сосков, что твердеют и болезненно упираются в кружевное бельё.

Дыхание у меня сбивается. Что я вытворяю? Не хватало ещё дышать этому мужчине в затылок, давая понять, что я влажнею только от одного его вида и запаха. Что у меня колени — желе, а тело словно чужое. Не моё. Потому что до него оно никогда не предавало меня, не волновалось, не знало особой радости.

Артём входит в комнату. Я иду по пятам. У него походка пружинящая, словно где-то там на подошвах скрыты те самые пружины, что заставляют его отрываться от пола легко.

Охранник, значит. Не то, чтобы я придумывала ему профессию — не до того было той ночью, но он казался мне сложнее. Или мне хотелось видеть его таким. Женщинам свойственно наделять мужчин несуществующими достоинствами.

Он осматривает комнату. Кажется, профессионально. Я вижу, как оттопыривается его пиджак. Оружие. Становится неуютно. У меня здесь кресло-качалка с клетчатым пледом. Я сажусь в него с ногами, укутываюсь. Слежу за мужчиной. Он возится долго, очень долго.